нее появилась возможность донести до людей всю правду о правозащитном
движении, оболганном нашей прессой. В августе из одного из ответов на свои
жалобы она узнает, что ее дело было прекращено еще в 1984 г. ввиду того,
что "она прекратила свою деятельность и перестала быть социально опасной",
причем ей об этом постановлении не было сообщено. Она подает жалобу в
Прокуратуру Союза с требованием либо "прекратить дело за отсутствием
состава преступления", либо передать его в суд. И добивается своего.
Мне разрешают прийти в прокуратуру и переписать для нее от руки (прислать
домой копию они почему-то не могут) новое постановление. У меня холодок
пробегает по спине, когда я начинаю читать преамбулу, в которой переписано
из обвинительного заключения: "...материалами дела доказано, что
Каллистратова систематически занималась изготовлением и распространением" и
т.д. Но в конце стояли нужные слова - "за отсутствием состава
преступления". Производил этот текст уже не страшное, а комическое
впечатление. Это постановление было важно для Софьи Васильевны прежде всего
как прецедент, который помогал ей в борьбе за реабилитацию всех
правозащитников, осужденных в 1960-1980-х гг.
Из всего отобранного при обысках ей согласились вернуть лишь пишущие
машинки (все рукописи, книжки, фотографии, почта Андрея Дмитриевича вместе
с чемоданом неизвестно где исчезли - Прокуратура кивала на ГБ, ГБ на
Прокуратуру), но - "только лично". Пришлось мне везти маму на Новокузнецкую
- в Московскую прокуратуру. Следователь, жалуясь на отсутствие помощников и
тесноту, начал приносить в кабинет машинку за машинкой - штук пятнадцать,
пыльные, в футлярах и без: "Я не знаю, какие Ваши, выбирайте сами". К
некоторым машинкам были привязаны бирки: "Лернер", "Кизелов"... Там же
неожиданно оказался портативный фотоувеличитель в футляре, на котором мы с
мамой печатали карточки еще в 50-х гг. и о котором совершенно забыли. Но
маминых машинок не было. "Ну так берите любые, какие Вам нравятся", -
предложил следователь, которому явно было лень тащить еще одну партию. Я и
выбрала две "Эрики" - работающие и в приличных футлярах. Мама считала эту
операцию незаконной, кроме того, ей хотелось получить свой любимый
дореволюционный "Ундервуд", который ей так славно служил долгие годы.
Следователь торопил: "Это все бесхозное, хозяева давно уехали, забирайте!"
Пришлось взять. Мама вскоре подарила их внукам, которым они очень
пригодились для работы, а сама печатала на моей, и печатала много. В конце
декабря она закончила развернутые замечания на опубликованный проект "Основ
уголовного законодательства СССР и союзных республик", где излагала давно
выношенные мысли о вреде длительных сроков, недопустимости смертной казни,
недопустимости расплывчатых формулировок "политических" статей.
С осени 1988 г. Софья Васильевна, что называется, с головой окунается в
общественную жизнь. В ноябре ее приглашают в "Спасохауз" - на прием по
случаю визита Парламентской комиссии США по безопасности и сотрудничеству в
Европе. Она решает ехать - машину обещали прислать. Я в замешательстве - в
чем ехать? Мама уже много лет не покупала себе одежды, дома носила красивый
теплый халат, привезенный мною "из-за бугра", праздничным нарядом служил
синий шерстяной сарафан, подаренный друзьями. Я помчалась в универмаг
"Москва" - перемерила там все, что было, прикидывая на размер больше, и -
удача! Черное шерстяное платье за 100 рублей, - как специально для нее
сшито. В этом строгом платье, с крупными янтарными бусами (единственной ее
"драгоценностью") она выглядела очень красиво и величественно, выступая с
трибуны.
