может быть признано установленным.
Можно сослаться на такие примеры:
В своей книге Подрабинек пишет о фактах избиения больных в Сычевской
специальной психиатрической больнице санитаром Дворенковым Сашей. Этот
эпизод признается клеветническим, так как к делу приобщена справка
Сычевской больницы о том, что такого санитара не было. Но при этом и в
обвинительном заключении и при допросе свидетелей говорится о санитаре
Дворникове Саше. Очевидно, Дворникова среди санитаров в Сычевской больнице
действительно не было, а вот был ли Дворенков и избивал ли он больных - не
проверено.
Клеветой признается описание в книге Подрабинека убийства при попытке к
бегству Левитина в Сычевской больнице, так как установлено, что такой
больной в Сычевке не содержался. Однако по вопросу убийства больного при
попытке к бегству свидетели - врачи Сычевской больницы - в суде давали
противоречивые показания. Врач Федоров утверждает, что случаев убийства
больных не было. Врач Москальков показал, что в 1975 г. при попытке к
бегству был убит один больной, но он не помнит его фамилию. Это
противоречие суд даже не пытался проверить и устранить. Так был случай
убийства или не было? И не в фамилии ли здесь только ошибка?
Можно с уверенностью сказать, что при расследовании и рассмотрении дела с
соблюдением всех процессуальных норм процент ошибочных и неточных сообщений
о конкретных фактах, приведенных в рукописи Подрабинека, значительно
сократился бы.
Но главное заключается не в числе не подтвердившихся фактов.
Клевета - это распространение заведомо ложных, позорящих лицо, учреждение
или государство измышлений. Такое определение преступления, именуемого
клеветой, прямо вытекает из текста закона (ст. ст. 130 и 190-1 УК РСФСР) и
не оспаривается в официальной теории советского уголовного права. Слово
"заведомо", употребленное в тексте ст. 190-1 УК РСФСР, определяет
субъективную сторону данного преступления, которое может быть совершено
только умышленно.
В официальном Комментарии к Уголовному кодексу РСФСР (изд-во "Юридическая
литература", 1971 г.) написано: "Заведомо ложными, порочащим советский
государственный и общественный строй, являются измышления о якобы имевших
место фактах и обстоятельствах, порочащих советское общество и государство,
несоответствие которых действительности известно виновному уже тогда, когда
он распространяет такие измышления. Распространение измышлений, ложность
которых неизвестна распространяющему их лицу, а равно высказывание
ошибочных оценок, суждений или предположений не образует преступления,
предусмотренного ст. 190-1".
Этот научный, официальный комментарий полностью отражает смысл и букву
закона. Никаких доказательств того, что Подрабинек умышленно распространял
заведомо для него ложные сведения, в деле нет. Больше того, собирая и
проверяя огромного объема информацию, он помещал в свою рукопись только то,
что считал достоверным, соответствующим действительности. А это исключает
состав уголовного преступления в его действиях.
Правильность такого толкования закона подтверждается тем, что за
распространение не соответствующих действительности, порочащих какое-либо
лицо или организацию сведений, в результате ошибки или по неосторожности
(то есть при отсутствии заведомой ложности) нашим законом установлена лишь
гражданская (а не уголовная) ответственность по ст. 7 ГК РСФСР. В
"Научно-практическом комментарии к ГК РСФСР" (изд-во "Юридическая
литература", 1966 г.) указывается, что уголовно наказуема клевета, то есть
распространение заведомо ложных, порочащих кого-либо сведений. В отличие от
этого ст. 7 ГК РСФСР применяется в тех случаях, когда распространяющий
"порочащие сведения добросовестно заблуждался, то есть полагал, что эти
сведения соответствуют действительности".
Кроме отдельных эпизодов, относящихся к психиатрии, Подрабинеку вменяется в
общей форме клевета на советский государственный и общественный строй,
содержащаяся в книге "Карательная медицина". Нельзя отрицать того, что в
рукописи Подрабинека содержатся отрицательные оценки некоторых сторон
советской действительности, порой выраженные в достаточно резкой форме.
