бесстрашно шли в первых рядах. Другие - выходили вперед после ареста или
гибели мужей. Софья Васильевна по-матерински любила многих из них и порой с
горечью говорила о судьбе, уготованной им в этой сверхнеравной борьбе, о
беспощадных ударах, наносимых им КГБ при полном равнодушии, а то и
поддержке, большинства советской интеллигенции. "На тысячу академиков и
член-корреспондентов, на весь на образованный культурный легион нашлась
лишь только горсточка больных интеллигентов - вслух высказать, что думает
здоровый миллион", - напевала она пронзительно-точные слова любимого Юлика
Кима.
А в комнате на улице Воровского было всегда людно, сюда шли и с бедой и
радостью, и за советом и просто за сочувствием. И сама комната Софьи
Васильевны начала, в основном стараниями друзей, приобретать тот вид,
который запомнился многим, бывавшим там в 70-80-е гг., и который запечатлен
в документальном фильме Свердловской киностудии "Блаженны изгнанные". В тон
к ярко-синим с серебряным накатом стенам в один из ее дней рождения на окна
повесили белые с нежным синим узором занавески. На люстре под высоким
потолком заплавали причудливые рыбки, собственноручно вырезанные Аликом
Гинзбургом и подвешенные им на совершенно невидимых ниточках. Брат ее,
Федор Васильевич привез уютное старое кресло, в котором мама всегда сидела,
когда собирались гости. Я купила ей новую тахту - старую, приобретенную еще
Наталией Васильевной в 1939 г., торжественно вынесли на свалку. Еще в один
день рождения кто-то подарил очень красивые накидки на эту тахту и на
кресло, а потом появился торшер, несколько новых книжных полок. А главное,
из-за стекол и старых и новых полок на нас смотрели десятки фотографий -
тех, кто в лагерях, кто в ссылке, кто уехал, кто погиб, и на всех
фотографиях такие прекрасные, светлые лица...
Весной 1972 г. Софья Васильевна была занята в Военном трибунале, в очень
скучном хозяйственном деле. Незначительное дело тянулось больше двух
месяцев. Адвокаты других четырех обвиняемых под благовидными предлогами из
дела вышли (оно оказалось очень "невыгодным"), уговорили своих подзащитных
отказаться от их услуг. Но Софья Васильевна терпеливо участвует в процессе
до конца, хоть и считает, что ей там делать нечего, - адвокатская этика не
позволяет ей "сбежать". В это время к ней обратился Александр Исаевич
Солженицын с просьбой вести его бракоразводный процесс. Софье Васильевне
очень хотелось помочь ему, она видела, какие искусственные препятствия
чинит суд, но бросить начатое дело она не может и уговаривает взяться за
этот процесс Т.Г.Кузнецову, которая, отлично понимая всю опасность попасть
в число "неблагонадежных", мужественно доводит его до конца.
К этому времени кроме диссидентов в кругу знакомых и клиентов Софьи
Васильевны появились и "отказники". После "самолетного" дела (о попытке
угона в Израиль самолета Э.Кузнецовым, М.Дымшицем и их товарищами) в
Ленинграде и Кишиневе организуются "околосамолетные" дела - подсудимых
обвиняют в создании сионистских организаций, в измене Родине, приговаривают
к длительным срокам заключения. Власти всеми силами пытаются сдержать
еврейскую эмиграцию. Один из способов - призыв в армию юношей, подавших
заявления на выезд. В августе 1972 г. Софья Васильевна защищала Г.Я.Шапиро
и М.Х.Нашпица, обвиняемых по ст. 198-1 - "уклонение от военных сборов". Их
дела были похожи, как два близнеца, - оба подсудимых с высшим образованием,
оба "отказники", оба уволены с работы, оба еще в 1971 г. отказались от
советского гражданства (в письмах на имя Подгорного, оставшихся,
естественно, без ответа), оба имели извещения (на иврите) о том, что
приняты в гражданство государства Израиль, оба направили письма в
Министерство обороны с просьбой освободить их от воинской повинности.
