резьбой у нее всегда потом бывали трудности, приходилось соображать "от
противного". Благодаря станку получала рабочую карточку, спасавшую нас.
Успевала заниматься и правовой помощью. Она уже тогда любила с юмором
рассказывать нам о юридических казусах. Помню одно дело: инженера завода
привлекли к ответственности за прогул одного дня. В приказе на отпуск было
написано "по 2 февраля", он вышел на работу 3-го. Заводоуправление считало,
что он должен был быть на работе 2-го. Софья Васильевна написала письмо в
Ташкент известному языковеду Льву Владимировичу Щербе с просьбой в качестве
эксперта разъяснить употребление предлога "по". Ответ был: "Предлог "по",
как правило, означает включение последующей даты или предмета в действие,
но в выражениях "сыт по горло" или "влюблен по уши" нельзя утверждать, что
горло или уши участвуют в действии". Однако оправданию инженера такое
разъяснение помогло.
Жили мы, "выкуированные", как нас называли, "на квартире", в маленькой
(метров восемь) проходной комнате, почти все пространство которой занимал
огромный дощатый топчан. Спали на нем впятером - я, Риммочка, обе мамы и
бабушка, которая вскоре тоже к нам приехала. Печка выходила топкой в нашу
комнату, а зеркалом в хозяйскую, запроходную. Нас она грела слабо, внешние
углы комнаты промерзали, к утру покрывались инеем. Когда температура в
комнате опускалась почти до нуля, а дров не было, мама несколько раз ночью
брала из богатой горкомовской поленницы (наш флигель был во дворе
Шадринского горкома партии) по 2-3 полена, - хоть немного подтопить. Потом
покаянно об этом вспоминала - говорила: "Бог простит". Был такой случай,
когда хозяйка, стремясь сохранить тепло, раньше времени закрыла
непрогоревшую печку и мы все угорели. И бабушку, и двоих девчонок,
потерявших сознание, на улицу вытаскивала Соня.
Мы все очень тяжело болели. Мама всегда была на ногах, всех спасала. Но не
всех удалось спасти, пришлось ей в январе 1942 г. похоронить невестку и ее
новорожденную дочку. Помню, как вьюжной ночью в декабре 1942 г. у Риммочки
был тяжелейший приступ аппендицита (потом узнали, что прободение). Мы с
мамой бежали через весь город в дом хирурга военного госпиталя. Он сказал,
что не спал уже почти двое суток и физически не может сейчас оперировать.
Не знаю, какими словами мама его уговаривала, но он махнул рукой - везите в
госпиталь, через час приду. Чудом мама нашла грузовик, на руках вынесла из
дому Риммочку, забралась в кузов. Хирург сказал потом: "Еще час, и было бы
уже поздно".
Жили голодно. Мама ездила с санками в далекие деревни - менять нашу
одежонку на картошку, возила на санках и меня на перевязки в госпиталь (я
после тяжелой болезни зимой 41/42 гг. к весне не могла самостоятельно
ходить). И при этом никогда не жаловалась на трудности, никогда не повышала
на нас с сестрой голоса, всегда дарила нам улыбки и радость общения.
Вечерами, перед горящей печкой или просто в темноте читала нам Блоковскую
"Незнакомку", "Сукиного сына" Есенина, почти полностью "Четки" Ахматовой.
Эти стихи, вместе с незабываемыми интонациями ее голоса, навсегда врезались
в мою память. А какие чудные шанежки с картошкой пекла она, когда ее
старший брат сумел как-то нам переправить мешочек с мукой. А шитье нам
костюмов из Бог знает как уцелевшей "московской" занавески - к новогоднему
балу, который так и не состоялся... И сосенка, украшенная какими-то
бумажками (елки в округе не росли), стояла под Новый год на тумбочке около
топчана. Все это, может быть, самые светлые воспоминания моего детства.
Софья Васильевна с юности была театралкой. В Шадринске весной 1941 г.
