из-за тяжелого груза, а паника не рассеивалась, паника от того, что только
что упал пронзенный товарищ, паника от того, что неизвестно, чья следующая
очередь и когда пробьет его час.
Десяток раз мануемы готовы были бросить свою ношу и, как испуганные
зайцы, пуститься к северу со всех ног. И арабы с большим трудом, угрозами и
убеждениями, удерживали их. Так проходили для грабителей в сплошном кошмаре
дни за днями. На ночь арабы разбивали лагерь на какой-нибудь полянке у реки
и делали грубую "бому". Но временами ночью пуля пролетала у них над
головами, и один из часовых, которых они теперь ставили дюжинами, сваливался
наземь. Все это было невыносимо, так они могли быть перебиты один за другим,
не причинив ни малейшего урона врагу. И все-таки с алчностью, свойственной
белому человеку, арабы никак не хотели расстаться с награбленным и поутру
снова вынуждали деморализованных мануемов взваливать на себя ноши и
выстраиваться в шеренгу.
Три дня шла колонна, и каждый час приносил с собой смертоносное копье
или стрелу. Ночью лаяло невидимое ружье, и назначить человека часовым
значило подписать ему смертный приговор.
Утром на четвертый день арабам пришлось застрелить двух своих рабов за
неповиновение, а в это время из джунглей прозвучал ясный и сильный голос:
-- Сегодня вы умрете, мануемы, если не откажетесь нести кость.
Нападайте на своих жестоких господ! Бейте их! Ведь у вас есть ружья, почему
вы не воспользуетесь ими? Убейте арабов, и мы не тронем вас. Мы возьмем вас
к себе в деревню, накормим и выведем невредимыми из нашей страны. Положите
кость и бросайтесь на своих господ -- и мы поможем вам, иначе -- умрете вы!
Когда умолк голос, караван замер. Арабы смотрели на своих рабов.
Мануемы смотрели друг на друга, они только выжидали, чтобы кто-нибудь взял
на себя инициативу. Оставалось человек тридцать арабов и около полутораста
черных, все были вооружены, даже у носильщиков за спиной висели ружья.
Арабы сплотились тесней. Шейх приказал мануемам выступать и, отдавая
приказание, поднял ружье, но в это самое время один из черных сбросил свою
ношу и, вздернув ружье, выстрелил в упор в кучку белых. Вмиг весь лагерь
превратился в толпу проклинающих и вопящих демонов, пускающих в ход ружья,
ножи, револьверы. Арабы смело защищали свою жизнь, но свинцовый дождь,
которым осыпали их собственные рабы, и тучи стрел и копий, которые сыпались
из окружающих джунглей, делали исход ясным. Через десять минут после начала
стычки ни одного араба не было в живых.
Когда стрельба прекратилась, Тарзан снова заговорил:
-- Берите нашу кость и несите ее туда, откуда вы утащили ее. Мы не
сделаем вам зла.
Мгновение мануемы заколебались. Не было охоты проделывать обратно три
дня пути. Они посовещались шепотом и обратились к джунглям:
-- Как мы можем знать, что вы не перебьете нас, если мы вернемся в
селение?
-- Вы слышали, что мы обещали не делать вам зла, если вы принесете
обратно нашу кость, но вы не знаете, что мы можем убить вас всех до единого,
если вы не послушаетесь нас. Разве не ясно, что скорее мы убьем вас, если вы
рассердите нас, чем если вы исполните то, чего Мы требуем?
-- Кто вы, что говорите языком нашего арабского господина? -- спросил
мануем-парламентер. -- Покажитесь, и тогда мы дадим ответ.
Тарзан вышел из джунглей в нескольких шагах.
-- Смотрите! -- сказал он. Увидев, что он белый, они пришли в ужас,
потому что им никогда не приходилось видеть белого дикаря, а его мощная
мускулатура и исполинское сложение привели их в восторг.
-- Можете верить мне, -- сказал Тарзан. -- Будете вы слушаться меня и
не будете трогать моего народа, и мы не тронем вас. Отнесете вы обратно нашу
кость или нам и дальше идти вслед за вами, как мы шли эти дни?
