строевого смотра и ведите людей. Ох, разгильдяи, ой, низкая
исполнительность! Это же надо такое комиссии сказать: нет воды, зам, по
тылу не работает, тыл бездельничает! Бессовестный! Нехорошо!
- Так что, если я сейчас отведу роту в душ, все помоются? Вода есть?
- Конечно! Конечно, все готово, все работает. - Сделал круглые глаза
подполковник Ломако и недовольно покачал головой. - Так ведь и поверят,
кто не знает, этой чепухе!
И дружески обняв полковника за плечико, повел его в столовую. Подошедший
Сбитнев слышал этот разговор и скомандовал:
- Всем сложить вещи и оружие на плацу. Оставить по одному охраннику от
взвода, строиться в баню в колонну по три, потом заменить охрану.
Замполит, веди моих людей. Молодец, выпросил воду!
Строй бегом переместился к душевой, которая оказалась на замке. Якубов
быстро отыскал банщика, но солдат удивленно и возмущенно заявил:
- Да нет, не ходил я к вам в роту. Не было воды и не будет, напор в
скважине слабый. Кто сказал прийти?
- Ломако, б...! Морда козлиная, прикрыл свой зад, пудрит мозги комиссии!
Скотина! - выругался я. - Рота, кругом, назад бегом марш!
Я надеялся разыскать тыловиков и рассказать все, что думаю об этой
подлости, но на плацу меня поджидал еще один начальник, теперь уже
непосредственно по мою душу. Офицер политуправления, только его мне и не
хватало.
- Где ваш план работы на боевые, лейтенант?
Я с тяжелым вздохом достал из полевой сумки тетрадь.
- Так, хорошо, почитаем, полистаем! Вот это зря написано, сюда нужно
добавить о работе с местными жителями, тут формулировка некрасивая, -
размышлял он вслух. - Что-то мало мероприятий на месяц! Ну ладно, теперь
где ваши лекции политзанятий и тетради рядового состава?
- Все в машинах находится. Мы ведь конспекты видим, когда с гор
спускаемся, а наверху только индивидуальные беседы без писанины.
- Как так? Занятия должны проводиться в любых условиях! А журналы учета
проведения занятий?
- Это все остается в роте.
- Нет, обязательно брать с собой! Где походная ленкомната?
- Вот она, расстилай, Фадеев, палатку.
- Так-так. Планшеты старые, где фотографии политбюро?
- Да за ними не уследить, меняются теперь слишком часто, даже в полку-то
портретов нет!
- Плохо, очень плохо. Так и запишем, - и он аккуратно что-то записал в
блокнотик. - Что ж, плохо работаете! Даже не пойму, как вас держат на
этой должности. Разберемся, - и он отошел ко второй роте.
Там шум поднялся еще больше. Шкурдюк только что приехал из Союза, а роту
вернули с застав, и естественно, никакой документации не было. Прибежал
Муссолини и что-то начал объяснять. Затем они ушли к Мелещенко, досталось
и Коляну. А у минометчиков оказалось еще хуже, но тут виноватым был Витя
Бугрим, так как Артюхин назначил его помогать минометчику Степушкину.
Политработник, видимо, был совсем какой-то удивленный, наверное, в
детстве «ушибленный пыльным мешком из-за угла», раз требует в горах вести
конспекты. Они путают Таманскую дивизию в Союзе и войну в Афгане.
Поставили знак равенства между мирной жизнью и боевыми действиями.
Официально ведь войны-то нет, следовательно, требования должны быть
едиными ко всем.
***
Наконец комиссия ушла в «греческий зал» на обед, а войска пошли в парк
грузиться на технику и ожидать начала марша.
Есть полчаса до выхода, значит, еще успею отдать передачу домой. Ленка,
«кубик-рубик», уезжает завтра в отпуск в Союз, обещала отправить посылку
из Ташкента.
Я подошел к женскому модулю, постучал в дверь комнаты, которая от
прикосновения со скрипом приоткрылась. Войдя внутрь, чуть не рухнул от
испытанного потрясения.
На кровати лежала лицом вниз в тоненьком не застегнутом просвечивающем
халатике Афонина подружка, Ленка. Черные волосы разметались по подушке,
ноги раскинуты и толстый зад без трусов. Вот зараза, какой соблазн! От
нее сильно пахло духами и спиртным.
- Ленка! Лен! Проснись! - толкнул я ее за плечо и слегка шлепнул по голой
заднице.