гастролировал Челябинский областной театр, да так и застрял там на всю
войну: его здание в Челябинске занял какой-то из эвакуированных московских
театров. Впервые за историю маленького городка, где до войны было около
пятнадцати тысяч жителей, два сезона работал настоящий театр, с двумя
заслуженными артистами. Премьеры в городке были еженедельными, так что
играли "под суфлера", но с полной самоотдачей. Репертуар был в основном
классический: ставили Островского, Чехова, Горького, даже Шекспира - зал
всегда был полон. И вот с весны 1942 г. и до отъезда почти каждое
воскресенье мама водила нас в театр.
В феврале 1943 г. Софья Васильевна получила наконец от сестры вызов в
Москву. Бабушку к тому времени забрал в Свердловск младший брат Софьи
Васильевны. Ехали в товарном вагоне, забитом людьми, где можно было только
сидеть впритирку, на узких досках, положенных поперек вагона. Риммочка
упала в обморок. Соня испугалась, что она нас не довезет, договорилась с
проводником "международного" вагона, и за весь взятый нами провиант (помню,
было три буханки хлеба, банка топленого масла, еще что-то) он пустил нас в
закрытый на ключ тамбур, на полу которого, без еды, мы все-таки добрались
до Москвы. Поселились сначала в Царицыно - у отца Риммочки. Оттуда слушали
залпы первого салюта - в ознаменование освобождения Орла и Белгорода - и
ужасно испугались, увидев зарево над Москвой, - подумали, что снова
бомбежка.
Адвокатура
В июле 1943 г. сбылась мечта Софьи Васильевны - она стала адвокатом. Ее
приняли в Московскую областную коллегию, работала она в Кунцевской
юридической консультации, много ездила по всей области. Работу свою она
всегда очень любила. В 80-х гг. ее племянница Римма, юрист-теоретик, как-то
обсуждая плачевное состояние законности в стране (беседа касалась
"Факультета ненужных вещей" Ю.Домбровского), спросила ее: "Почему ты не
отговорила меня в 1947 г. от поступления в юридический институт?" Софья
Васильевна ответила: "Я считала, что юристом быть хорошо, все-таки можно
помочь многим людям".
Одним из наставников Софьи Васильевны в первые годы ее адвокатуры был
Владимир Николаевич Кобро - старый русский интеллигент, гуманист, широко
образованный человек, имевший большую юридическую библиотеку. Думаю, что
В.Н.Кобро оказал большое влияние на ее правовое мировоззрение, - ведь в
университете ее учили совсем другому, "по Вышинскому". В нашем доме остался
подарок В.Н.Кобро Софье Васильевне - в массивном переплете, с прекрасными
иллюстрациями книга А.Ф.Кони "Отцы и дети судебной реформы", выпущенная
издательством Сытина в 1914 г. к пятидесятилетию обнародования судебных
уставов. Том этот всегда стоял на видном месте в комнате Софьи Васильевны,
она делала из него выписки, часто просматривала для подкрепления своих
мыслей о месте адвокатуры в обществе и задачах защиты. Без преувеличения
могу сказать, что знаменитые юристы прошлого - А.Ф.Кони, Ф.Н.Плевако,
В.Д.Спасович, А.М.Бобрищев-Пушкин - были образцами для Софьи Васильевны.
Они восхищали ее не только своими талантами, эрудицией, логикой, ораторским
искусством, - ей была близка их гражданская позиция, высокие нравственные
идеалы. Ей был близок их призыв "к справедливости, слагающейся из
примирения начал общежительности и свободного самоопределения воли", "к
отказу от тех карательных мер, которые бесчеловечны" (А.Ф.Кони).
Особенно высоко ценила она Ф.Н.Плевако, который всегда отстаивал равенство
всех перед законом, защищал бедных и обездоленных, стремился к утверждению
человечности, добра, сострадания, свято верил в высокое назначение
человека. Она на память цитировала мне и моим друзьям большие выдержки из
его судебных речей, любила рассказывать о неординарных случаях из его
судебной практики. Знаменательно, что в 1997 г. Гильдия российских
адвокатов посмертно наградила С.В.Каллистратову Золотой медалью им.
Ф.Н.Плевако "за вклад в развитие адвокатуры и повышение престижа
адвокатской деятельности".
