Командиром взвода у нас была довольно милая
интеллигентная девочка - лейтенант, лет 20. Она понимала, с кем
дело имеет, и нас старалась не обижать. А вот командиром
отделения дали пигалицу метр с кепкой, лет 18, которая
некоторым из нас годилась в дочери. Она, по-видимому, страшно
комплексовала по этому поводу, пытаясь компенсировать
недостаток авторитета грозными криками и угрозами. После двух -
трех ее попыток поднять на нас голос нам это надоело, и мы
попросили начальство убрать ее из командирш. После этого нам
дали другого - молодого парня - сержанта, полного пофигиста,
кстати, родом из Грузии, и с ним мы жили душа в душу до конца
сборов.
Из - за нашего предпенсионного статуса особенно нас не
гоняли, единственной неприятностью был недосып - все три недели
мы спали по 6 часов в сутки. Поэтому стоило нашим командирам
нас усадить - в тень прямо на песочек, как тут принято, и
начать какое ни будь занятие, как тут же раздавалось легкое
сопение, плавно переходящее в храп. Это очень нервировало
командование, нас тормошили, но помогало ненадолго. Занятия
проводили с утра до отбоя, с 5 утра до 11 вечера, с перерывами
на еду. Личного времени было около часа в сутки. Кстати, еда
была вполне сносная, достаточно обильная и съедобная.
Постоянно было мясо, салаты из овощей, давали и фрукты. По
сравнению с советской армией - просто ресторан.
Постепенно наш взвод стали ставить и в наряды по базе.
Тут нас ожидал еще один сюрприз. Оказывается в израильской
армии очень смутно представляют, что такое часовой и как он
должен себя вести на посту. Часовые курят, едят на посту,
рассказывают друг другу анекдоты. Однажды вечером я видел, как
парень - сержант - начальник караула на воротах базы, во время
своего дежурства подогнал поближе к воротам свою машину и
пол-дежурства ее любовно мыл и протирал под громкую восточную
музыку из приемника. То есть в уставе вроде бы записано, что
нельзя это все делать, но всерьез это не воспринимается.
Однажды меня поставили на пост около склада боеприпасов.
Когда я попросил инструкций - кого пускать, кого не пускать,
мне было сказано: - " К тебе придет оружейник Амир - так ты его
пусти. Он возьмет, что ему нужно " . На мой вопрос - а есть ли
у него удостоверение что он оружейник - мне сказали: - "
Удостоверение есть, только он его не носит, но ты его все равно
пропусти ". Поэтому немудрено, что на многие базы можно
заехать, не предъявляя никаких документов - достаточно не
выглядеть арабом, быть в военной форме и сказать, что ты
приехал на сборы. Удивительно еще что базы при такой системе
охраны еще не вынесли полностью. Я надеюсь, что действительно
важные объекты охраняются как положено, но на этой учебной базе
с охраной был полный бардак.
Большим достоинством израильской армии является
отсутствие строевой подготовки. То есть она как бы и
существует, но никакого значения не имеет. За все время сборов
мы раза 3 прошли строем в столовую, да таким строем, что любой
советский старшина умер бы от смеха, если бы увидел. Все
остальное время мы перемещались нестройной толпой примерно как
немцы, отступавшие под Сталинградом.
В каждую палатке жили по 6 человек, обычно большинство
составляли " русские ", и 1 - 2 иноязычных. Жили мы с ними
мирно, отношения складывались обычно хорошо. По вечерам, когда
рассказывали анекдоты, естественно по - русски, обычно
находился кто то сердобольный, который синхронно переводил им
все на иврит, чтобы и они не чувствовали себя оторванными.
Ненормативная лексика, как известно, непереводима, поэтому к
концу сборов все они свободно матерились по - русски, что в
дальнейшей жизни им несомненно пригодится.
Среди наших " нерусских " однополчан встречались
любопытные типы. Один из них - американец, Марк. Лет 38,
маленький, с огромной головой и нескладными движениями, он
больше всего походил на больного синдромом Дауна. При этом -
умнейший мужик, преподаватель Тель - Авивского университета,
автор нескольких книг по истории. Он приехал в Израиль из
сионистских побуждений, и считал себя обязанным служить в армии
обороны Израиля. Хотя по возрасту Марк уже не подлежал призыву,
он явился на призывной пункт и потребовал его призвать.
Военные, посмотрев на него, сделать это категорически
отказались. Но Марк не отчаялся - несколько лет он добивался
призыва, и, наконец, армия сдалась.
С ним нянчился весь наш взвод. Утром при выходе на
поверку все дружно расправляли ему перекрученные ремни, меняли
местами неправильно надетые ботинки и поправляли противогаз.
Каждый раз он, где ни будь забывал ружье, и все бегали его
искать. Он вечно терял головные уборы, магазины и прочие
предметы. При этом - было очень интересно слушать его
рассуждения об истории, о политике, и человеком он был добрым и
милым.
Его антиподом в плане военной подготовки был Шай - эфиоп
лет 25 - 27. В 15 - летнем возрасте его призвали в эфиопскую
армию. Призыв выглядел так - в деревню вошли войска и забрали
всех подростков, которые не успели спрятаться. Он служил там
лет 8, участвовал в войнах в Эритрее. Парень хорошо развитый
физически, грамотный, хорошо умеет стрелять. Всегда улыбчивый,
очень скромный, на сборах он проявлял рвение, всегда вызывался
таскать тяжелые грузы на переходах, для того чтобы заработать
хорошую рекомендацию и остаться служить в армии.
Но ближе всех по ментальности нам были аргентинцы. Они
тоже не дураки выпить, зажарить шашлычок и рассказать хороший
анекдот.