Подрабинек не скрывает своих политических, социальных и нравственных
взглядов, которые зачастую находятся в противоречии с официальной
политикой, идеологией советского государства.
Защите Подрабинека нет надобности входить в обсуждение вопроса о том,
правильны или ошибочны взгляды и мировоззрение Подрабинека. С правовых
позиций необходимо только отметить, что в субъективных оценках и суждениях,
высказываемых человеком, независимо от того, хороши они или плохи, не
содержится заведомой лжи. Человек высказывает свои убеждения и считает их
правильными и истинными. Следовательно, нельзя эти высказывания считать
заведомо ложным измышлениями, то есть клеветой. В уже цитированном мною
"Комментарии к Уголовному кодексу РСФСР" по этому поводу написано:
"Произведениями такого рода (т.е. подпадающими под признаки ст. 190-1)
являются произведения, в которых высказаны или выражены заведомо ложные
измышления, порочащие советский государственный и общественный строй, т.е.
содержатся несоответствующие действительности сведения о якобы имевших
место фактах, порочащих советское общество и государство.
Изготовление или распространение произведений, хотя и выражающих
отрицательное отношение изготовившего их лица к советской действительности,
но не содержащих заведомо ложных измышлений упомянутого характера, не
влечет ответственности по ст. 190-1".
Право человека мыслить, иметь свои убеждения, собирать и распространять
информацию - это одно из основных гражданских прав в каждом цивилизованном
обществе. Это право зафиксировано в подписанных советским правительством
международных документах.
Преследование за слово, за мысль, за убеждения - недопустимо.
Александр Подрабинек - инакомыслящий. Он в соответствии со своими
убеждениями боролся за права психически больных и за права здоровых людей,
объявляемых сумасшедшими в политических целях. Но он не клеветник. Он
действовал в пределах закона и не совершил преступления.
Вот те правовые основания, которые позволяют мне утверждать, что приговор
по делу Подрабинека подлежит отмене, а уголовное дело - прекращению за
отсутствием состава преступления.
Жалоба (в порядке надзора) по делу И.Я.Габая
Председателю Верховного суда СССР <...>
на приговор судебной коллегии по уголовным делам Ташкентского городского
суда от 19.01.70 г. и на определение Судебной коллегии по уголовным делам
Верховного суда Узбекской ССР от 16.03.70 г.
Указанным выше приговором Габай И.Я., 1935 года рождения, был осужден по
ст. 190-1 УК РСФСР к лишению свободы сроком на три года. Определением
Верховного суда Узбекской ССР от 16.03.70 г. кассационные жалобы Габая и
его адвоката были отклонены и приговор оставлен в силе.
Габай И.Я. полностью отбыл наказание и в мае 1972 года вернулся к семье в
Москву. Однако здесь он столкнулся с невозможностью жить полноценной
жизнью, а именно: устроиться работать по специальности в соответствии с
полученным образованием, участвовать в общественном правозащитном движении,
за что фактически он и был осужден, публиковать свои поэтические
произведения, которые он начал писать еще в школьные годы и продолжал до
конца жизни. Все это вместе с глубокой психологической травмой, полученной
от пребывания в ИТК в абсолютно чуждом ему мире уголовников, привело к
глубокой депрессии, вследствие которой Габай И.Я. 20 октября 1973 г.
покончил жизнь самоубийством.