Напоминание об этих ужасных днях заставило мануемов решиться, и, подняв
поклажу на плечи, они повернули к селению Вазири.
На третий день караван, вместе с воинами Вазири, вошел в ворота
селения, приветствуемый оставшимися в живых жителями, которые вернулись,
когда посланные Тарзана сообщили им, что грабители ушли.
Потребовался весь авторитет Тарзана, чтобы спасти мануемов от избиения
и растерзания, но когда он объяснил, что дал слово не причинять им вреда,
если они принесут обратно кость, когда он напомнил, что победой они обязаны
ему, они уступили.
В эту ночь воины Вазири совещались, как им отпраздновать победу и
выбрать нового вождя. Со времени смерти Вазири Тарзан руководил военными
действиями, и временно предводительство было молча предоставлено ему. Не
было времени выбрать нового вождя из их числа, да и с самого начала
человек-обезьяна действовал так удачно, что страшно было передавать власть
другому, чтобы успехи не сменились неудачами. В самом начале они убедились,
как опасно отвергать советы белого дикаря по результатам атаки, затеянной
старым Вазири, и потому им нетрудно было склониться перед авторитетом
Тарзана.
Самые почтенные воины уселись в кружок вокруг огня, чтобы обсудить
достоинства возможных преемников старого Вазири. Первым заговорил Бузули.
-- Раз Вазири умер, не оставив сына, то я знаю среди нас только одного,
кто, мы это уже испытали, может быть хорошим вождем. Он водил нас против
ружей белого человека и дал нам победу без единой потери. Это белый человек,
который командовал нами последние дни. И с этими словами Бузули вскочил на
ноги и, подняв копье, согнув туловище, начал медленную пляску вокруг
Тарзана, напевая в такт шагам: -- Вазири, царь Вазири! Вазири, убийца
арабов! царь Вазири!
Один за другим воины выражали свое согласие на выбор Тарзана царем,
вступая в торжественный танец. Прибежали женщины и расположились на земле,
образуя второй круг, вокруг первого. Они били в там-там, ударяли в ладоши в
такт шагам танцующих и подпевали воинам. В центре круга сидел Тарзан от
обезьян.
-- Вазири, царь Вазири, -- подобно предшественнику, он должен был
впредь называться по имени племени.
Все быстрей и быстрей плясали танцующие, все громче и громче звучали их
дикие крики. Женщины поднялись и запели в унисон, во весь голос. Яростно
размахивали воины копьями, а иногда приседали, ударяя щитами о плотно убитую
землю деревенской улицы; все вместе давало картину невероятно примитивную и
дикую, словно все это происходило на заре человечества, бесконечное число
веков тому назад.
Возбуждение росло, и человек-обезьяна не выдержал: он вскочил на ноги и
принял участие в диком обряде. В центре круга из блестящих черных тел он
скакал и вопил, и потрясал тяжелым копьем с таким же точно безумным
увлечением, как и его товарищи-дикари. Исчезли последние следы цивилизации
-- он был теперь примитивным человеком в полном смысле слова: наслаждался
свободой неистовой дикой жизни, которую любил, радуясь как ребенок своему
новому званию царя черных дикарей.
Ах, если бы Ольга де Куд видела его сейчас -- узнала бы она в нем
хорошо одетого, спокойного молодого человека с породистым лицом и
безукоризненными манерами, который так привлекал ее к себе всего несколько
месяцев тому назад. А Джэн Портер! Любила бы она дикого вождя диких воинов,
который танцевал голый со своими голыми подданными? А д'Арно? Поверил бы
д'Арно, что это тот самый человек, которого он ввел в полдюжины самых
избранных клубов Парижа? Что бы ответили его коллеги, пэры из Палаты Лордов,
если бы им сказали, показав на танцующего, увешанного металлическими
украшениями гиганта с густой гривой: "Лорды, это Джон Клейтон, лорд
Грейсток!".
Итак, Тарзан от обезьян стал настоящим царем между людьми. Медленно, но
верно проделывал он эволюцию, через которую прошли его предки, -- ведь и он
начал с самых низов.
