лицо леденящим взором. Я говорю:
- Ну-ну-ну-ну. Что так соскучился по мне, а корeш? Какого fигa в этот
час, среди тишайшей нотши?
- Даю тебе десять секунд, - сказал он, - чтобы ты убрал с физеномии
эту идецкую ухмылку. Потом выслушаешь.
- Чего-чего? - со смешком проговорил я. - Тебе все мало? Меня избили
до полусмерти, плюнули мне в хaриу, заставили признаться в стольких
преступлениях, что не успевали записывать, а потом бросили среди каких-то
бeзлимцeв и вониутших пидeров в гриaзнои камере! У тебя что, новая пытка
для меня припасена, ты, выродок!
- Ты сам ее себе припас, - серьезно проговорил он. - Клянусь, мне не
хотелось бы, чтобы ты от нее спятил.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
- Ну, что же теперь, а? Ладно, поехали, начинаю самую жалостную, даже
трагическую часть своей истории, о братья мои и други единственные, которая
разворачивалась в гостюрьме номер 84-ф. Вряд ли вам так уж захотелось бы
слушать полностью ужaсни и поqaни рассказ о том, какой был у отца припадок,
как он бился о стену, богохульствуя и покрывая рукeры ссадинами и синяками,
о том, как у матери перекосило рот от плача оооооой-оооооооой-оооооой, когда
она подняла критш о единственном сыне, родной кровиночке, который так всем
изгадил жизни. Потом был суд нижней инстанции, проходивший в старом мрачном
здании магистрата, где говорились всякие жесткие слова о вашем друге и
скромном повествователе, - это было уже потом, после всех злобных
поношений, побоев и плевков, которыми его наградили П. Р. Дельтоид с
ментами, будь они все прокляты. Потом его держали в грязной камере среди
вониутших извращенцов и прeступников. Потом суд более высокой инстанции,
уже с адвокатами и присяжными, и, надо сказать, там тоже говорились всякие
пакости, причем весьма торжественным тоном, а потом - "Виновен! ", и после
слов "четырнадцать лет" критш моей мамы "УУУУУУухууухуухууууууу", блпин. И
вот я сижу, два года уже сижу с тех пор, как меня пинками, под лязганье
запоров впихнули в гостюрьму 84-ф, одетого по последней арестанцкой моде,
то есть в комбинезон цвета кaлa, да еще и с пришитыми над тикалкой на грудь
и на спину номерами, так что как ни повернись, перед вами номер 6655321, а
вовсе не Алекс, ваш юный друг. - Ну, что же теперь, а? Ничего
облагораживающего в том, чтобы сидеть два года в гриaзнои клетке
человеческого зверинца, конечно же. не было, а были одни побои, тохшоки ее
стороны зверюг надзирателей, и было знакомство с миром вонючих злобных
заключенных, среди которых оказалось полно настоящих извращенцов, готовых в
любой момент наложить лапу на соблазнительного юного мальчика вроде вашего
покорного слуги. И была необходимость работать в мастерских, делать
спичечные коробки и ходить, ходить, ходить по двору вроде как для разминки,
а по вечерам иногда какой-то старый вeк, с виду как бы учитель, читал лекции
о жуках или о Млечном Пути, а еще, бывало,. на тему "Загадки и чудеса
снежинок" - это вообще смeх, потому что сразу вспоминался тот раз, когда мы
сделали толтшок кaшкe, вышедшему из публичной библе зимней нотшjу, в те
времена, когда мои корeшa еще не стали предателями, а я был счастлив и
свободен. Об этих своих бывших друзьях я здесь услышал всего один раз, когда
навестить меня пришли па и ма и рассказали мне, что Джорджика уже нет. Да,
погиб, бллин. Мертв, как собачий кaл на дороге. Джорджик привел остальных
двоих в дом к какому-то очень богатому вeку, они ему сделали толтшок,
зaгaсили и попинали еще на полу, и Джорджик начал делать рaздрызг занавесям
