восьми месяцев, как мы не виделись. Но если судья думала, что,
противопоставив Софью Васильевну Зинаиде Михайловне, она испортит наши
отношения, то она глубоко ошиблась. Наоборот, именно после процесса наши
отношения стали особенно теплыми. С этого времени мы уже больше никогда не
чувствовали Софью Васильевну вне нашей семьи. Она нам с Зинаидой больше,
чем сестра. Она - друг, за которого жизнь отдать не страшно.
Ю.Ким
Удивительная женщина
Перед моим внутренним оком проходит вереница наших дорогих диссидентов,
наших немногих героев времен Душной Скуки. И, как всегда, мое сердце
выделяет четырех удивительных женщин, перед которыми склоняется моя голова
с восхищением и одновременно с горестным сознанием, что у меня-то оказалось
меньше сил, чем у них. Я говорю о Ларисе Богораз, о Нине Лисовской, о
Татьяне Великановой и, конечно же, о Софье Васильевне, о нашей защитнице
адвокате Каллистратовой.
Кто-то дополнит перечень, да я и сам мог бы, но вот эти четыре имени для
меня - первые. С ними разом обновляется в моем сознании заезженное слово
"героизм", его изначальный смысл становится ясен.
Диссидентское дело было их главным занятием в течение двадцати лет. Это
означает, что двадцать лет над ними неотступно висела омерзительная тень
нашего III Отделения... пардон, нашего 5-го управления, андроповских
опричников, недреманное око Советской Политической Полиции. Это означает
ясное понимание, что каждый поступок - подпись под протестом, составление
протеста, собирание подписей под ним, распространение его, собирание
информации о бесправии и беззаконии, передача ее за рубеж, да что там -
самый простой сбор средств или вещей в помощь семьям политзаключенных, -
каждый такой шаг непременно повлечет за собой очередную гнусность Партийной
Жандармерии: увольнение, обыск, арест, грязную статью Н.Н.Яковлева; могли и
просто подойти на улице и ударить, да-да, ударить женщину по лицу! И
все-таки каждый раз находилась сила - продолжать. Вот эта способность к
постоянной, черной, будничной работе по защите прав человека под неуклонным
мертвящим глазом Лубянки, зная о нем и все-таки невзирая на него, - вот что
я называю героизмом. Не исключались для них и такие эффектные поступки, как
выход на площадь, открытое заявление, принятие на себя ответственности за
выпуск "Хроники", - то есть шаги по необходимости громкие, но главное
все-таки эта вот способность изо дня в день поддерживать кровоточащую нашу
гласность, зная и невзирая... И при этом никакой истерики, самообладание и
присутствие духа. И юмор, ирония - признак подлинного мужества. Хотя тяжко
им приходилось, как мало кому.
Я просто счастлив, что все они дожили до проблеска Свободы, а особенно -
что Софья Васильевна, самая старшая из них, все-таки застала, все-таки
успела порадоваться. И это просветляет горестную мысль о ее кончине. И
заставляет еще горше печалиться о тех, кто не дожил...
В 1968 г., после суда над демонстрантами, вышедшими на Красную площадь
протестовать против погрома Пражской весны, я сочинил "Адвокатский вальс"
и, помню, вечером спел его подряд несколько раз для наших "защитников
правозащитников" - были там Борис Золотухин, Дина Каминская, Юрий Поздеев
и, конечно, Софья Васильевна. Им эта песня и посвящается, а Софье
Васильевне - в первую очередь.
Конечно, усилия тщетны,
И им не вдолбить ничего:
Предметы для них беспредметны,
А белое просто черно.
Судье заодно с прокурором
Плевать на детальный разбор,
Им лишь бы прикрыть разговором
Готовый уже приговор.
Скорей всего, надобно просто
Просить представительный суд
Дать меньше по 190-й,
Чем то, что, конечно, дадут.
Откуда ж берется охота,
Азарт, неподдельная страсть:
Машинам - доказывать что-то,
Властям - корректировать власть?
Серьезные, взрослые судьи...
Седины... морщины... семья.
