несоответствие между вменяемыми ему по приговору действиями и суровостью
назначенного ему наказания.
Не имея доступа к материалам дела, я не могу с правовых позиций спорить
против приговора.
Но, зная Владимира Буковского лично как человека абсолютно бескорыстного,
преданного Родине, человека души и обостренной совести, - я хочу
присоединить свой голос к тем, кто сегодня борется за освобождение
Буковского от дальнейшего отбывания физически непосильного для него
наказания".
В июле 1975 г. Софья Васильевна проводит свое последнее дело в суде:
защищает Толю Малкина, обвиняемого по ст.80 в уклонении от призыва. Его
исключили с третьего курса института после просьбы о выдаче характеристики
для ОВИРа и сразу же вручили повестку из военкомата. Малкин до этого
подавал заявления и в райвоенкомат, и в Президиум Верховного Совета, и в
КГБ, и министру обороны, в которых обосновывал невозможность принятия им
как гражданином Израиля воинской присяги. Софья Васильевна, учитывая свой
предыдущий опыт, тщательно изучает всю литературу о двойном гражданстве. В
защитительной речи она цитирует ряд конвенций о гражданстве,
ратифицированных Советским Союзом, ссылается на курс международного права
профессора Чхиквадзе, на монографию профессора Лисовского. Ей удается
убедить даже прокурора, который признает, что Малкин имеет двойное
гражданство. Но суд дает максимальный срок - три года. А вскоре после
окончания дела Софью Васильевну вызывают в Президиум МГКА и показывают
заявление матери Малкина с нелепыми обвинениями в ее адрес: "Она ссылалась
на двойное гражданство сына, в то время как он советский гражданин... Она
оскорбляла закон, заявляя, что в нем есть "пробелы"... Ссылалась не на
законы, а на какие-то монографии, проповедуя свободу эмиграции из страны...
Она ничем не помогла сыну, а только усугубила его положение" и т.д.
Пришлось Софье Васильевне писать подробную объяснительную записку. Правда,
Президиум, рассмотрев дисциплинарное дело, вынужден был признать, что
"никаких нарушений при защите адвокат не допустил..."
Кажется, это дело было последней каплей, - Софья Васильевна теряет всякие
остатки надежды на то, что может хоть чего-нибудь добиться в суде по делам,
специально фабрикуемым для подавления инакомыслия, и решает уйти из
адвокатуры. Она все-таки подает кассационную и надзорную жалобы, а затем
редактирует запись всего процесса Малкина и своей речи, которую вскоре
публикуют в Израиле. В начале зимы ей передают красочное извещение на
иврите, скрепленное большой печатью, - о том, что в ее честь в Израиле
посажено десять деревьев (в честь Царапкина, представителя СССР в ООН,
голосовавшего в 1947 г. за создание Израильского государства, была посажена
целая аллея!). Извещение это впоследствии отберут при обыске.
Софья Васильевна переписывается с Малкиным, как и со многими другими
заключенными, дает ему советы по поводу регистрации его брака с невестой. В
декабре она получает от него письмо: "Дорогая Софья Васильевна! ...Я
стараюсь следовать Вашим мудрым советам, и пока все хорошо. Я постепенно
привыкаю к этой жизни, и время летит быстро, чувствую я себя хорошо,
настроение на "5". Дина писала мне, что вы тяжело болели. Желаю Вам
крепкого здоровья и больших успехов в том благородном деле, которым Вы
занимаетесь. С нетерпением жду письма. Крепко Вас обнимаю. Толя".
Но со здоровьем совсем плохо: тяжелый гипотериоз, учащаются сердечные
приступы. Ей трудно ездить на городском транспорте. Как всегда шутит: "У
меня, как у всех москвичей, есть три персональные машины - такси, "скорая
помощь" и "воронок"". До "воронка", слава Богу, не дошло. И вот 23 марта
1976 г. Софья Васильевна передает в Президиум МГКА заявление: "В связи с
тем, что резко ухудшившееся в последний месяц состояние здоровья лишает
меня возможности обеспечить прежний уровень качества работы и полноценно
обеспечить интересы клиентов по порученным мне делам, - прошу отчислить
меня из коллегии адвокатов с 1 апреля 1976 г.
