французском языке. Последнее чрезмерно возмущало потом Антона. Стоило учить
до совершенства английский, чтобы писать на французском? Может быть,
хитрозадый Синеглазов надеется получить свое следующее рождение в Англии?
Вопросы эти сводились к тому, что Венечка оказался не так прост, как
хотелось бы того Антону.
Наконец Венечка получил французское подданство, поскольку в тамошнем
посольстве плохо разбирались, что представляет собой издание "Прохвост".
Совершенно не акцентируя на этом внимания, Венечка быстренько издал ряд
своих нравоучительных брошюр, в результате чего прибарахлился, обзавелся
бытом и стал требовать называть себя исключительно "мэтром". Картинная
галерея личных работ Синеглазова тоже была не за горами, располагалась
рядом - в предместье Парижа Шампиньи-сюр-Марн.
Поскольку Катенька первая стала называть его мэтром еще в Москве, это ей
не сошло с рук. В общей сложности у молодых родилось двенадцать детей: пять
девочек, которые улыбались, как Катенька, и шесть мальчиков, которые носили
на шее банты, как Венечка. (Двенадцатого они усыновили совсем недавно, но
он постоянно убегал в трущобы и вел какую-то свою загадочную жизнь.)
Наверное, могло бы родиться и четырнадцать, если бы Синеглазов не обнаружил
в себе склонности к гомо-социализму: на склоне лет он вдарился в
политические коллизии.
"Главное, чтобы тебя громогласно поддерживал народ! - писал Венечка в
одной из своих революционных брошюр. - Вот наиболее эффективные возгласы из
толпы: "Правильно! Правильно говоришь!.." Для этой цели очень удобно
содержать под рукой небольшую толпу из десяти-одиннадцати человек..."
Из телеграмм Венечки Синеглазова Антон понял, что как всегда здорово
прошляпил. Сначала прельстившись в Катеньке необычайно красивой фигурой, он
так и не узнал, насколько она умна и сообразительна, да к тому же здорово
собачит на пишущей машинке. Сам Антон, к своему стыду, не использовал
Катеньку как секретаршу, все время водил ее по злачным местам и заставлял
запоминать глуповатые экспромты, о существовании которых забывал на
следующий же день.
Особенно Антону показалось обидным, что Катенька так и не потолстела, да
и божественная фигура в синих штанах с большими квадратными пуговицами
оставалась выше всяких похвал.
Все-таки Антон умел любить некоторые вещи в этой жизни. Полюбить он
успел: смотреть из окна трамвая; пересчитывать мелочь в кармане;
обожествлять своих возлюбленных; писать романы к рисункам знакомых
художников; сочинять ритмичные песни; девушку из соседнего подъезда,
которая строила из себя блондинку, а оказалась пустышкой; дым дорогих
сигарет проходивших мимо иностранцев; разнокалиберные вина и настойки;
книжный шкаф с двумя томиками Набокова и ещ° пару моментов, о которых не то
чтобы скучно, но долго рассказывать. А город Гурзуф Антон любил всеми
фибрами своей души. Этот город был словно специально создан для того, чтобы
предаваться в н°м воспоминаниям о прожитых днях. Да и в реальном времени
нет- нет да и происходило что-то в этом Гурзуфе, когда в н°м оказывался
сентиментальный Антон. Подчас Антон даже забывал, где он находится, до того
ему нравилось пребывать в безмятежном и безымянном прошлом.
Похоже, что в этом году предаваться воспоминаниям в Гурзуфе подъехали
почти все приятели Антона. Интуитивно отслеживая их в толпе, он старался
огибать их за версту, считая что они просто неинтересны и нудные до
умопомрачения. Точнее, он был твердо убежден, что они умирают.
Сейчас я поясню, что это значит. Я даже не берусь сказать, как это
происходит на самом деле, но выглядит это так, словно ничего особенного не
происходит. Возьмем для примера Сидорова. Это он впервые появился в вашей
жизни с двумя бутылками вермута в руках и девушкой с большими серьгами в
ушах, которая потом приблизила к себе всю вашу компанию. И вот все поймали
себя на том, что совершенно не могут без этого Сидорова обходиться. Будто
бы не с кем играть в покер, пить доморощенное вино и свысока говорить о
лилипутах. В разговоре считается существенным упомянуть Сидорова, чтобы ваш
рассказ приобрел весомость. Даже на ночь, засыпая, многие начинают
вспоминать истории с ним связанные, ибо сны в этом случае снятся
необычайные. Вы начинаете строить свою жизнь в расч°те на то, что в ней
будет неизменно пребывать этот Сидоров.