Габай И.Я. рано потерял родителей, у него не осталось близких родственников
в СССР. Его вдова с сыном и дочерью эмигрировали в 1974 г. в США и живут
там. Мы, близкие друзья Габая И.Я., знали его как человека, безусловно не
способного ко лжи и клевете. Он был убежденным гуманистом, что привело его
к публицистической деятельности в защиту демократических принципов в СССР,
в которой сейчас никто не усмотрел бы криминала. Мы убеждены, что
преследовался он и был осужден необоснованно. Наше убеждение основано на
имеющихся у нас материалах - выписках из дела, записях, сделанных на
судебном заседании, копиях обвинительного заключения, кассационного
определения, текста последнего слова Габая. Эти копии и записи не заверены
и поэтому не являются официальными документами. Но, опираясь на
подтверждения свидетелей - участников процесса (Габай Г.В., Милошевича
В.А., Кима Ю.Ч., Баевой Т.А.), данные ими еще во время пребывания Габая
И.Я. в заключении, мы не сомневаемся в том, что имеющиеся у нас материалы
соответствуют действительности, и на них основываем свою жалобу.
Уголовно-процессуальное законодательство не ограничивает ни срока подачи
надзорной жалобы на обвинительный приговор, ни круг лиц, имеющих право
обращаться с просьбами о пересмотре дела в порядке надзора.
Поэтому мы, группа друзей Ильи Габая, считая его осуждение неправильным,
обращаемся к вам с просьбой об истребовании доводов и о принесении протеста
на приговор суда и определение Верховного суда Узб. ССР на предмет их
отмены и прекращения дела производством за отсутствием в действиях Габая
состава преступления.
Мы стремимся к посмертной реабилитации Ильи Габая, к возвращению нашему
обществу имени еще одного поэта и правозащитника, к публикации его стихов и
воспоминаний о нем близких друзей. Считаем безвременно погибшего Илью Габая
жертвой извращений государственных и социальных принципов демократии,
гласности и законности в годы брежневского застоя.
При проверке материалов дела Габая необходимо обратить внимание на
следующие нарушения, допущенные в предварительном следствии и на суде:
I. Габай постоянно жил и работал в Москве, и все вменяемые ему приговором
действия он совершил в Москве. И осужден он по УК РСФСР, а не Узбекистана.
Тем не менее следствие по его делу велось в Ташкенте, куда он был переведен
после ареста в Москве, и там он был осужден Ташкентским городским судом.
Сначала утверждалось, что в Ташкенте надо вести дело по месту жительства
второго обвиняемого, Джемилева М. Позже, 13 июня 1969 г. дело Джемилева
было выделено в особое производство. 10 сентября 1969 г. дела Габая и
Джемилева вновь были объединены. Все свидетели по делу Габая допрашивались
в Москве, и все четыре свидетеля, допрошенные в суде по эпизодам, вменяемым
Габаю, были вызваны из Москвы.
Таким образом, явно просматривается нарушение территориальной
подследственности и подсудности.
II. Были нарушены установленные законом сроки ведения следствия: вместо
четырех месяцев Габай пробыл под стражей до начала суда восемь месяцев - с
14 мая 1969 г. по 12 января 1970 г. Для прикрытия нарушения закона
следователь Березовский имитировал бурную деятельность, собрав 20 (!) томов
дела. В то же время, согласно постановлению следователя Березовского от
6.X.69 г. "О признании по делу доказательств", по всем эпизодам, вменяемым
и Габаю и Джемилеву, вещественными доказательствами признаны только 32
документа, которые не составляют и одного тома. Почти все 20 томов
заполнены материалами ("документами") по эпизодам, никому не вменяемым и не
имеющим никакого отношения к обвиняемым Габаю и Джемилеву. Приведем только
три примера:
а) том II целиком (405 листов) заполнен сборником материалов по делу
Гинзбурга, Галанскова и др., составленным П.Литвиновым. Ни "изготовление",
ни распространение этого сборника ни Габаю, ни Джемилеву не вменялось;
б) том XI - это "машинописный экземпляр книги без заглавия и указания
автора". Что это за книга, какое она имеет значение для дела - неизвестно;
в) том VIII содержит в себе 7156 подписей крымских татар (348 листов!). Ни
сбор, ни распространение этих подписей ни Габаю, ни Джемилеву в вину не
вменялось.
Разумеется, эти три тома в суде не только не исследовались, но и не
открывались. Как, впрочем, не исследовались и многочисленные "документы",
