Андрюшу вызвали в одно место и пригрозили. Андрюша и Саша решили, что
кто-то "стучит". Подозрение пало на Колю и еще одного приятеля Саши.
Андрюша знал верный способ выявить стукача: надо, чтобы один знал, что
готовят, например, листовки, и знал, где их искать. А никаких листовок
чтобы не было, это только приманка для органов. Если придут с обыском, -
значит, стукач. Этим способом революционеры еще до революции пользовались,
провокаторов разоблачали. Сперва Андрюша решил проверить Сашу, чтобы потом
действовать сообща.
Андрюша наплел, что Коля с приятелем готовит к празднику 1 мая листовки:
они уже достали "устройство", но текст еще не выправлен. Саша как юрист мог
бы помочь отредактировать. Пусть Саша через день позвонит Коле. Колю
Андрюша попросил, если позвонит Саша, сказать, что Сашина помощь не
понадобилась. И только, больше по телефону нельзя: подслушивают. Саша Коле
звонит, Коля, как его просили, отвечает. Все тихо-мирно, уже первое мая
близко.
Вдруг - трах, у Коли обыск. Никаких листовок, разумеется, нет,
"устройства", чтобы их печатать, - тоже, зато есть: магнитофон и чемодан
пленок; проигрыватель и пара пластинок, среди них - заграничные и
самодельные (на старых рентгенограммах); пишущая машинка; Пастернак,
Мандельштам и Ахматова - в перепечатке; Пастернак, Булгаков, Владимов и
Платонов - ксерокс; Гумилев и Цветаева - парижские издания; ящик довоенных
газет с "врагами народа"; портфель с перепиской Колиных родителей;
конспекты "Утопии" Мора и "Города солнца" Кампанеллы - с очень злыми
комментариями; Колины "письма в ящик стола" (незаконченный, единственный
экземпляр); несколько записных книжек с телефонами и адресами. И еще много
всякой такой ерунды.
Проигрыватель и отечественные пластинки последних лет не тронули.
Карандаши, ручки и писчую бумагу тоже не взяли. Еще почему-то оставили
несколько чистых тетрадей и скоросшиватель.
"Ага, попался!" - обрадовался Андрюша. "Я не доносил, это Андрей все
подстроил!" - возмутился Саша. Тогда Андрюша написал открытое письмо в
органы, что главный провокатор - следователь: если он считал, что
изготовление листовок - преступление, знал, что оно готовится, зачем ждал
почти две недели? Ведь его задача - предупредить преступление, а не
спровоцировать!
Теперь Саша, Андрюша и Коля не разговаривают.
1983 г.
Фотография
У меня была клиентка Юля. Девушка серьезная. Когда у нее родилась дочка,
она подала в суд на одного инженера, который, по ее словам, является отцом.
Ответчик на вопрос судьи уверенно сказал:
- Бывало, приходил я в гости, но между нами не было такого, что могло бы
привести к рождению ребенка. И вообще неплохо бы допросить соседок Юли как
свидетелей: соседки говорили, что Юля им показывала фотографию и говорила,
что это муж ее и от него она ребенка ждет...
Суд объявляет перерыв, покуда инженер поехал за соседками. Я Юлю спрашиваю:
- Так что за фотография? Откуда?
Юля смущенно очень отвечает:
- Я ее купила... Возле универмага... Там Немирович-Данченко, анфас... Но
надо же мне было оправдаться перед соседками... Они бы меня живьем сожрали,
если бы узнали, что у меня нет мужа...
- Где эта фотография сейчас?
- У меня дома...
- Поезжай сейчас же! Чтоб фотография была!
Юля привезла, успела. После перерыва суд продолжается. Судья опрашивает
свидетельниц:
- Показывала вам истица фотографию?
- Да. Видели.
- Истица говорила, что это ее муж и от него она беременна?
- Слыхали. Говорила.
- А на ответчика похож человек на фотографии?
- Нет, непохож. Такой солидный там был мужчина, пожилой.
Показываю фотографию свидетельницам:
- Эту вы фотографию имеете в виду?
- Да, эту самую. Нам Юля говорила, что это муж ее, что он в командировке,
но скоро приедет...
Фотографию кладу судьям на стол:
- Граждане судьи, да это же Немирович-Данченко!
Судья (секретарю): Пиши определение: вызвать в суд как ответчика Данченко
Немировича...
- Граждане судьи! Немирович-Данченко - всемирно известный режиссер...