И вот наступает момент, когда Сидоров исчезает. Он переста°т появляться
там, где появляетесь вы, от него перестают приходить одолженные у вас вещи,
о н°м больше не слагают никаких сплетен. И в конце концов вы начисто
забываете о его существовании. Говорят, что так бывает очень часто. А в
розыск подавать вроде бы неудобно. Сочтут, что вы питаете личную корысть.
Лично я считаю, что они умирают. Хотя тот же Сидоров вскоре неизменно
возвращается, вы снова пь°те за одним столом, обсуждаете с ним подвижных и
ленивых женщин, но тут становится ясно, что это уже не тот Сидоров, его
подменили. Какая-то сволочь вложола в него другие мысли, другую, ч°рт
возьми, душу. Кто это делает с ними? И как только он смеет это делать с
моими друзьями, я не знаю. И не узнаю никогда.
Обычно в Гурзуф Антон ездил со своим соавтором, которого знакомые
уважительно величали Стариной Томсоном. Но однажды Антон сильно заболел и
чуть не помер под кривой пальмой. Опасаясь рецидива, Старина Томсон
предусмотрительно отдыхал в Гурзуфе в другое время, чтобы действительно
отдохнуть безмятежно и не устраивать Антону столь хлопотные похороны.
Антон на всякий случай сочинил для себя эпитафию: "Он жил среди людей",
но, кстати сказать, так и не помер.
Помирать Антон собирался неоднократно, о чем свидетельствуют
многочисленные автоэпитафии. Вот последняя из известных: "Здесь лежит
труп". Раннее творчество Антона было более жизнеутверждающим. Вот,
например: "Во многих барах я уже слыхал, как юноши стихи мои читают, они
мой слух изысканный ласкают, мне хорошо, что я известным стал..." Ну, разве
это не прекрасно, друзья?
А вот хороших стихов Антон почему-то не писал.
Антон и Старина Томсон познакомились ещ° в Стародавние Времена. Время
тогда было голодное, то есть денег не было, но постоянно хотелось есть. И
тут, обитая в студенческом отряде, Антон заходит на кухню общежития и видит
Старину Томсона, который, пританцовывая у плиты, нагло варит суп из
пакетика. Отвратительный такой супец, с перцем. Чтобы никто, кроме самого
Старины Томсона и его друга Карамелькина, этот суп есть не мог.
Антон сразу понял, что Старина Томсон может быть хорошим писателем.
Первый совместный роман Старины Томсона и Антона назывался... Даже
называть-то его не хочется. Что-то там о °жиках, что ли... Это был лучший
роман восемьдесят седьмого года. Из тех, что авторы в этом году прочитали.
Потом этот роман стали все, кому не лень, пиратским образом издавать - для
личного обогащения, разумеется. Пришлось даже дать объявление в одной
популярной газете: "Скупаем и коллекционируем пиратские издания романа "Как
размножаются °жики". Авторы."
В 2011 году пришла мода на полосатые плавки до колен у мужчин и
шотландские юбки с бахромой у женщин. Гурзуфские гопники в пику этому
носили исключительно сатиновые "семейные" трусы времен Застоя, выказывая
тем самым свою социальную принадлежность.
Впрочем, Антона мало интересовали гопники. Ему как-то сподручнее было
увлекаться девушками. Он ведь имел ч°ткую сексуальную ориентацию, и
особенно нравилось ему отыскивать девушек покрасивее. Обнаружив одну из
оных, Антон начинал забавляться: менял в своем воображении е° туалеты,
одевая е° то в бальное платье, то в мужские брюки, представлял то
спрыгивающей с балкона, то танцующей джигу на столе между рюмок. В такие
минуты он представлял себя портным, каким-то значительным художником или
даже талантливым Извращенцем.
Э, нет здесь никакой опечатки! Просто в тот год были в моде разные
извращения. Пришлось всем модникам штудировать патологические энциклопедии
и выискивать у себя, либо придумывать, разные отклонения. Потом свою
ненормальность следовало афишировать.