и подушкам, а старина Тем стал бить какие-то очень дорогие безделушки -
статуи и тому подобное, а этот избитый богач взъярился, как бeзумни, и
бросился на них с тяжелым железным прутом. рaздрaж придал ему какую-то
нечеловеческую силу, Тем и Пит выскочили в окно, а Джорджик споткнулся о
ковер, и хозяин грохнул его этой кошмарной железиной по тыквe, тут и конец
пришел хитрюге Джорджику. Старого убийцу оправдали: мол, самооборона, что
было совершенно правильно и справедливо. Вообще, то, что Джорджик убит, хотя
и спустя год с лишним, после того как сдал меня ментам, по мне, было
правильно, нормально и даже вроде как промысел Божий. - Ну, что же теперь,
а? Дело было в боковой часовне воскресным утром; тюремный свищ наставлял нас
в Законе Божием. Моей обязанностью было управляться со стареньким
проигрывателем, ставить торжественную музыку перед и после, а также в
середине службы, когда полагаеця петь гимны. Я был во внутреннем приделе
боковой часовни (всего их в гостюрьме 84-ф было четыре), неподалеку от того
места, где стояли надзиратели м вертухаи с их винтовками и подлейшими
синещекими отje+ыми - хaриaми, и мне хорошо было видно слушавших Закон Божий
зеков, сидевших внизу в своих комбинезонах цвета кaлa; от них подымалась
особая какая-то грязная вонн, причем не то чтобы они были действительно
немытые, не в том дело, это была особая необычайно гадкая вонн, которая
исходит только от преступников, бллин, - вроде как пыльный такой, тусклый
запах безнадежности. И я подумал, что от меня, видимо, тоже такой запах,
поскольку я уже настоящий зек, хотя и очень еще молодой. Так что мне,
понятное дело, очень важно было как можно скорее покинуть этот вонючий
гриaзни зверинец. Впрочем, как вы поймете, если вам не надоест читать,
вскоре я его и впрямь покинул.
- Ну, что же теперь, а? - вопросил тюремный свищ в третий раз. -
Либо пойдет карусель тюрьма-свобода-тюрьма-свобода, причем для большинства
из вас в основном тюрьма и лишь чуть-чуть свободы, либо вы прислушаетесь к
Священному писанию и поймете, что нераскаявшихся грешников ждут кары еще и в
том, грядущем мире после всех мытарств этого. Сборище отпетых идетов, вот
вы кто (большинство, конечно), продающих первородство за жалкую миску
холодной похлебки. Возбуждение, связанное с кражей, с насилием, влечение к
легкой жизни - стоит ли эта игра свеч, когда у вас есть веские
доказательства - да, да, неопровержимые свидетельства того, что ад
существует? Я знаю, знаю, друзья мои, на меня снисходили озарения, и в
видениях я познал, что существует место мрачнее любой тюрьмы, жарче любого
пламени земного огня, и там души нераскаявшихся преступных грешников вроде
вас... и нечего мне тут хихикать, что за смешки, будь вы неладны, прекратить
смех!.. Да, вроде вас, говорю, вопят от бесконечной непереносимой боли,
задыхаясь от запаха нечистот, давясь раскаленными экскрементами, при этом
кожа их гниет и отпадает, а во чреве бушует огонь, пожирающий лопающиеся
кишки. Да, да, да, я знаю!
В этом месте, бллин, какой-то зек в заднем ряду сделал губами
пыр-дыр-дыр-дыр, и тут же налетели звери надзиратели, кинулись туда, откуда
им послышался этот шум, раздавая направо и налево токшокj и зуботычины.
Они схватили какого-то бледного Дро^ жащего зека, тощего, маленького и
довольно старого выволокли его, хотя он и кричал им, не переставая1
"Это не я, это он, он, смотрите! ", но им было все равно. Его жестоко
избили и, воющего, вопящего, выволокли из часовни.
- Теперь, - сказал тюремный свищ, - внемлите Слову Господа нашего.