Различие в ментальностях четко проявилось под конец
сборов. Один из наших ребят слегка провинился - не то опоздал
на построение, не то еще что - то. За это он должен был
предстать перед судом. Суд в части - это только название,
фактически это аналог командирской разборки, но более
демократичный. Он назначается, когда проступок довольно
серьезный, но еще не уголовный, и наказание предполагается
более тяжелое, чем просто лишение увольнения или наряд вне
очереди. Провинившегося наказывает не просто его командир, а
собирается 2 - 3 офицера части, и рассматривают его проступок,
после чего выносят решение. По нашему мнению, к парню просто
придрались, и " русская " часть взвода возмутилась. Человеку
грозило повторное прохождение сборов. В этой ситуации
немедленно появились активисты, которые начали " работу в
войсках ". Было решено написать петицию в суд с требованием
отпустить незаслуженно судимого, угрожая в противном случае
устроить большой скандал, даже с привлечением прессы (был среди
нас один журналист из русской газеты), от чего не поздоровится
самим нашим командирам.
Когда дело дошло до сбора подписей, тут и проявилось
различие между " еврейскими детьми разных народов ". Наши,
конечно, подписали все. Один затесавшийся между нами
израильтянин - сабра (т. е. рожденный в Израиле) так же
подписал, хотя сомневался в полезности этого дела.
Эфиоп и иранец просто не поняли, в чем дело. Если
наказывают - значит надо утереться и принять, всякая власть от
бога и протестовать нельзя и не нужно - таков был смысл их
позиции, высказанной, впрочем, невнятно и косноязычно.
Аргентинцы идею подхватили с восторгом, подписали
петицию, бормоча при этом: " Ну мы им всем покажем, будут
знать, как с нами связываться ".
Отравленные демократией американцы идеей были неприятно
удивлены, и петицию подписать отказались. " Как можно пытаться
повлиять на Суд? ", говорили они. " Суд разберется, что парень
не виноват, и все будет ОК ". А выкручивать руки суду - это не
метод в демократическом обществе.
Неприятно удивил меня француз. С одной стороны он как бы
был согласен, что человека наказывают несправедливо, с другой
откровенно побаивался возможных санкций против подписантов, в
итоге, бекая и мекая, так подписать и не решился. Не знаю,
насколько это типично для всех французов, но этот мое
представление о французах ухудшил.
Не знаю, что в итоге повлияло, наш ли протест или
благодушие суда, но в итоге подсудимый отделался легким испугом
- его строго предупредили и отпустили.
Время сборов подошло к концу, дошло и до присяги. Тут
выяснилась еще одно новое для меня обстоятельство. В тексте
присяги есть слова - " я клянусь ". Так вот оказалось, что
религиозные евреи клясться никому, кроме Бога, не имеют права.
Поэтому, чтобы как то выкрутиться, религиозные используют менее
сильное выражение, что то вроде " Я заверяю " или " Я заявляю
". Так или иначе, все мы присягнули на верность Израилю, сдали
оружие и с чувством выполненного долга облегченно разъехались
по домам.
В итоге до сих пор я поддерживаю отношения с некоторыми
ребятами, с которыми познакомился там, до сих пор приятно
ностальгически вспомнить о вечернем мужском трепе на разных
языках, о тихих беседах во время патрулирования базы. С
некоторыми из ребят мы потом вместе проходили офицерский курс,
со многими потом встречались в больницах и на медицинских
конференциях. Таким образом, армия расширяет круг знакомств,
помогает завязывать новые социальные связи, которые, говорят,
после эмиграции восстанавливаются до прежнего уровня только лет
через 7. Так что - рекомендую.
В прошлом письме я обещал Вам потоки крови. На учебной
базе медицинской службы, где я проходил офицерские курсы,
потоки крови действительно текут.
Это кровь ребят, проходящих срочную службу и учащихся на
"ховшей" - военных фельдшеров. Для того чтобы уверенно попадать
в вену при лечении раненых, эти бедолаги тренируются друг на
друге, и получают внутривенный укол 4 - 5 раз в неделю - правда
столько же раз и сами кого то колют. Поэтому после нескольких
недель обучения их вены выглядят как вены старых наркоманов.
Зато в результате они могут попадать в вены в полной темноте,
на ходу в кабине трясущегося джипа или в вертолете в воздухе, а
значит могут при случае спасти чью ни будь жизнь. Их курс
длится 3.5 месяца, за это время они изучают основы медицины, и
учатся оказывать помощь раненым, в том числе проводить
реанимацию. Термин "военфельдшер" на самом деле не точно
соответствует ивритскому термину "ховеш". Xовеш - это нечто
среднее между санитаром и фельдшером, но эти ребята так много
знают и умеют, что называть их санитарами язык не
поворачивается. Жизнь у них в армии нелегкая, они делают все то
же что рядовые бойцы - служат танкистами, пехотинцами и т. д.
- но их солдатский пояс на несколько килограмм тяжелее из - за
дополнительных вещей - перевязочного материала, капельниц,
пластиковых мешочков с физраствором для в/в вливания. После
утомительных переходов все идут отдыхать, а они остаются
накладывать повязки солдатам, сбившим ноги. Их могут поднять
среди ночи из - за затемпературящего солдата, или не отпустить
в увольнение, если в части есть больные. Никаких особых
привилегий такой статус им не дает, кроме уважения товарищей и
ощущения своей явной нужности. Понятно, что в глазах солдат их
авторитет высок - возможно ховеш окажется их спасителем, если
вдруг кого - то из них ранят. Причем это не преувеличение - в
истории войн Израиля полно случаев, когда именно ховши своими
действиями спасали жизни солдатам. Например, один из них
получил звание Герой Израиля (высший знак отличия в армии,
равный по значению Герою Советского Союза) за то, что на поле
