КПСС в защиту арестованных по политическим мотивам и с протестами против
ресталинизации. Вскоре власти сочли неудобным применять одиозную 70-ю
(бывшую 58-ю) статью для обвинения всех участников нараставшего движения,
действующих открыто, и вышел Указ о введении в УК РСФСР статей 190-1 -
190-3, более либеральных, для ведения дел по которым у адвокатов поначалу
не требовали "допуска".
Первым политическим делом Софьи Васильевны было дело рабочего Виктора
Хаустова, обвинявшегося в организации 22 января 1967 г. на площади Пушкина
демонстрации протеста против ареста Гинзбурга и в злостном хулиганстве.
Приговором от 16 февраля 1967 г. он был осужден на три года по статье 190-3
и на два года по статье 206 с отбыванием заключения в колонии строгого
режима. В своей защитительной речи Софья Васильевна настаивала на
оправдании Хаустова по статье 190-3 (убедительно доказывая, что время и
место демонстрации специально были выбраны так, что общественный порядок и
работа транспорта не нарушались), а также требовала переквалификации ст.
206 (неповиновение властям) на ст. 191-1 (сопротивление дружиннику) и
применения наказания, не связанного с лишением свободы. Верховный суд РСФСР
частично прислушался к ее аргументам: статья 206 была заменена, и хотя срок
остался прежним - три года, но уже в колонии общего режима. По тем временам
это была победа. Позиция Софьи Васильевны и ее защита произвели большое
впечатление на друзей Хаустова: они нашли своего защитника. Это был первый
случай за многие годы советской власти, когда адвокат имел мужество по
политическому делу, не оспаривая самого факта действия, оспаривать его
уголовную наказуемость и требовать оправдательного приговора. Кстати, Софья
Васильевна, единственная из адвокатов, направила в Президиум МГКА протест
против исключения из коллегии Б.А.Золотухина, который, год спустя, требовал
оправдательного приговора для Гинзбурга.
Во время процесса по делу Хаустова Софья Васильевна познакомилась и
подружилась с Петром Григоренко, Владимиром Буковским, Валерием Чалидзе,
Павлом Литвиновым, Ларисой Богораз. Вскоре она стала своим человеком в
кругу таких беззаветных правозащитников, как А.Д.Сахаров и Е.Г.Боннэр,
Ю.Ф.Орлов, Александр Гинзбург, Татьяна Великанова, Людмила Алексеева,
Андрей Твердохлебов, Григорий Подъяпольский, Анатолий Якобсон, Сергей
Ковалев, Наум Мейман, Виктор Некипелов, Евгения Печуро, Мальва Ланда, Раиса
Лерт, Александр Лавут, Илья Бурмистрович, - всех перечислить здесь
невозможно.
Жизнь мамы сильно изменилась. Хотя младший внук оставался с ней и хлопот с
ним было много, но все-таки после моего отселения ей стало легче: впервые в
жизни у нее появилась отдельная комната, которая по вечерам стала
наполняться новыми друзьями. До этого она практически все свободное время
отдавала мне и внукам, в доме всегда были мои друзья и лишь изредка
приходили ее знакомые - в основном коллеги - поиграть в преферанс. Надо
сказать, что мама была азартным игроком и карточных игр знала много, но
позволить себе это маленькое удовольствие могла только тогда, когда я с
детьми по воскресеньям или на школьных каникулах уезжала в походы. После
процесса Хаустова ей уже стало не до преферанса - аресты продолжались, и
теперь к ней обращались не просто попавшие в беду люди, а друзья и
единомышленники. Дело не ограничивалось юридическими советами, были и
споры, и песни, и стихи - это было общение близких по духу людей. С этой
поры начали праздноваться на Воровского дни рождения уже не детей и внуков,
а самой Софьи Васильевны, и набивалось в этот день в ее комнату человек по
пятьдесят.
Родные - Наталья Васильевна, Федор Васильевич, Римма - очень боялись за
маму, иногда пытались отговаривать ее от этой дружбы. И хотя они все как и
раньше заботились друг о друге, прежней откровенности у нее с
родственниками не стало, и в дни рождений они к ней не приходили.
Рассказывала она о своих новых друзьях и их борьбе только мне, уже
подросшим внукам и моему второму мужу, с которым у нее установились
редкостные по искренности, взаимопониманию и взаимоуважению отношения.