Различие лишь в том, что Шапиро был обручен с американской гражданкой (в
Америке брак уже зарегистрирован, в СССР подана заявка на регистрацию) и
его судьбой интересовались американцы. Может, поэтому Софье Васильевне и
выдали ордера на эти дела. В ее досье - письмо, написанное по-английски
Я.Д.Фушбергом (американским юристом, находившимся в Москве), который,
во-первых, сообщает, что зам. председателя МГКА И.И.Склярский (тот самый,
который запретил допускать Каллистратову к политическим делам) "высказал
ему восхищение высокой квалификацией Софьи Васильевны", а во-вторых,
предполагает, что "призыв Шапиро на военные сборы имеет дискриминационные
цели, подобные тем, к которым прибегали в США по отношению к студентам,
протестовавшим против войны во Вьетнаме".
Позиция следователей и судей в отношении Шапиро и Нашпица (их дела
слушаются в разных районах) формируется явно одним режиссером: "указа о
лишении их советского гражданства - нет, официальных документов о принятии
в израильское гражданство - нет, значит они советские граждане и, уклоняясь
от сборов, нарушили свой священный долг и закон". При этом отклоняются
ходатайства защиты об официальном переводе извещений с иврита, о приобщении
к делу неофициальных переводов этих документов, об истребовании документов
о гражданстве через посольство Нидерландов. Позиция Софьи Васильевны, как
всегда, проста и четко юридически обоснована:
"Независимо от доказанности фактов, образующих объективную сторону состава
преступления, защита считает, что в действиях, вменяемых Шапиро,
отсутствует субъективная сторона состава преступления, а следовательно и
состав преступления, предусмотренного ч.1 ст. 198-1 УК РСФСР, так как: а)
Субъективная сторона данного преступления характеризуется прямым умыслом,
то есть субъект сознает, что он нарушает закон об учебных сборах
военнообязанных и желает его нарушить, уклоняясь от прохождения учебного
сбора. б) Добросовестное заблуждение, в силу которого человек считает, что
он не обязан проходить учебного сбора, может свидетельствовать лишь о
неосторожной вине. в) Имея на руках документ о приеме его в гражданство
государства Израиль и не получая ответа на свои заявления в Президиум
Верховного Совета СССР, Шапиро имел субъективные основания считать себя
человеком с двойным гражданством. г) Вопрос о прохождении военной службы в
рядах Советской Армии лиц с двойным гражданством (если второе гражданство
получено в капиталистической стране) нашим законом не урегулирован, и в
силу этого Шапиро считал, что, являясь лицом с двойным гражданством, он не
может проходить службу в Советской Армии.
Изложенное дает основание защите просить о прекращении дела в отношении
Шапиро за отсутствием у него прямого умысла на совершение действий,
караемых по ч. 1 ст. 198-1 УК РСФСР".
Судьи аргументами защиты пренебрегли, оба были признаны виновными и
получили по одному году исправтрудработ.
В январе 1973 г. Софья Васильевна проводит еще одно дело, связанное с
политикой препятствования выезду в Израиль, на этот раз гражданское - о
лишении родительских прав известного физика-теоретика А.Я.Темкина. Его
четырнадцатилетняя дочь Марина, которая фактически воспитывалась отцом,
получила вместе с ним после развода родителей разрешение на выезд в
Израиль. Мать девочки вместе с представителями РОНО и школы обвиняли
Темкина в антиобщественном и аморальном поведении, в том, что отец
прививает дочери антисоветские взгляды, развращает ее (учит ивриту!) и
отравляет ее ядом сионизма. Милиция, по просьбе матери, увозит Марину от
отца, насильно затолкав ее в машину. Врач-психиатр, учитывая категорический
отказ Марины жить с матерью и ее настойчивое желание уехать с отцом,
предлагает определить Марину в интернат. Софья Васильевна (конечно, она
готова понять мать, не желающую потерять дочь) с ужасом рассказывает о той
яростной злобе, с которой и мать, и сотрудники РОНО и школы, и сам судья
обрушились на Марину и ее отца (уже изгнанного к тому времени с работы),
мечтавших лишь об одном - уехать из этого искаженного мира, что удалось им
значительно позже.