Заседатель: Ну и что, что режиссер?
- К тому же он умер...
Судья (секретарю): Тогда не надо определения, он умер...
Из-за этой фотографии мы с Юлей дело проиграли.
1986 г.
Квартет
В истории с моей клиенткой Любой замешано четыре человека.
Люба дружила с Сашей, родила мальчика. Отцовство Саша не признавал. Суд. У
истицы есть свидетели - Маша и Коля. Показывают:
Мы вчетвером в кино ходили, потом зашли в кафе, потом гостили у Саши, пили
чай.
Судья: И только чай?
Коля: Вино еще, но мало, одна бутылка - это на четверых-то...
Судья: Ну а потом что делали?
Коля: Мы с Машей на диване сидели, а Саша с Любой - на кровати... И кто-то
свет выключил...
Первый заседатель: И долго это продолжалось?
Коля: Я хронометражем не занимался...
Второй заседатель: Для этого пяти минут достаточно...
Судья: Ответчик, а сами вы как думаете, это ваш ребенок?
Саша: Я сомневаюсь. Быть может, мой, а может, и не мой...
Очень убедительно я говорила, что Люба порядочная девушка и трудно
допустить, чтобы примерно в то же время она спала еще с кем-либо. Суд
решил, что Саша является отцом ребенка Любы. И тут же после суда ко мне
подходят эти четверо, и Саша говорит, что я прекрасно дело провела, и
приглашает в ресторан, обмыть удачу. Я сказала, что возраст мой уже не тот
и пейте без меня.
Через неделю ко мне опять приходит Люба: "Вы знаете, а Саша просит принести
ему ребенка показать. И если мальчик на него похож, мы с Сашей, наверное,
распишемся..." Ну, я сказала: "В добрый час!" Ребенок оказался похож (так
сочли родные Саши)...
С тех пор законы изменились: в наши дни установить отцовство не так-то
просто.
1987 г.
Танкист
Вызвали меня по одному делу в Верею. Дело пустяковое. Двое парней,
строители, с похожей судьбой (побывали в плену, а потом в лагерях), жили
отдельно от семей. Однажды подвыпили и как-то лень им показалось тащиться
на другой конец города до общаги, а у крыльца лошадь директора потребсоюза
в сани запряжена и никого нет. Парни отвязали лошадь и поехали. Весело, с
песнями. Пели громко, не то чтобы очень хорошо (навеселе как-никак), но и
не то чтобы уж совсем плохо. Почти доехали, но в пятидесяти метрах от
общежития их остановили и взяли под стражу. Теперь шьют "хищение
общенародной собственности" - от семи до пятнадцати. Дело на двадцати
страничках. Судья меня предупреждает: "Только вы, когда будете выступать,
постарайтесь побыстрее..."
- Как это побыстрее? скороговоркой?
- Ну, по-танкисски, по-танкисски...
Зачитали обвинение, парни рассказали, как было; прокурор призвал в целях
сохранения общенародной собственности впаять им на всю катушку: сани стоят
столько-то, лошадь - столько-то... Я говорю, что о тайном хищении не может
быть и речи: ехали открыто, пели, не в деревню, не в лес, не к цыганам, а в
общежитие. Ни использовать, ни даже спрятать ни лошадь, ни сани они
надеяться не могли, поэтому надо парням засчитать то, что они отсидели во
время следствия и отпустить, - они больше не будут. Парни подтвердили, что
не будут. Судья все поторапливает, а народные заседатели, старик со
старухой (кажется, дотронься - рассыплются), все кивают. Суд удаляется на
совещание. Ждем.
Час ждем, два ждем. Парни ждут. Конвой ждет. Семьи ждут.
Совещательная комната на втором этаже. Я выхожу во двор, с пригорка в окно
смотрю, судья что-то читает, заседатели сидят с боков и дремлют...
Шесть часов ждали. Наконец выходят. Зачитывают: 7 лет условно. Конвой
уходит, жены вешаются на парней, я иду к судье отметить командировку.
Спрашиваю: ну, чего вы совещались? Дело в полпальца толщиной! А я, говорит,
за двадцать минут приговор написал, дал семь лет, а старики не подписывают.
Это что же, говорят, их в тюрьму? За решетку? - "Не хотите, пишите свой
приговор". "А мы не умеем. Ты напиши сам, чтобы их отпустить, тогда мы
подпишем..." Вот мы и ждали, кто кого пересидит. Потом, говорит судья, ему
есть захотелось, и он подумал: "А пропади оно пропадом!" и приписал
"условно". Аккуратно не получилось, мало места оставил. И старики не верят:
а что значит условно? их точно отпустят? не посадят?.. Пришлось последнюю
страницу переписывать...