Перестали бывать у нее и многие адвокаты, раньше заходившие "на огонек" по
дороге из консультации.
Летом 1968 г. Софья Васильевна по просьбе П.Г.Григоренко вместе с еще тремя
московскими адвокатами (Л.М.Поповым, Ю.Б.Поздеевым и В.Б.Роммом) выезжает в
Ташкент для защиты группы активистов крымскотатарского движения: Ахмета
Малаева, Ибраима Абибуллаева, Энвера Абдулгазиева, Редвана Сеферова, Идриса
Закерьяева, Халила Салетдинова и Эшрефа Ахтемова. Они обвинялись в
проведении митингов в городе Чирчике, распространении документов,
содержащих "заведомо ложные измышления", в сборе денежных средств для
"различных незаконных действий". Это было начало резкого усиления репрессий
против крымских татар, которые после выхода Указа Президиума Верховного
Совета СССР от 5 сентября 1967 г., снявшего с них обвинение в
предательстве, активизировали борьбу за возвращение на родину. Дело было
сфабриковано не очень тщательно. Московские адвокаты в судебном заседании
камня на камне не оставили от обвинительного заключения, составленного
печально известным следователем по особо важным делам при прокуроре
Узбекской ССР Б.И.Березовским.
В досье Софьи Васильевны сохранилась запись: "Основная позиция по делу:
"Мероприятия" или "движение" крымско-татарского народа за возвращение в
Крым носят массовый характер. Обращения с письмами, заявлениями, просьбами
в правительственные и партийные органы, направление в эти органы делегаций
и отдельных представителей осуществляются в рамках конституционных прав и
не могут быть признаны преступными. Для признания Абибуллаева, Ахтемова,
Абдулгазиева и других виновными в совершении уголовного преступления надо
установить их конкретную индивидуальную вину, доказать, что ими совершены
действия, прямо предусмотренные Уголовным кодексом. Таких доказательств
нет, таких уголовно наказуемых действий Абибуллаев, Ахтемов, Абдулгазиев не
совершили. Поэтому дело надо прекратить за отсутствием состава
преступления".
Дружная позиция высокопрофессиональной защиты привела к необычайно мягкому
приговору - все обвиняемые получили или очень небольшие сроки или условное
наказание и были отпущены из-под стражи в зале суда. Судья Сергеев за этот
слишком мягкий приговор был уволен с работы. Софья Васильевна подала
кассационную жалобу, добиваясь полного оправдания, но этого уже, конечно,
не произошло.
В октябре 1968 г. Софья Васильевна вместе с Д.И.Каминской, Ю.Б.Поздеевым и
Н.А.Монаховым участвует в процессе по делу о демонстрации на Красной
площади 25 августа 1968 г., когда семь человек - лингвист Константин
Бабицкий, филолог Лариса Богораз, поэтесса Наталья Горбаневская, поэт Вадим
Делоне, рабочий Владимир Дремлюга, физик Павел Литвинов и искусствовед
Виктор Файнберг - в двенадцать часов дня сели на парапет у Лобного места и
одновременно развернули плакаты: "За нашу и вашу свободу", "Руки прочь от
ЧССР", "Позор оккупантам", "Да здравствует свободная и независимая
Чехословакия". В ту же минуту раздались свистки (в ГБ знали об их
намерении!), на них налетели люди в штатском, вырвали плакаты, избили и
арестовали.
Софья Васильевна защищала Вадима Делоне. Она сделала подробнейшую запись
всего судебного заседания, четко сформулировала позицию, которой
придерживалась и при последующих защитах по статьям 190-1 и 190-3 и которую
тщетно пыталась довести до понимания судей: в законе не предусмотрена
уголовная ответственность за убеждения, но только за преступные действия,
прямо предусмотренные уголовным законом и при наличии обязательных
признаков. Такая безупречная правовая позиция давала возможность, не
вступая с судом в споры по существу правдивости или ложности высказываний
подзащитных, настаивать на их оправдании.
