рот, о, бллин, бедный мой раскровененный рот! Вскоре мы подъехали к
ментовской, пинками и ударами мне помогли выбраться из машины, на ступеньках
участка вновь ждал меня изрядный толтшок, и я понял, что ничего похожего на
справедливость, на честную игру от этих подлых гaдов, тшерт бы побрал их,
не дождешься.
7
Меня втащили волоком в ярко освещенную свежепобеленную контору, в
которой стояла жуткая вонн, как бы от смеси блевотины с пивом, хлоркой и
уборной, а исходила она из зарешеченных камер по соседству. Было слышно, как
некоторые из плeнных орут, ругаюця в своих камерах, некоторые поют, причем
мне показалось, будто я разобрал слова одного из них:
Будем вместе мы, моя милая, хоть ушла ты далеко.
Однако тут же раздались голоса ментов, призывающих всех заткнуться,
раздался даже тот ни с чем не сравнимый звук, когда кому-то делают стрaшни
fол+шок, после чего избитый взвыл: "Ааааааааоооооо", и его голос был похож
на вскритш пьяной старой птицы, а не мужчины. В конторe со мной было
четверо ментов, они шумно прихлебывали тшaи, большой чайник с которым стоял
посреди стола, и все они чавкали и громко рыгали, поднося ко рту свои
огромные мерзкие кружки. Чаю они мне не предложили. А предложили мне всего
лишь старое загаженное зеркало, чтоб поглядеться, и я действительно был уже
не тот симпатичный юный ваш повествователь, а просто жутт что такое:
распухший пот, красные глaззя, да и нос тоже слегка покалеченный. Они от
души веселились, видя мой испуг, а один говорит: "Такой только в пьяном
кошмаре присниця! " Потом пришел главный мент, сверкая звездами на погонах,
дескать, вот какой я великий-превеликий, увидел меня и сказал: "Гм". Тут все
началось по-серьезному. Я говорю:
- Вы не дождетесь от меня ни одного словa, пока я не увижу своего
адвоката. Законы я знаю, выродки поганые. - Конечно же, это вызвало у всех
громкий смeх, а мент со звездами сказал:
- Отлично, отлично, ребята, начнем с того, чтоб показать ему, что мы,
во-первых, тоже законы знаем, а во-вторых, что знание законов это еще не
все. - У него был голос свецкого джентльмена, говорил он с этакой
утомленной ленцой и при этом кивнул и дружески улыбнулся тому, похожему на
быка толстому убииудку. Толстый снял китель, так что стало еще виднее его
пивное брюхо, вразвалку подошел ко мне, и когда он открыл рот в зловещей
усмешке, я почувствовал вонн чая с молоком, который он только что пил. Для
мента он был не слишком-то хорошо выбрит, на рубашке под мышками виднелись
разводья застарелого пота, а когда подошел еще ближе, от него пахнуло чем-то
вроде серы из ушей. Потом он сжал в кулак вонючую свою красную ручищу и
сунул его мне в поддых - низость какая! - а все остальные менты, кроме
главного, хохотали в свое удовольствие, тогда как главный продолжал только
утомленно и скучающе ухмыляться. Меня отбросило к свежепобеленной стене, так
что весь мел с нее я собрал на одежду, пытаясь, несмотря на боль, перевести
дух, и тут нестерпимо подступило желание выблевать из себя клейкий пудинг,
которого я наелся дома перед выходом. Но таких вeстшeи я не терпел: как
это? наблевать по всему полу? Ну нет; и я сдержался. Потом вижу, этот жирный
молотила обернулся к своим ментовским друзьям, чтобы еще раз хорошенько
порадоваться с ними вместе; я мигом размахнулся правой ногой и, пока ему не
успели крикнуть, предупредить, треснул его со всех сил по голени. Ах, как он
завизжал, как запрыгал!
Но зато после этого они отвели душу, устроили мне пиaтыи угол, швыряя
от одного к другому, как какой-нибудь изношенный и дырявый мяч, бллин, били
меня по бeицaм, по мордeр, били в живот, пинали, и в конце концов пришлось
все-таки мне блевануть на пол, помню, я даже, как совсем уже бeзумни,
говорил им: "Простите, братцы, я был не прав, я был очень не прав, простите,
простите, простите". Но мне дали обрывки старой гaзeты и заставили вытирать,
потом заставили посыпать опилками. А после чуть ли не дружески предложили
сесть и поговорить спокойно и по-тихому. Потом посмотреть на меня зашел П.