Это не произвело ни малейшего эффекта, никакой реакции. Спит, как убитая!
Вот черт, одна и та же мысль закрутилась в чумной голове: раздвинуть
ноги, раздвинуть ноги, раздвинуть ноги и .. Зациклило. Вот дьяволица! Это
же любовница моего друга, как же так! Но мы сейчас уходим в рейд, могут в
любую минуту грохнуть. Может, это будет в последний раз? Пульс участился
до ста ударов в минуту, грудь сдавил «лифчик-нагрудник», автомат прилип к
руке, мешок на спине стал словно бетонная плита, посылка плюхнулась на
пол. Бабы - злые искусительницы, но без них жить совершенно не возможно.
За год проклятого воздержания крыша едет, так что и до психушки недалеко.
Развернуть, раздвинуть и главное - успеть. Соображай быстрее, решайся,
времени-то нет: рота пошла в парк загружаться. Подруга друга, подруга
друга Это обстоятельство останавливало от решительных действий. Все мысли
спутались, чувствую - еще минута и чокнусь. Животный инстинкт пересиливал
разум. Напряжение достигло предела. А если это мой последний шанс, и
потом подорвусь, как Быковский или Шипилов? Оторвет ногу или все
хозяйство, как у Семина? Как чертовски не хочется умирать. Я хочу домой!
Но еще больше я сейчас хочу вот эту дуреху! Кто настоящий мужик: кто не
упустит такой шанс, или кто не воспользуется беспомощностью женщины?
Спорная ситуация Проклятье! Не убьют, через месяц поеду домой и оторвусь
на всю катушку! Е ., мать! Пошла ты к черту! Я не удержался и ногтем
провел по мягкой и гладкой коже от пятки и до конца бедра, а затем с
силой шмякнул по пухлой заднице, которая заколыхалась, как студень. Это
развеселило меня, и напряжение спало. Ладно, пусть Александров пользуется
в одиночку. Полуголая дура! Тьфу ты! Дурманящий запах женщины, пьяной
теплой женщины... На негнущихся и подрагивающих ногах я выбрался из
комнаты. Легче в атаку сходить, чем вот так отступать, пересиливая
желание. Эх ты, вояка, чуть не кончил .. Могли бы те, кто нас сюда
загнал, что-нибудь такое организовать за счет правительства...
В последний раз забежал в казарму и обнялся на прощание с уезжающим
завтра в Армению Гогой.
- Никифор! Замполит дорогой! Что с тобой, такой потный и красный? -
спросил прапорщик.
- А черт, хотел девку приголубить, валяется, понимаешь, голая и пьяная,
ничего не слышит и не чувствует, еле удержался!
- Правильно, не надо. Что толку, она, наверное, как брэвно, а ты же нэ
дятел долбить по дэреву.
- Тебе хорошо говорить. Ты уже почти дома, а я на пути в Файзабад, на
дороге не близкой и не безопасной.
- Нэ переживай, выбрось из головы, пусть лежит, отдыхает женщина,
наверное, сегодня на ней много твой друг потрудился.
- Вероятно, Афоня измотал перед дальней дорожкой.
- Вот видишь, твоя совесть чиста, нэ обидел друга. До свидания, до
встречи, обязательно приезжай, нэ потеряй адрэс! Коньяк будет литься
рекой, шашлык-башлык, долма. Гостем будешь дарагим! Все, беги, а то уедут
бэз тэбя! Постарайся вижить и вэрнуться!
***
Вторая рота была снята с охранения и двинулась в рейд впервые за полгода.
Командир роты Габулов психовал и орал на всех подчиненных, суетился и,
чтобы успокоить себя, всю дорогу подначивал и задевал меня, Сбитнева,
Жилина. Он все эти месяцы без подчиненных, привык сутками спать в нашей
комнате отдыха, разжирел, килограммов пятнадцать набрал, пока мы мотались
по горам.
Только теперь я сумел познакомиться с лейтенантом Серегой Шкурдюком, что
вместо Митрашу прибыл. Парнишке крупно не повезло: только приехал, принял
должность и сразу свалился с гепатитом в острой форме. Вот теперь
выздоровел, вернулся из отпуска после госпиталя и в тот же день в рейд.