А выступала она в эту зиму много раз. В январе 1989 г. ее приглашают на
учредительное собрание Московского отделения общества "Мемориал", выбирают
делегатом Всесоюзной учредительной конференции "Мемориала". В январе же она
становится членом клуба "Московская трибуна", затем Майя Уздина привлекает
ее к работе в клубе "Трибуна общественного мнения у Никитских ворот". В
феврале познакомившаяся с ней на приеме в "Спасохаузе" сопредседатель
советско-американского фонда "Культурная инициатива" (Фонда Сороса) А.Буис
предлагает ей стать членом правовой комиссии этого фонда. Ей уже
восемьдесят один год, но во всех этих обществах и клубах она отнюдь не
играет роль "свадебного генерала", а работает в полную силу. 29 января она
выступает на конференции "Мемориала", через несколько дней доказывает на
"Московской трибуне" необходимость участия в работе клуба юристов и
привлекает в клуб двух квалифицированных адвокатов - Б.АЗолотухина и
Н.А.Монахова. В Фонде Сороса вместе с Золотухиным разрабатывает проект по
созданию адвокатской группы для осуществления мер по реабилитации жертв
репрессий 60-х-80-х гг. и возмещения им материального ущерба. Одновременно
она готовит от имени Правовой комиссии Фонда Сороса методические указания
по работе с письмами трудящихся. Этот далеко не формальный документ хочется
привести целиком, как образец ее подхода к любому делу:
"Каллистратова Софья Васильевна
телефон 131-63-97
Если Комиссия по правовой культуре Фонда "Культурная Инициатива" будет
финансировать работу с письмами трудящихся Комиссии Ф.Бурлацкого, то
предлагаю передать этой Комиссии наш проект методических указаний по работе
с письмами:
1. В Комиссию по правам человека, как правило, обращаются люди, либо не
верящие в возможность разрешения их наболевших вопросов официальными
инстанциями, либо уже прошедшие многие инстанции и отчаявшиеся, потерявшие
надежду получить разрешение конфликта. Поэтому решительно невозможно в
работе с письмами ограничиться только рассылкой писем в соответствующие
официальные инстанции и стандартным извещением автора письма о том, куда
его письмо отправлено.
2. Необходимо заключить договор с одной из юридических консультаций МГКА на
обслуживание Комиссии квалифицированным адвокатом, специально по работе с
письмами. Этому адвокату поручить создать группу (преимущественно из
молодых адвокатов, не имеющих достаточной практики) с включением в эту
группу одного (а может быть, и двух) психиатров, с которыми (с психиатрами)
Комиссия также должна заключить контракт.
В обязанности адвоката, на работу которого будет заключен договор с
юрисконсультацией, вменить распределение писем между членами группы и
контроль за исполнением.
3. Каждый автор письма должен получить индивидуально для него написанный
ответ, составленный с учетом интеллектуального уровня и грамотности автора.
Ответ должен быть завизирован исполнителем и адвокатом, обслуживающим
группу, и подписан одним из руководящих работников Комиссии.
4. Все поступающие письма должны рассортировываться по следующим
категориям:
а) Письма явно бредового характера, исходящие от психически больных людей и
требующие не столько правовой, сколько врачебно-психиатрической помощи (к
этой категории могут быть отнесены лишь письма, бредовый характер которых
очевиден и не вызывает сомнений). Ответы на эти письма должны составляться
психиатром с позиций психотерапии. Психиатру же надо предоставлять и право
решать, надо ли от имени Комиссии обратиться к местным органам
здравоохранения (районному психиатру) с просьбой об оказании автору письма
соответствующей врачебной помощи.
б) Письма, содержащие просьбы о денежных пособиях. Как правило, эти письма
обосновываются ссылками на конкретные нужды (вставка зубных протезов,
поездка к родственникам, приобретение какого-либо оборудования или
музыкального инструмента и т.д.).
Насколько я понимаю, ответ на такие письма, как правило, будет
отрицательным, так как Комиссия не имеет своей целью выдачу денежных
пособий нуждающимся. Отрицательный ответ должен быть изложен в
безукоризненно вежливых и уважительных тонах.