Кроме того, Софья Васильевна, как всегда, вела кропотливую работу и в
период следствия, и на суде. Она организует литературную экспертизу стихов
Вадима, заявляет ряд ходатайств. При перекрестном допросе в судебном
заседании она доказывает суду, что пять "свидетелей" обвинения (каждый из
которых утверждал, что оказался на Красной площади случайно и с остальными
не знаком) служат в одной и той же воинской части - 1164. Защищала его
Софья Васильевна, не просто выполняя профессиональный долг. С каким
восхищением этими людьми, "вышедшими на площадь" (семь человек из трехсот
миллионов!), она рассказывала мне о процессе, о том, как они держались на
суде. Как Татьяна Великанова, мать троих детей, на вопрос, почему она,
зная, куда идет ее муж, Константин Бабицкий, не удерживала его, ответила:
"Я считала это непорядочным". О том, с каким достоинством Вадим сказал в
своем последнем слове: "Я призываю суд не к снисхождению, а к
сдержанности".
Все адвокаты требовали оправдания обвиняемых. Но приговор был предрешен
заранее. Делоне получил срок 2 года и 10 месяцев.
Когда в конце лета 1971 г., на следующий день после возвращения из
Тюменского лагеря, Вадим пришел к Софье Васильевне, наголо остриженный, с
погрубевшим лицом, с какой-то сбивчивой речью, пересыпаемой лагерным
жаргоном, как он был не похож на того восторженного мальчика, которого я
видела на Воровского весной 1968 г. с Ирой Белогородской (они только что
поженились и были удивительно красивы - какими бывают лишь влюбленные).
Тогда он рассказывал о преследованиях Толи Марченко, одновременно помогая
нам простегивать детский спальный мешок из верблюжьей шерсти (привезенной
еще в 1939 г. из Монголии Натальей Васильевной и десятки лет прослужившей,
будучи набитой в наволочку, подушкой для мамы).
Большинство маминых друзей, попавших в лагеря в более зрелом возрасте,
возвращались такими же, как и были. Но в Вадиме, арестованном в
девятнадцать лет, что-то надорвалось; это, наверное, и привело его к
самоубийству во Франции, куда он вынужден был эмигрировать вскоре после
освобождения.
При выходе адвокатов из здания суда их встретили с цветами друзья
осужденных. Как рассказывал Юлий Ким, очень красивые цветы были куплены
заранее и лежали в машине у входа в суд. Когда же пошли за ними, то
оказалось, что машина кем-то вскрыта и цветов нет. Срочно "скинулись",
успели съездить на рынок и купить новые. Через несколько дней большая
компания (в том числе Петр Якир с женой и дочерью Ирой, Виктор Красин)
пришла к нам на улицу Удальцова, где была в тот вечер Софья Васильевна. И
Юлик Ким прямо с порога объявил: "Адвокатский вальс, посвященный защитникам
демонстрантов, - только что сочинил". "Ой, правое русское слово, луч света
в кромешной ночи...". Его просили повторить, и он пел "вальс" снова. Потом
пел другие песни - знаменитую "Погоню", "Мороз трещал, как пулемет" - и
вдруг сказал: "А можно я еще раз "вальс" спою, уж очень хорошо у меня
получилось"...
Кассационные жалобы адвокатов, рассматривавшиеся в конце ноября в Верховном
суде РСФСР, конечно, не были удовлетворены. Через двадцать лет, летом 1989
г. Николай Андреевич Монахов, защищавший в том процессе Владимира Дремлюгу,
подал Генеральному прокурору СССР надзорную жалобу на приговор. 19 сентября
1990 г. он принес на улицу Воровского, где по традиции в день рождения
Софьи Васильевны, уже без нее, собрались ее друзья, только что полученный
им ответ (отправленный из прокуратуры лишь спустя три месяца после
вынесения постановления):
"По протесту Прокуратуры РСФСР приговор Московского городского суда от 11
октября 1968 года по делу Богораз-Брухман, Делоне, Дремлюги, Бабицкого,
Литвинова постановлением Президиума Верховного суда СССР от 6 июня 1990
года отменен, а дело в отношении всех подсудимых прекращено за отсутствием
состава преступления.
Прокурор Управления по надзору за исполнением законов о государственной
безопасности, ст.советник юстиции А.Н.Пахмутов. 19 июня 1990 года".
Это решение лишь подтвердило то, что всегда утверждала Софья Васильевна:
"Все правозащитники 60-80-х гг. были осуждены незаконно".