Несколько часов ходу - и Кабул за спиной, промчались мимо Баграмской
«зеленки», Чарикара, и впереди виднеется Джабаль-Уссарадж. Отсюда
начинается подъем на перевал Саланг. Тут я еще ни разу не был. Вокруг
этого знаменитого тоннеля бывали частенько, но всегда на вертолетах
забрасывали, и только теперь марш на технике. Ох, и серпантин, ох, и
круча!
Дорога петляла и заводила армейскую армаду все выше, а в глубокой
пропасти валялись остовы сорвавшейся техники. Снова и снова памятники и
обелиски. Внезапно сверху раздался шум камней, и над обрывом навис
«Урал», но водителю повезло, удержал машину на краю обочины. Не вписался
в поворот, занесло. Еще часом позже в ущелье улетает «Камаз» - отказали
тормоза. Удачно, что обрыв невысокий, кажется, все живы. А горный подъем
все круче и круче. Возле самого тоннеля на вершинах горных гребней лежат
снега, несмотря на разгар лета. Я даже замерз, ни свитера, ни бушлата не
взял. Кто же знал об июньских холодах на Саланге?
В тоннеле еще хуже: темно, душно, загазованно, шумно и почти нечем дышать
- сплошная гарь. Двигатели машин в начале пути грелись на подъеме, а
теперь перегреваются на спуске. Все время торможение на крутых поворотах,
и техника собирается в длинные плотные вереницы, тарахтит, ревет и
трещит.
Армейская техника грохочет по провинции Баглан, где ее сила и мощь давно
не обрушивались на местные банды. Пыль, пыль, пыль. «Если хочешь жить в
пыли, то служи в Поли-Хумри». Вот он, этот город, расстилается на
бескрайней пыльной равнине, продуваемой со всех сторон песчаными ветрами.
Ровно сутки длился этот переход. Что нам уготовило командование?
***
Еда, сон, дозаправка техники, сбор отставших и сломавшихся машин. Я
попытался немного почиститься, снял «песочник» и принялся выбивать из
него накопившуюся пыль об ствол пушки БМП. Ох, и много же ее набилось за
время движения, поднялась настоящая пыльная буря вокруг меня, чем я
развеселил Сбитнева.
- Тебя самого об ствол надо постучать, чтобы из легких песок вытрясти!
Ерундой занимаешься. Двинемся в дорогу и снова пропылимся, прокоптимся, и
будешь грязный все равно.
- А у меня в запасе маскхалат. Сейчас на марше пыль собираю в этом, а в
горы переоденусь в другой, - ответил я.
- Хитрюга! А у меня только этот автомобильный комбинезон. Ужасно надоел
проклятый песок! Все время на зубах скрипит.
- А на каких, вставных или настоящих?
- На всех. И тело зудит - помыться бы.
- Разбаловался ты, Володя, в госпиталях. Белые чистые простыни,
стерильные медсестры - Нет, я предпочитал докториц, люблю женщин-врачей,
особенно чтобы носила очки с тонкой металлической оправой, в этом есть
свой шарм! Обнаженная и в очках.
- Что, обязательно, не снимая очки, что ли? Не мешают, не царапают?
- Нет, не мешают, а возбуждают, волнуют!
- А они не запотевают? - рассмеялся я над предавшимся воспоминаниям
командиром.
- Балбес, чего же им потеть, не на морозе ведь, девушка сама потела, в
Ташкенте ранней весной доходило до тридцати пяти градусов жары. А какая
женщина была замечательная!
- Всего одна?
- Чудак-человек! Первое время я лежал в хирургии, сам понимаешь, голова
болит, зубов нет, все тело в мелких осколках, которые из меня вынимают. А
потенции во мне на шестерых! Я к анестезиологу Марье начал подкатывать,
но безуспешно. Расстроился! А посмотрел на себя в зеркало критически -
оттуда такое мурло взглянуло в ответ - и осознал, что еще рано, не готовы
дамы меня такого принять и ласкать. Прошел месяц, физиомордия зажила,
округлилась, рот начал пахнуть не отвратительными лекарствами, а хорошей
зубной пастой и коньячком. Когда попал в стоматологию, то без ложной
скромности скажу: пользовался успехом. Успевал на двух фронтах: и дома, и
в госпитале.
- Врешь ты все, - рассмеялся я с завистью в душе.
- А чего выдумывать, чистейшей воды правда - разрывался на части! И жена,
и врач, и медсестричка. Одно спасало: дежурства у них не совпадали, а со
своей Марьей еще проще: всегда мог соврать, что голова болит и ничего не