в) Письма, содержащие чисто правовые вопросы, для разрешения которых
достаточно знания закона и нет необходимости в проверке фактических
обстоятельств. На такие письма надо отвечать в доходчивых выражениях,
разъясняя соответствующий закон и, возможно, указывая, куда следует
обратиться для разрешения возникшего (или могущего возникнуть) конфликта.
г) Письма-жалобы на допущенные кем-либо нарушения или на неправильные (по
мнению автора письма) решения административных органов, решения, приговоры
и определения судебных органов. Такие письма обычно нуждаются в получении
дополнительных сведений от автора письма (путем дополнительной переписки)
или проверки на месте (командировка), или изучения судебного гражданского
либо уголовного дела с последующим обжалованием в порядке надзора (при
наличии к тому оснований жалобу составляет и подает адвокат).
По таким письмам надо сообщать автору письма, кому поручена проверка его
жалобы, и указывать адрес этого адвоката (консультации). В такого рода
письмах необходимо упоминать, что если жалобщик не имеет возможности
оплатить гонорар адвокату, то Комиссия берет на себя эту оплату.
5. Все поступающие письма должны регистрироваться и иметь номер для
возможности определять повторные письма того же автора.
Форма и содержание ответов Комиссии определяется общими принципами работы
Комиссии, а также стремлением к развитию правового сознания у авторов
писем. Очень рекомендуется обращение к автору письма по имени-отчеству с
добавлением эпитетов "дорогой" или "уважаемый". Рекомендуются и такие
выражения, как: "Мы получили и внимательно прочли Ваше письмо"; "К
сожалению, мы лишены возможности..." и т.д.
Максимальное стремление к избежанию стереотипных, формальных формулировок в
ответах будет служить основанием для доверия авторов писем к Комиссии.
Из опыта работы с письмами (переписка А.Д.Сахарова) я знаю, что на деле
категорически отрицательные ответы, но изложенные в соответствующем тоне,
вызывали благодарность авторов жалоб, выраженную в повторных письмах.
2/11-89 г. С.Каллистратова".
Зимой и весной 1989 г. она делает два доклада на заседаниях клуба "Трибуна
общественного мнения у Никитских ворот" - "О проекте основ уголовного
законодательства" и "О правозащитном движении 60-80-х гг.". В те же месяцы
она выступает с докладами в клубе МАИ - "О работе группы "Хельсинки"", и в
клубе завода "Серп и молот" - на вечере памяти Ильи Габая. Она завела
несколько толстых папок - по одной для каждой общественной организации, - в
которых у нее такой же образцовый порядок, какой был в адвокатских досье.
Зрение у нее сильно ухудшилось, и тезисы к своим выступлениям она писала
крупными печатными буквами, по две-три фразы на страницу. Но тезисы были ей
практически не нужны - ее ораторский талант по-прежнему был блистателен. Я,
Дима, Галя часто сопровождали ее на выступления и встречи. И с каким
восхищением слушали свою бабушку (и наблюдали, как ее слушает аудитория)
внуки, привыкшие к тому, что она о них заботится, кормит их, что с нею
можно немножко покапризничать.
Софью Васильевну невозможно было не слушать. Помню, Галич рассказывал, как
он познакомился с Софьей Васильевной в какой-то компании: "Я думал, что эта
старушка родственница хозяев. Но когда "старушка" заговорила..." У мамы был
необычайно выразительный голос. Многие пытались определить его: низкий,
хрипловатый, прокуренный... Но все это было совершенно несущественно.
Главное было в другом. При безупречной дикции и некоторой даже
замедленности речи (она никогда не "тараторила") этот голос был невероятно
богат оттенками, разнообразен интонациями, акцентированием сущности
произносимого. Соединение этой замедленности с энергичностью как-то
завораживало. Она умела "держать паузу", умела самое короткое слово - "нет"
- произнести десятью разными способами, каждый раз именно так, как было
необходимо. В ее голосе не было никакого журчания, монотонности, каждое
слово было обращено к слушателю и произнесено так, чтобы весь его смысл
раскрылся в данном контексте. Ну а смысл у каждого ее слова был всегда. И
при этом ее голос был абсолютно естествен, в нем не было ничего