Р. Дельтоид, спустился из своего кабинета, который был у него здесь же, в
этом же здании. Он выглядел усталым, гриaзным, приблизился ко мне и говорит:
- А, достукался, Алекс! Н-да. Впрочем, я так и думал. Ах ты Боже мой!
- Тут он повернулся к ментам со словами: - Привет, инспектор. Привет,
сержант. Привет, привет всем. Что ж, моя веревочка на этом рвеця, н-да. Ах
ты Боже ж мой, что за вид у парня, что за вид! Поглядите, на кого он похож!
- Насилие порождает насилие, - сказал главный мент тоном святоши. -
Он оказывал сопротивление аресту.
- Рвеця моя веревочка, н-да, - вновь посетовал П. Р. Дельтоид.
Глянул на меня своими холоднющими глaззями так, словно я стал вещью, не был
уже избитым, окровавленным и очень усталым тшeловeком. - Похоже, завтра
мне придеця присуцтвовать на суде.
- Это не я, корeш, то есть сэр, - проговорил я со слезой в голосе.
- Замолвите там за меня словечко, сэр, пожалуйста, я не такой плохой! Меня
обманом завлекли мои дружки, сэр.
- Соловьем поет, прямо разливаеця, - с усмешкой проговорил главный
мент. - И песня такая жалостная, того и гляди все растаем.
- Я скажу свое слово, - ледяным тоном пообещал П. Р. Дельтоид. -
Завтра буду там, не волнуйся.
- Если хотите ему пару раз врезать, нас не стес-. няйтесь, - сказал
главный мент. - Его подержат. Надо же как вас опять подвели!
И тут П. Р. Дельтоид сделал то, чего я никак не ожидал от такого
человека, как он, от человека, которому положено превращать всяких плохишeи
вроде меня в пaи-мaллfшиков, особенно при том, что вокруг было полно
ментов. Он подошел чуть ближе и плюнул. Да-да, плюнул. Плюнул мне прямо в
лицо, а потом вытер свой обслюнявленный рот тыльной стороной ладони. А я
принялся тереть, тереть, вытирать оплеванное (ицо кровавым платком, на
разные лады повторяя: "Благодарю вас, сэр, спасибо вам большое, сэр, вы
очень добры ко мне, сэр, спасибо". После этого П. Р. Дельтоид вышел, не
сказав больше ни слова.
Теперь мусора принялись составлять протокол моего допроса, чтобы я его
потом подписал, а я подумал, ну и пусть, будь оно все проклято, если эти
выродки стоят на стороне Добра, тогда я с удовольствием займу
противоположную позицию.
- Ладно, - сказал я им, - убииудки гриaзныje, пидeры вонючие.
Пишите, пишите все до конца. Я не собираюсь больше ползать тут на бриухe,
мерзкие вы гады. Откуда хотите, чтобы я начал, поганые животные? С того
момента, когда меня последний раз выпустили из исправительной школы? хорошо
же, начнем оттуда. - И я как пошел, как пошел им выдавать - выкладывал и
выкладывал, а стенографист, тихий человечек с испуганным лицом, совсем не
похожий на мента, исписывал страницу за страницей. Я выдал им по полной
программе: избиения, крaстинг, дрaцинг, делишки с добрым старым сунн-вынн,
все в кутшу вплоть до последней вeстши с участием богатой старой птицы и
ее вопящих котов и кошeк. И уж я постарался, чтобы мои так называемые
друзья были замазаны, что называеця, ро уши. Когда я закончил,
стенографист, казалось, вот-вот свалиця в обморок, бедный ^aшкa. Главный
мент участливо сказал ему:
- Ну, молодец, сынок, отдохни теперь, попей чайку, потом зажми
покрепче нос и перепечатай всю эту грязь и мерзость в трех экземплярах.
Потом дадим ~их нашему симпатичному юному другу на подпись. А тебе, -
повернулся он в мою сторону, - сейчас покажут твои апартаменты с
водопроводом и всеми удобствами. Ну, взяли, - это он уже обращался к двоим
самым здоровущим ментам, причем голос у него стал опять утомленным. -
Уберите его.