Какие же это орудья? -
Такие же люди, как я.
И правда моя очевидна,
И белые нитки видать,
И людям должно же быть стыдно
Таких же людей не понять!
Ой, правое русское слово,
Луч света в кромешной ночи!
И все будет вечно хреново...
И все же ты вечно звучи!
Ю.Фрейдин
Стационарная экспертиза дает заключение...
Софья Васильевна Каллистратова столкнулась со злоупотреблениями психиатрией
в тот момент, когда их жертвами стали ее подзащитные. Однако мы знаем, что
конкретные эпизоды ее адвокатской борьбы положили начало широкому
отечественному и международному движению, направленному на искоренение
репрессивной психиатрии в нашей стране. На этом пути были свои борцы,
мученики и жертвы, их имена известны. Известно и то, что в наши дни
репрессивная психиатрия понемногу, хоть и неохотно, отступает. Мне же всего
лишь несколько раз довелось помочь Софье Васильевне советами, ответить на
несколько ее вопросов, касавшихся отдельных конкретных дел. Тогда мне это
не казалось существенным. Однако сама Софья Васильевна всегда считала, что
без такой, право же, весьма скромной, помощи, она не могла бы столь
уверенно отстаивать свою позицию. Только потому я и позволяю себе сейчас
рассказать об этих эпизодах.
Мы познакомились с Софьей Васильевной в конце 60-х гг. в кругу моих друзей
и коллег-психиатров Сусанны Ильиничны Рапопорт и Владимира Исааковича
Финкельштейна. В своей повседневной практике они постоянно стремились
использовать психиатрию во благо всем, кто в этом нуждался.
Софья Васильевна впервые столкнулась с этим в 1969 г. в деле И.А.Яхимовича.
В ходатайстве, которое писала Софья Васильевна по делу Яхимовича, первая
часть посвящена следственно-обвинительной стороне процесса, вторая -
экспертно-психиатрической. Не раз слышал, как Софья Васильевна возмущалась,
читая утверждения теперешних представителей закона, будто в те годы
правозащитники и инакомыслящие преследовались согласно тогдашнему
законодательству. "Неправда, - говорила она, - судили не по закону, а по
произволу". Ни одно из обвинений на тех процессах не было доказано в полном
соответствии с законом. Это были беззаконные преследования! Поэтому Софья
Васильевна считала нужным добиваться отмены былых приговоров не в порядке
"помилования", не в "связи с изменением обстановки", а именно в связи с
отсутствием, недоказанностью состава преступления.
Одну из самых страшных сторон репрессивной психиатрии она усматривала в
том, что, будучи объявлен невменяемым, обвиняемый, независимо от формы и
тяжести душевного заболевания, еще до того, как суд - единственный, кто
имеет на это право, - официально утвердит решение экспертизы, не
допускается на судебное заседание. Его как бы нет. Он не участвует в
процессе (официально - по соображениям милосердия, дабы не травмировать).
Да и весь процесс в отсутствии главного действующего лица можно вести
кое-как, не особенно затрудняя себя доказательствами. Софья Васильевна
считала, что если бы пересмотреть обвинения лиц, объявленных невменяемыми,
- в самых разных процессах, не только в политических - большая часть этих
обвинений оказалась бы не доказанной, а просто проштемпелеванной судом в
угоду обвинению, без критического анализа следственных материалов дел. В
своем ходатайстве она сумела аргументированно показать, что эксперты не
выполнили даже элементарно обязательных для них требований, изложенных в
"Инструкции о проведении судебно-психиатрической экспертизы" (от
31.IV.1954) и в пособии "Судебная психиатрия". Это давало ей все основания
добиваться по материалам дела оправдания обвиняемого, по материалам
неполноценной экспертизы - проведения повторного судебно-психиатрического
освидетельствования.
Яхимович, как мы знаем, не был оправдан, но его и не направили в
спецбольницу. Определением суда он был направлен на принудительное лечение
в психиатрическую больницу общего типа, что, безусловно, также означало
использование психиатрии в репрессивных целях, но такая репрессия была
сравнительно мягкой.