1973 г. был заметной вехой в правозащитном движении. Благодаря активности
"Инициативной группы защиты прав человека", "Комитета прав человека" и ряда
других групп, а также открытым обращениям в ООН А.Д.Сахарова (в защиту
Андрея Амальрика, Юрия Шихановича, Леонида Плюща и многих других) на Западе
началась широкая поддержка движения и одновременно - травля Сахарова и
других диссидентов в советской прессе. В феврале из статьи Чаковского в
"Литературной газете" массовый читатель узнал о "так называемой
"декларации" советского ученого Сахарова". В июле 1973 г. в той же
"Литературной газете" появляется злобная заметка "Поставщик клеветы", а
затем во всех центральных газетах публикуются осуждающие Андрея Дмитриевича
письма академиков, писателей, композиторов, художников, врачей,
кинорежиссеров, артистов. Конечно, многим из них "выкручивали руки",
добиваясь подписей. Директор моего института, академик А.М.Обухов в 1982
г., при каком-то весьма абстрактном, без всяких намеков, высказывании Софьи
Васильевны (они были знакомы с 50-х гг., с большим уважением относились
друг к другу и иногда общались на Звенигородской станции института, где
мама после уничтожения нашего сада в Строгино жила со мной почти каждое
лето) о том, что коллективные письма бывают разные, - неожиданно покраснел
и почти выкрикнул сквозь зубы: "Я тогда ничего не мог сделать!"
Сам Андрей Дмитриевич, с большой признательностью ответивший тем немногим,
кто имел смелость открыто вступиться за него, - Л.К.Чуковской,
А.И.Солженицыну, В.Ф.Турчину, А.А.Галичу, - без осуждения писал об авторах
этих писем: "Кампания в газетах, в которую вовлечены сотни людей, в том
числе многие честные и умные, очень огорчает меня, как еще одно проявление
жестокого насилия над совестью в нашей стране".
Эта газетная кампания вызвала широкий резонанс в мировой печати. Эффект,
как и после процесса над Синявским и Даниэлем, опять получился обратный -
теперь миллионы людей и на Западе и в нашей стране узнали не только об
Андрее Сахарове, но и о масштабах диссидентского движения.
Вскоре КГБ, не прекращая арестов, начинает применять новую тактику борьбы с
активными диссидентами - "выдворение" их за границу. Первым, еще в ноябре
1972 г. уехал инициатор организации Комитета прав человека Валерий Чалидзе.
Ему, очевидно, была предложена альтернатива - отъезд либо арест. Тогда это
было еще непривычно, многие из друзей Чалидзе осуждали его. Софья
Васильевна отнеслась к его решению уехать как-то по-другому, не обсуждая с
ним моральную сторону проблемы выбора. "Валерий, - обеспокоенно спрашивала
она, когда он пришел прощаться, - ну как вы там будете жить, на какие
средства существовать, кому вы там нужны?" "Ну, на рваный пиджак я себе и
там всегда заработаю", - отвечал он, истинно княжеским жестом демонстрируя
сильно потертый локоть. Выехал он в США с женой и только что родившейся
дочкой по приглашению прочитать курс лекций, но уже через две недели вышел
Указ о лишении его советского гражданства. Дело он себе действительно нашел
- организовал издательство "Хроника-пресс", которое опубликовало все
выпуски "Хроники текущих событий", все документы Московской и других
Хельсинкских групп, все открытые письма, которые невозможно было собрать
здесь, так как они регулярно отбирались при обысках. Благодаря его
издательству не только многократно расширился круг людей, получавших
правдивую информацию о нарушении прав человека в СССР и о правозащитном
движении, но и были сохранены бесценные для историков свидетельства того
времени.
Обыски, допросы, аресты идут и среди близких друзей Софьи Васильевны. В
1974 г. арестовывают Сергея Ковалева, в 1975-м - Андрея Твердохлебова. И в
1975 г. Софья Васильевна, лишенная возможности защищать их в суде,
отступает от своей позиции чисто юридической помощи движению. В "День
Владимира Буковского"- 29 марта (в четвертую годовщину его последнего
ареста, которую он встречает во Владимирской тюрьме) она, как и многие
правозащитники, пишет открытое письмо в защиту Буковского, которое
распространяется в "самиздате": "...В деле Владимира Буковского поражает