Меня опять скрутили, поволокли, награждая по дороге пинками и
затрещинами, и вбросили в камеру к десяти или двенадцати другим плeнным,
многие из которых были пьяны. Были среди них действительно лижaсныje,
звероподобные существа - один с полностью сгнившим носом и ртом, отверстым,
как пустая черная дыра, другой валялся на полу и храпел, а изо рта у него
непрестанно сочилась какая-то слизь, третий весь свой кaл откладывал себе в
штaны. Тут же оказались двое, видимо, голубых, которым я вроде как
приглянулся, один прыгнул на меня сзади, и пришлось устроить ужасный
дрaцинг - действительно ужасный, потому что от напавшего исходила жуткaя
вонн, как бы смесь гнилого болота с дешевой парфюмерией, такая гадкая, что
мне вновь захотелось блевануть, только желудок теперь у меня уже пуст был,
бллин. Потом руки распускать стал другой голубой, и между ними разгорелась
крикливая свара по поводу того, кому из них достанеця моя плотт. Поднялся
ужасный шум, явились двое ментов с дубинками, слегка обработали ими
голубых, и те затихли, спокойно уселись, глядя в пространство, причем но
лицу одного из них - кап-кап-кап - стекала каплями кровь. В камере были
нары, но мест на них не оказалось. Я залез на верхний ярус (ярусов было
четыре) и нашел там храпящего пьяного кaшку, заброшенного туда, по всей
вероятности, ментами. Короче, скинул я его обратно вниз (он был не очень
тяжелый), и он рухнул на какого-то другого толстого пьяницу, лежавшего на
полу; в результате оба проснулись, подняли критш и затеяли бессильную и
жалкую толкотню друг с другом. А я улегся на вонючие нары и, несмотря на
боль во всем теле, забылся тяжелым сном. Однако это получился вроде как и не
сон, а какой-то переход в другой, Лучший мир. И в этом Другом, лучшем мире,
бллин, я оказался вроде как на широкой поляне среди цветов и деревьев, и там
же был вроде как козел с человеческим лицом, играющий вроде как на флейте.
И тут, как солнце, восстал сам Людвиг ван с лицом громовержца, с длинными
волосами и развевающимся шарфом, и я услышал Девятую, заключительную ее
часть, только слова в ней слегка смешались и переменились, причем как-то так
сами собой, как, впрочем, и положено во сне: И тут, прежде даже чем он
объяснил мне, я понял, в чем дело. Старая пти+сa, разводившая у себя дома
целыми выводками котов и кошeк, преставилась в одной из городских больниц,
отошла в лучший мир. Я токшокнул ее чуть сильней, чем надо. Что ж, значит,
- все. Мне вспомнились ее коты и кошки, подумалось, как они, небось,
мяукают теперь, молока просят, а им fиг- во всяком случае от старой хозяйки
они больше его не получат. Так что - все. Ну, натворил делов. А ведь мне
еще только пятнадцать.
Выше огненных созвездий, Брат, верши жестокий пир, Всех убей, кто слаб
и сир, Всем по мордeр - вот возмездье! В зад пинай вониутши мир!
Но музыка была та, это я твердо знал, проснувшись через две, а может,
через десять минут, а может, через двадцать часов, или дней, или лет - часы
у меня давно отняли. Внизу, словно за десятки миль от меня, стоял мент, он
тыкал меня длинной палкой с острием на конце и говорил:
- Проснись, сынок. Проснись, красавчик. Проснись, теперь начнуця
настоящие неприятности.
- Кто? Что? Почему^ Куда? Что такое? - Внутри у меня звучала мелодия
"Оды к радости" из Девятой, звучала чисто и мощно. Мент продолжал:
- Спускайся, узнаешь. Тебе тут хорошенькие ново-стишки подоспели,
сынок.
Я кое-как слез, весь затекший, с ломотой в костях и совершенно сонный,
так что пока мент, от которого дико несло сыром и луком, выпихивал меня из
загаженной храпящей камеры и гнал по коридорам, внутри у меня все звучала и
звучала сверкающая музыка: "Радость, пламя неземное... " Потом мы вошли в
какую-то чистенькую контору с машинками и цветами на столах, и там сидел за
начальственным столом главный мент, который хмуро смотрел на мое заспанное