Ко мне Софья Васильевна обращалась в связи с делом Петра Григоренко. Не
буду повторять известные подробности - о них не раз говорилось, о них
написал в своих воспоминаниях сам генерал Григоренко (воспоминания эти с
сокращениями были напечатаны в 1990 г. в журнале "Звезда", а сейчас выходят
полностью в московском издательстве "Звенья"). Отмечу лишь, что в деле
Григоренко была одна важная особенность: первая, ташкентская,
судебно-психиатрическая экспертиза не нашла у него душевного заболевания и
признала его вменяемым. Иным было заключение второй экспертизы, проведенной
в Центральном научно-исследовательском институте судебной психиатрии им.
Сербского в Москве. Окончательное решение оставалось за судом. Суд был
волен принять заключение любой из этих двух экспертиз или потребовать
третьей, а также выбрать меру психиатрической репрессии.
Если с Яхимовичем Софья Васильевна познакомилась только в ходе ее работы
над этим делом, то Петра Григорьевича она знала и раньше, еще до процесса.
Было ясно, что о невменяемости Григоренко можно говорить, только
злоупотребляя психиатрией.
Мне бы сейчас не вспомнить всех деталей тогдашнего разговора с Софьей
Васильевной, но, к счастью, в ее архиве сохранилась записка с точным
перечислением вопросов, которые она поставила передо мной в тот вечер на
улице Воровского.
Вот текст этой записки:
"1. Стационарная экспертиза в Институте им. Сербского. Заключение -
"страдает психическим заболеванием в форме патологического (паранояльного)
развития личности с наличием идей реформаторства, возникшим у личности с
психопатическими чертами характера и начальными явлениями атеросклероза
сосудов головного мозга".
Можно ли утверждать:
а) что в этом заключении нет диагноза психического заболевания;
б) что паранояльное развитие личности не предусмотрено в современной
классификации психических болезней как самостоятельное заболевание, а
является одной из форм психопатии;
в) что психопатию ряд авторов (в том числе и проф. Банщиков) не относят к
числу психических заболеваний, а считают патологией характера,
развивающейся на протяжении всей жизни, и что психопатия лишь при
определенных условиях может быть приравнена к психическим заболеваниям.
Если изложенные выше соображения могут быть высказаны юристом (без риска
заслужить упрек в невежестве), то на какие авторитетные источники, кроме
учебника "Психиатрия" Банщикова и Невзоровой, можно сослаться? Не устарела
ли работа проф. Ганнушкина 1934 г. о психопатии?
2. Являются ли термины "паранояльный" и "параноидный" равнозначными
(синонимами)? Удовлетворит самый краткий ответ вплоть до: "да" или "нет".
Правомерно ли выражение "паранояльное" (бредовое) развитие личности, то
есть: паранояльно-бредовое?
3. Равнозначны ли (с точки зрения психиатрии) выражения: "идеи
реформаторства" и "бред реформаторства"?
4. Что такое "стеничность" - есть такой термин? Или это опечатка в акте
амбулаторной экспертизы, где написано: "... обнаруживал всегда отдельные
своеобразные черты характера, как высокую стеничность и настойчивость".
Софья Васильевна сочла необходимым досконально разобраться в
психиатрической терминологии и казуистике. По-видимому, мне как-то удалось
помочь ей в выборе твердой и последовательной защитительной позиции по
этому сложному и противоречиво освещаемому разными психиатрами вопросу.
Впрочем, сама эта противоречивость давала достаточно оснований для спора с
экспертным заключением, и в каждом своем ответе на ее вопросы я старался
максимально осветить эту спорность и противоречивость.
Хотя заключение было задумано как диагноз психического заболевания и
сформулировано так, чтобы оно выглядело достаточно объективно,
разнообразные высказывания специалистов по этому вопросу могли быть
противопоставлены суждению экспертов. В общепринятых определениях
психопатии обычно подчеркивалось, что это "не душевная болезнь", а
"патологический характер", "аномальный склад личности" и даже еще мягче -
"характерологические особенности личности". Это означало, что, хотя