Я по состоянию здоровья не могу явиться на заседание Президиума и поэтому
прошу решить вопрос о моем отчислении в мое отсутствие.
Благодарю всех членов Президиума и коллег за неизменно хорошее ко мне
отношение и выражаю искреннее сожаление о том, что обстоятельства вынуждают
меня расстаться с любимой профессией и с коллективом МГКА".
Уже после этого она получает из Мосгорсуда отказы на свои жалобы по делу
Малкина. 26 апреля она отправляет надзорную жалобу Председателю Верховного
Суда РСФСР, копию посылает Толе с припиской: "На этом мое официальное
участие в Вашем деле заканчивается, так как я уже отчислена из коллегии
адвокатов по состоянию здоровья".
Софья Васильевна очень грустила без адвокатуры: "Мне бы надо было еще год
поработать, дотянуть до семидесяти лет". Как-то, зайдя навестить ее,
адвокат Р. рассказала о своем последнем уголовном деле. С каким горьким
интересом мама расспрашивала о всех подробностях процесса, о позиции защиты
- прямо по глазам ее было видно: "Эх, мне бы сейчас это дело, уж я бы
защищала".
Правозащитник
Первого августа 1975 г. тридцать пять стран - участниц Хельсинкского
совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе подписали
"Заключительный акт", который подтверждал "уважение прав человека и
основных свобод, включая свободу мысли, совести, религии и убеждений",
провозглашенное еще в 1948 г. во Всеобщей декларации прав человека.
Конечно, подписание нашей страной "Заключительного акта" было лицемерием,
но все-таки давало надежды, что будут соблюдаться хоть какие-то
элементарные права человека. Надежды оказались напрасными.
12 мая 1976 г. по инициативе Юрия Федоровича Орлова в Москве организуется
"Общественная группа содействия выполнению Хельсинкских соглашений". Среди
активных членов Московской группы "Хельсинки", как ее стали называть, -
Людмила Алексеева, Елена Боннэр, Александр Гинзбург, Петр Григоренко,
Мальва Ланда, Анатолий Марченко, Анатолий Щаранский, Виталий Рубин. В
январе 1977 г. Софья Васильевна включается в работу группы в качестве
члена-консультанта созданной при группе Комиссии по расследованию
использования психиатрии в политических целях, а летом становится
полноправным членом группы. Начиная с документа 24 - "О продолжении
дискриминации крымских татар" - она не только подписывает почти все
документы группы (а их было около двухсот), но является соавтором и
составителем большинства из них.
Сестра и брат Софьи Васильевны, давно пенсионеры, были очень рады, когда и
она вышла на пенсию, надеясь, что "теперь-то Сонюрка угомонится" - страх,
что "младшую сестренку" арестуют, не оставлял их. Не тут-то было. Лишь
постепенно, из рассказов знакомых, слушавших "голоса", они стали понимать
масштаб ее деятельности. Брат сокрушался: "Такая умная женщина, и
донкихотствует, ведь плетью обуха не перешибешь!" На каком-то семейном
торжестве мама бросила вскользь: "Ну, все обо мне вы после моей смерти
узнаете". Им не довелось дожить до того времени, а я, действительно, о
многих деталях узнала, только когда ее уже не стало: из рассказов Евгении
Эммануиловны Печуро, из чалидзовских сборников "Хроники текущих событий",
привезенных Леонардом Терновским из Америки, из выпусков "Хроники защиты
прав человека в СССР" и ряда документов, ксерокопии которых мне любезно
передала Галина Сергеевна Дозмарова, узнав, что я пишу биографию мамы.
Узнала я, например, что открыто выступать против репрессий мама начала, еще
будучи в адвокатуре. Это и письмо в защиту Буковского, и ряд коллективных
писем правозащитников: требование пересмотра дела Сергея Ковалева, письмо в
защиту Мустафы Джемилева и т.п. Теперь, когда столько ее друзей были уже
арестованы, наступила ее очередь выходить в первые ряды диссидентского
движения.