- Вы знаете, я, наверное, сексуальный маньяк! Вы когда-нибудь бегали за
мужчиной моих лет и наружности с намерением испытать с ним интимную
близость? А не хотели бы вы попробовать со мной открыть мой сейф? Это такие
возбудительные минуты!
Утро улыбнулось Антону зрачками сорокалетней жгучей брюнетки, которая
шла на пляж и тащила на себе плет°ное кресло.
- Милейшая, - заговорил Антон, как и надлежало - гнусаво и развязно. -
Вы, наверное, играя в теннис или катаясь на велосипеде, испытываете макро-
оргазм, не так ли? Вы на вид так внушительны, так сексапильны...
- Ах, ах! - как бы утверждая, ахнула, покрасневшая от удовольствия дама,
но Антон бросил ее на углу.
На самом деле он любил только холодных женщин, которым можно было всю
ночь читать стихи и не покраснеть. В молодости он целыми днями пел песни о
таких женщинах и к вечеру замерзал настолько, что приходилось жертвовать
своими принципами.
Слушай мое регги, и никогда не скучай! И приходи в любое время, мы будем
пить чай. Мне наплевать, сколько рук прикасается к ней. Тот, кто ошибается,
тот платит вдвойне. Тот, кто влюблен, платит за двоих. Один всегда
романтик, другой, конечно, псих. Мне нравятся движения, когда она одна, но
как мне дать понять ей, что она...
Она вскрывает меня, как консервную банку!
Волосы у Машеньки - каштановые, и эта особенность становится сразу
заметной постороннему наблюдателю. Улыбка на губах е° - визитная карточка
иронии. В Москве Машенька носит широкополую шляпку, чтобы знакомые мужчины
не могли к ней наклониться и что-нибудь жарко зашептать на нежное ухо.
Юбочка у не° необычайно короткая, зато выгодно не скрывает ее длинные
загорелые ноги. Приглашением к созерцанию вышеупомянутого многие считали
пронзительно белую оборочку на этой короткой и необычайно притягательной
юбочке.
Побеседовав с дамой и дав ей понять, что он-то извращ°н просто до
последнего предела, Антон разминулся с Машенькой на знаменитой Гурзуфской
лестнице.
Он размеренно идет вдоль длинного пляжа, разглядывая °рзающих над
волнами чаек, и, наконец, спускается к морю. В воду он ни за что не
полезет. Когда-то в молодости он уже купался в море, после чего у него
заложило в правом ухе, Антон сильно ослаб и заболел. И чуть не умер под
кривой пальмой с недопитой бутылкой пива в руках. И Старина Томсон с тех
пор не ездит с ним оттягиваться в Гурзуф, потому что когда Старина Томсон
ругал Антона, тот ничего не слышал.
Что поделаешь, Антон рос болезненным литератором, и это мешало ему нести
общественно-полезные нагрузки, например, основать концерн "Прохвост" и
издавать талантливые книги своих знакомых.
Был у Антона хронический насморк - он не мог записывать свои песни.
Утром он беспробудно спал, потому что всю ночь бродил по квартире. Вечером
у него болела голова - не имело никакого смысла сочинять новые рассказы. А
днем у Антона было всегда самое скверное и отвратительное настроение.
Антон сморкается в зел°ный носовой платок и, лениво переставляя ноги,
шагает дальше. Он останавливается возле знаменитого гурзуфского аттракциона
"Пусти ядро!"
Гарик Дракулло из провинции Джан-джан стоит с фитил°м в руке возле
чугунной пушки и свирепо смотрит на разбитую чудом не затонувшую шхуну,
которая покачивается на волнах неподал°ку от пристани.
- Слушай, ты будешь стрелять или как? - досадует хозяин аттракциона.
- Подожди! Не торопись! Гарик ждет, пока на мостике появится капитан
этой каравеллы...
- Вай-вай! Какой ещ° капитан? - сетует аттракционщик. - Это ведь мишень,
да? Понимаешь?
- Понимаю, дорогой, ещ° как понимаю, - сокровенно отвечает Гарик
Дракулло из Джан-джана. - Ты дал сегодня капитану этой каравеллы выходной,
да?
Антон бер°т в руки горящий факел и свирепо прищуривается, глядя на
пузатую "каравеллу".
Просыпаясь в городе Париже, Венечка Синеглазов выпивает по своему