Он быстро ("по-танкисски") поставил печать на моей командировке, и мы
распрощались.
1987 г.
Надя Рождественская
Когда дядя Гоша вернулся с войны, Надя Рождественская заторопилась к
сестре. Трамвай еле тащился по бульвару. Перед Надей стоял военный. Он
посмотрел в свою бумажку, потом на Надю и сурово спросил:
- Рождественская?
Надя вспомнила: Сережа когда-то читал Гамсуна, а ведь Гамсун отже оказался
фашистом... А еще позавчера мама завернула рыбу прямо в портрет вождя,
напечатанный в газете... Сосед мог видеть... Сестру, наверное, теперь
тоже... А может быть, уже... Она так и не узнает про дядю Гошу...
- Да, - ответила Надя и встала, прощаясь с домами, с небом, с бульваром.
Пассажиры делали вид, что ничего не замечают. Девочки болтали. Бабушка
вязала чулок. Из "тарелки" гремел марш... "Знакомые, друзья тоже не
заметят, постараются забыть... Нас ждет машина или он поведет меня прямо по
улице?.. Но ведь сперва прорабатывают на собрании, чтобы можно было хотя бы
проститься с близкими... А я вчера сказала что-то колкое Сереже..."
Военный повернулся спиной и вышел. На остановке было написано:
"РОЖДЕСТВЕНСКИЙ БУЛЬВАР".
1987 г.
Шахматы
Человек попал под следствие. Следователь оказался очень чутким и
деликатным: он не грозил, не ругался. Он просто пытался понять, как при
таком передовом строе, как наш, можно без расчета на вознаграждение
распространять документы, наносящие ущерб нашему государству.
Человек рассказал о наивном Следователе Знакомому. Знакомый посоветовал
Человеку не играть в кошки-мышки и не пытаться изменить мировоззрение
Следователя. Человек объяснил, что это не кошки-мышки, а шахматы; поскольку
Следователь думает всего на один ход вперед, его нетрудно переиграть.
На следующем же допросе Следователь поставил Человека перед фактом: из
ответов на такие-то и такие-то вопросы следует, что в таком-то месяце
такой-то материал из Москвы в Ленинград вез хорошо знакомый Человеку
Мальчик. Человек согласился.
Знакомый спросил Человека, как он расценивает ход Следователя - как выигрыш
ферзя или пешки? Человек сказал, что пока не знает.
Следователь захотел познакомиться с Мальчиком лично. Получив повестку,
Мальчик спросил у Знакомого, как быть. Знакомый привел Мальчика и Человека
ко мне. Человека я довольно скоро выгнала:
- Вы про меня черт знает чего наговорите, а потом скажете, что играли в
шахматы.
Человек ушел. Мальчик спрашивает:
- Что мне говорить?
- Я не могу сказать, что именно, я не знаю, какие вам будут заданы вопросы.
- Ну, он, наверное, спросит, когда я в последний раз ездил в Ленинград и
что вез.
- Могу вам сказать одно: не врите.
- Почему?
- Во-первых, потому, что лгать унизительно, а во-вторых, Следователь -
профессионал, он вас поймает. Либо говорите правду, либо молчите.
У Следователя Мальчик сказал:
- Когда я получил повестку, я не знал, что делать. Меня повели к одной
старой женщине... Я не знаю ее имени и фамилии... Это где-то в районе
Арбата... Кажется, она бывший адвокат... Я спросил, что мне говорить... Она
сказала, что надо либо молчать, либо говорить правду. Я решил говорить
правду... Да, я отвозил в Ленинград...
И так далее. Человека посадили. Мальчику дали "условно".
1987 г.
Клиент (1)
Виталий надеялся чистосердечным раскаянием смягчить приговор и во всем
признался. Рассказал, как напротив магазина "Меха" глох мотор у машины и,
пока постовой милиционер помогал чинить, со двора подгоняли грузовик и
доверху грузили пушниной. Рассказал, как за 10 000 брал напрокат ключи у
кассира ювелирного магазина и делал с них копию. Как покупал с рук возле
комиссионки золото, обещая втрое против того, что давало государство, и
подсовывал "куклу". В сумме это давало "в особо крупных размерах" и тянуло