Документы Хельсинкской группы не дублировали, а дополняли "Хронику текущих
событий", были авторскими ("Хроника", за исключением отдельных номеров,
выходила анонимно) и через корреспондентов западных информационных агентств
направлялись непосредственно в правительства и парламенты стран,
подписавших "Заключительный акт"; факты нарушений прав человека
подтверждались в них документально (в приложениях) и регулярно
сопровождались аналитическими обзорами и статистическими данными. Все это
требовало огромной, кропотливой работы.
Трудно даже перечислить полностью все сферы деятельности Московской
Хельсинкской группы. Выпускаются документы по фактам судебных, внесудебных
и психиатрических репрессий против отдельных правозащитников, по фактам
массовых дискриминаций по политическим мотивам (лишение права на труд и
жилье). Собираются по всей стране и документируются сведения об условиях
содержания в лагерях, о состоянии здоровья заключенных, о нарушениях прав
политзаключенных на творческий труд и медицинское обслуживание, о положении
бывших политзаключенных. Составляются документы о противодействии
эмиграции: национальной (еврейской, немецкой, украинской), а также по
политическим, экономическим, семейным, религиозным и другим причинам.
Документируются нарушения прав национальных меньшинств, инвалидов,
верующих, колхозников. Анализируется противозаконность существования
спецсудов, нарушения социально-экономических прав и социального
обеспечения. Выпускаются документы о свободных профсоюзах и других рабочих
организациях, о клеветнических публикациях в советской прессе, о репрессиях
против независимых издательств, о сознательных нарушениях в сфере почтовой
и телеграфной связи. Выпускаются специальные документы, посвященные
отдельным событиям: Белградскому совещанию по Хельсинкским соглашениям,
Олимпийским играм в Москве, Дню политзаключенных, 30-летию Всеобщей
декларации прав человека, 10-летию Пражской весны, введению войск в
Афганистан. Иногда документы выпускались совместно с другими правозащитными
группами - Христианским комитетом защиты прав верующих, Международной
амнистией, Еврейским движением за свободу выезда в Израиль и др. Мама
получала много писем (в основном, естественно, с оказиями).
Власти быстро "оценили" размах и дерзость новой инициативы и начали
действовать против группы "Хельсинки" по двум направлениям: через ТАСС -
дискредитировать ее как провокационную, антикоммунистическую и
антисоветскую, оплачиваемую ЦРУ; через КГБ - запугивать демонстративной
слежкой, обысками, допросами и, наконец, - арестами. В январе 1977 г.
проходят обыски у Орлова, Гинзбурга, Алексеевой, в апреле - у членов
рабочей группы по психиатрии: Вячеслава Бахмина, Ирины Каплун, Александра
Подрабинека, а также у его отца и брата. Обыски похожи на грабежи:
изымаются не только все материалы и документы группы, но и художественная
литература, письма, пишущие машинки, деньги. Иногда что-нибудь и
подбрасывается: валюта, оружие, наркотики. Угрожают: А.Германова (сына
Мальвы Ланды), например, предупреждают, что уволят его из МГУ, "если он не
повлияет на мать".
К моменту вступления в группу Софьи Васильевны уже были арестованы
А.Гинзбург, Ю.Орлов, А.Щаранский, обвиненный в шпионаже. В нее входят новые
члены - Владимир Слепак, Наум Мейман, Виктор Некипелов, Татьяна Осипова, а
после ареста Слепака - Иван Ковалев, затем Юрий Ярым-Агаев. Часть работы -
сбор материала, составление и распечатку текстов - теперь приходится
выполнять конспиративно, иначе документы будут изъяты КГБ до их выхода в
свет. С усмешкой мама показывает мне как-то вечером из окон эркера две
машины (каждая с двумя антеннами), стоящие на противоположной стороне улицы
Воровского: "Это наши - как только ко мне кто-нибудь приходит, они тут как
тут, даже номеров не меняют". Однажды мамин гость сказал: "Вот справа -
ваша, а слева - моя. А я их обману. Я выйду, а вы посмотрите, что будет".
Мы смотрели из окна, как он пошел к Арбатской площади прогулочным шагом,
машина на почтительном расстоянии ехала следом. На перекрестке он резко
ускорил шаг и свернул в сторону центра, а там нет левого поворота. Машина
взревела, прыжком оказалась у перекрестка, тормознула, оставляя на асфальте