Софья Васильевна быстро заслужила уважение и любовь своих коллег (так же,
как и популярность у правонарушителей Кунцевского района). С 1944 г. она
регулярно получает официальные благодарности за высокое качество защиты и
за общественную работу (чтение лекций, юридическая помощь на предприятиях и
т.д.). Вот пример характеристики (из заключения комиссии, обследовавшей
работу консультации в 1949 г.): "...имеет большой опыт работы и большие
познания в самых разных областях права. Быстро ориентируется в сложных
правовых вопросах, легко воспринимает суть дела. Для Каллистратовой С.В.
характерна исключительная целеустремленность и направленность ее судебных
выступлений, уменье выявить в каждом деле основание для правовой позиции и
четко поставить и развить все существенные вопросы, возникающие при
рассмотрении судебных дел.
Стиль и метод работы Каллистратовой С.В. представляются наилучшими, в
максимальной степени ведущими к скорейшему и правильному разрешению дел,
наиболее полезными как для ее доверителей и подзащитных, так и для суда,
рассматривающего эти дела. Бумаги, составленные С.В.Каллистратовой,
отличаются простотой и ясностью стиля и свидетельствуют об уменье их автора
найти наиболее точные выражения для изложения своей позиции. Обладает
грамотной, культурной речью.
С.В.Каллистратова является наиболее квалифицированным адвокатом в
Кунцевской консультации и одним из выдающихся адвокатов коллегии".
Она всегда отстаивала в суде свои правовые убеждения, смело возражала
прокурорам, никогда не позволяя себе пустых деклараций, голословной критики
- сказанное всегда было четко аргументировано ссылками на законы. Она
вообще считала себя законопослушным человеком и не раз повторяла в кругу
друзей, что какими бы плохими наши законы ни были, жизнь была бы вполне
сносной, если бы они все исполнялись. Из-за корректности даже самых резких
ее высказываний прокурорам и судьям было весьма трудно предъявлять к ней
претензии, хотя досаждала она им часто. В протоколе заседания Президиума
Московской областной коллегии адвокатов от 5 июня 1961 г. записано: "За
время работы в МОКА несколько раз привлекалась к дисциплинарной
ответственности по частным определениям судов, которые Президиумом МОКА
оставлялись без наложения взысканий, поскольку факты, в них изложенные, не
подтверждались".
Основное место в практике Софьи Васильевны занимали уголовные дела, хотя
были и гражданские, часто весьма сложные. Крупных хозяйственных дел, по
которым проходили воротилы большого бизнеса, она не вела. Эти люди
обращались совсем к другим адвокатам. Очень много было среди ее клиентов
малолетних преступников. Преступник для нее был прежде всего человеком
несчастной судьбы, защита его была защитой человека, попавшего в беду.
Помню, как она начинала в судебном заседании допрос пятнадцатилетнего
воришки: "Какие книжки ты читал?" - Выяснялось, что никаких. "Ты был
когда-нибудь в театре?" - Нет, в театре он тоже никогда в жизни не был...
Она всегда старалась показать, что в преступлении, совершенном ребенком,
подростком, виноваты прежде всего его окружение, все условия его жизни, и
умела высветить все хорошие стороны любого своего подзащитного, особенно
несовершеннолетнего.
Я видела, как много мама работала над своими делами, по каждому из которых
было объемистое досье, каждое она знала от корки до корки. Когда вела дела
о хищениях на производстве, то основательно знакомилась с технологией этого
производства, не жалела времени на поиск и привлечение компетентных
экспертов в сложных случаях. Ее любимая ученица М.А.Каплан вспоминала, как
Софья Васильевна учила ее всегда сразу же читать протокол судебного
заседания и писать на него замечания, если не все было отражено. Учила
максимально использовать свидания с подзащитным, с недоумением поминая тех
коллег, которые могли этим пренебречь. Она никогда не составляла ни одного
документа, не давала ни одного совета без точной ссылки на
законодательство. Пришедшего на консультацию посетителя она внимательно
выслушивала, объясняла, что и на основании какого закона надо делать, а
потом неизменно говорила: "Подождите, надо все-таки проверить", - и шла к
полке со справочниками и кодексами, за "свежестью" которых тщательно
следила. Конечно, все оказывалось правильным, ибо профессиональная память у