- Затем он взял в руки толстую книгу, перелистнул страницы, плюя все время
для этого на пальцы - тьфу-тьфу-тьфу. То был огроменный дородный буйвол,
очень красный лицом, но он испытывал ко мне слабость, потому что я был
молод и очень интересовался его Книгой. Считалось, что для дальнейшего моего
образования мне можно читать эту книгу и даже слушать тюремный
проигрыватель, пока читаю. Бллин. И это было, в общем, неплохо. Меня
запирали и давали слушать духовную музыку И. С. Баха и Г. Ф. Генделя, пока я
читал про всех этих древних видов, которые друг друга убивали, напивались
своего еврейского вина и вместо жен тащили в постель их горничных -
довольно забавное чтиво. Только оно и помогало мне продержаться, бллин. В
последних главах этой книги я не очень-то копaлсиa - там все больше шла
душеспасительная говорильня, а про войны и всякие там сунн-вынн почти ничего
не было. Но однажды свищ сказал мне: "Ах, номер 6655321, пора бы тебе о
Страстях Господних подумать. Сосредоточься на них, мой мальчик". При этом от
него пахнуло богатым духом хорошего виски, и он удалился в свою кaморку,
чтобы выпить еще. Ну, прочитал я про бичевание, про надевание тернового
венца, потом еще про крест и всякий прочий кaл, и тут до меня дошло, что в
этом ведь что-то есть. Проигрыватель играл чудесную музыку Баха, и я, закрыв
глaззя, воображал, как я принимаю участие и даже сам командую бичеванием,
делаю весь толтшокинq и вбиваю гвозди, одетый в тогу по последней римской
моде. Так что пребывание в гостюрьме 84-ф проходило для меня не совсем
впустую, даже сам комендант был доволен, когда ему сказали, что я
пристрастился к религии, и вот тут-то для меня забрезжила надежда.
В то воскресное утро свищ читал- из книги про тшeловeков, которые
слушали слово и не кинулись тут же очертя голову исполнять его, - будто бы
они подобны тому, кто строил свой дом на песке, а тут как раз дождь
хлесь-хлесь, гром бабах! и дом развалился. Однако я подумал, что это только
очень темный вeк будет строить свой дом на песке, а кроме того, еще и все
его соседи, и приятели должны быть полными подонками, если не подскажут ему,
какой он темный, раз затевает такое строительство. Потом свищ сказал: "Эй,
вы там, заканчиваем. Споем сейчас гимн номер 435 из тюремного сборника".
Раздался хлоп-тресь-шварк-хлысь-хлысь - это зеки раскрывали, роняли и
перелистывали, плюя на пальцы, свои гриaзни маленькие книжки гимнов, а
зверюги вертухаи покрикивали: "А ну, не разговаривать, мерзавцы. Эй, номер
920537, я тебя вижу! " У меня, естественно, пластинка уже была поставлена, и
я сразу врубил орган, взревевший ^УУУУУУУ~^У"^УУУУУУУ'^ки начали петь, и вот
уж это было на самом деле ужасно.
Чтобы чай окреп в стакане, Не спеши его студить. Так и мы другими
станем На свободу выходить.
Они выли и горланили эти глупи слова под непрестанные понукания свища:
"Громче, будь вы неладны, всем петь как следует! ", перемежающиеся рявканьем
надзирателей: "Смотри у меня, номер 774922! " или "Ща вот подойду, получишь
у меня, дерьмо! " Наконец пение кончилось, свищ сказал: "Да пребудет с вами
Святая Троица, да совершит она ваше исправление, аминь", и скрипучая телега
тюремного проигрывателя заиграла Симфонию н9 2 Адриана Швайгзельбера,
премилый фрагментик, отобранный вашим скромным повествователем, бллин. Что
за быде, думал я о заключенных, наблюдая со своей позиции у тюремного
проигрывателя за тем, как они бредут, шаркают, чего-то там мычат и блеют,
как животные, а в меня тычут гриaзными пальцами: "Эй ты, музыкант хрeнов!
"-потому что, по их мнению, я просто жутт как высоко вознесся. Когда
последний зек, по-обезьяньи ссутулясь и свесив руки, вышел вон, удостоившись
напоследок громкого подзатыльника от надзирателя, и проигрыватель у меня уже
был выключен, подошел, попыхивая цыгaркои, свищ, все еще в богослужебной
одежде, белой м украшенной кружевами, как у дeвтшонки. Подошел и говорит:
- Спасибо, ты меня, как всегда, не подвел, малыш 6655321. Что
новенького сегодня расскажешь?
Тут дело в том, что наш свищ, как я уже знал, собирался очень высоко
подняться в среде тюремного клира и хотел заработать наилучшие рекомендации
от коменданта, которому старался как можно чаще сообщать о всяких там
подлых, черных замыслах арестантов, а информацию, всякий такой кaл, он