XVIII
ЛОТЕРЕЯ СМЕРТИ
Джэн Портер первая проснулась в лодке на утро после крушения "Леди
Алисы". Остальные члены маленькой компании еще спали, сидя на скамейках или
свернувшись в неудобных положениях на дне лодки.
Убедившись, что они отбились от других лодок, молодая девушка сильно
встревожилась. Ощущение глубокого одиночества и беспомощности, которое
вызывал в ней вид огромной водяной пустыни, подавляло ее, и никаких надежд
на будущее не шевелилось в душе. Она была уверена, что они погибли, что
помощи ждать неоткуда.
Вскоре проснулся Клейтон. Он не сразу пришел в себя и вспомнил, где он
и что произошло ночью. Наконец, его растерянные глаза остановились на
девушке.
-- Джэн! -- крикнул он. -- Слава богу, что мы вместе!
-- Взгляните, -- убито отвечала девушка, апатичным жестом показывая на
горизонт. -- Мы совсем одни. Клейтон внимательно посмотрел во все стороны.
-- Куда они могли деваться? -- удивился он. -- Они не могли пойти ко
дну, потому что не было волнения, а я видел все лодки уже после того, как
яхта погрузилась в воду.
Он разбудил остальных и объяснил им положение.
-- Это даже хорошо, сэр, что лодки разбрелись, -- объяснил один из
матросов. -- Провизия есть в каждой, так что они друг другу не нужны, в бурю
помощи тоже не могли бы друг другу оказать, зато больше шансов, что хотя бы
одна будет подобрана, а тогда начнут разыскивать и остальных. Будь мы все
вместе, был бы только один шанс на спасение, теперь их четыре.
Это разумное философствование немного подбодрило остальных, но хорошее
настроение было непродолжительно: решили взять направление на восток, к
континенту, и постепенно продвигаться к земле, но когда хватились весел,
оказалось, что их нет; матросы, сидевшие на веслах, уснули во время работы и
уронили весла в воду, а волны их отнесли, по крайней мере нигде на воде их
не было видно.
Начались попреки, брань, и дело едва не дошло до драки, но Клейтон
кое-как успокоил матросов. Впрочем, несколькими минутами позже Тюран чуть
было не вызвал нового скандала, сделав какое-то нехорошее замечание по
поводу глупости англичан вообще и английских матросов в частности.
-- Довольно, молодцы, -- остановил других матросов третий, не
принимавший участия в перебранке. -- Что за толк, если друг другу морды
расквасите. Сказал ведь вам Снайдер, что подберут нас. Давайте лучше поедим.
-- Неплохая мысль, -- поддержал Тюран и обратился к третьему матросу.
-- Вильсон, милейший, передайте мне одну из этих жестянок.
-- Сами берите, -- угрюмо проворчал Вильсон. -- Я не стану слушаться
какого-то... Вы здесь еще не капитан.
В конце концов Клейтону пришлось самому пойти за жестянкой, но тут
вспыхнуло новое недоразумение с матросами, заявившими, что Клейтон и Тюран
хотят следить за расходованием припасов, чтобы самим заполучить львиные
доли.
-- Надо, чтобы кто-нибудь взял на себя командование, -- сказала Джэн
Портер, с отвращением наблюдавшая постыдные ссоры, с которых начиналось
вынужденное общение, тем более что продлиться ему суждено было, быть может,
много дней. -- Скверно уже само по себе очутиться в утлой лодке в
Атлантическом океане, зачем же увеличивать несчастье и опасности, занимаясь
постоянными стычками и перебранками. Мужчины должны выбрать старшего и
подчиняться ему во всем. Здесь нужно еще строже соблюдать дисциплину, чем на
настоящем большом судне.
Прежде, чем заговорить, она надеялась, что ей совсем не придется
подавать голос, что Клейтон сумеет справиться с осложнениями, но приходилось
признать, что до сих пор, по крайней мере, он не более других был на высоте
положения, разве только старался не обострять со своей стороны отношений,
вплоть до того, что передал жестянку матросам, когда они запротестовали
