естественный срок для царствования подобного фантома.
Когда перед метаисториком предстает такой ряд вопросов,
как свидетельства современников о различных темных чудесах над
растерзанным и поруганным телом самозванца, его не интересует,
имели ли место в действительности подобные факты так, как они
описываются. Как искаженно ни преломлялись бы факты в стиле
наивной фантастики магически-религиозным сознанием эпохи, сами
по себе - и даже именно так, как они описываются
современниками, - они говорят о некотором метаисторическом
опыте, пережитом в ту эпоху не единицами, а огромными
человеческими множествами и засвидетельствованном
разнообразными авторами. Сквозь эти образы проступает жгучее
ощущение близости буйствующих потусторонних сил, игралищем
которых был незнакомец. Какие сонмища ликовали над его трупом
на Красной площади в эту апокалиптическую ночь,- какие и
почему?
Уицраор не принял в свою материальную ткань ни единой
частицы погибшего: не властный над бессмертной частью его
существа, стремительно падавшей на Дно Шаданакара, он остальное
рассек на множество частей и разметал их по слоям от Скривнуса
до Друккарга. Новое минутное человекоорудие демона точно
воспроизвело в Энрофе этот акт над тем, над чем имело власть:
над физическими останками незнакомца. И пушка, заряженная
пеплом Лжедмитрия, выстрелила в сторону польского рубежа. Но
этот акт ненависти и мести оказался самоубийственным.
Конечно, не только на уровне XVII, но и на уровне XX века
нелегко бывает принять некоторые вещи. Абсурдом, бредом могут
показаться мысли о том, что, например, одно из микро-эго
Грозного, вселившись в существо незнакомца, отравило весь его
душевный состав и, в то же время, подобно некоторым
микроорганизмам в питательной среде, вступило в процесс
распухания; о том, что посмертье незнакомца явило собой
устрашающий пример распыления этого существа не только в
физическом, но и в инфрафизическом пространстве; и о том,
наконец, что каждая из этих частиц начала новый цикл
существования, присасываясь паразитически к душам живых и
порождая такие исторические явления, каких не знают другие
эпохи. В продолжение десяти лет они дробятся и множатся в
своеобразной прогрессии, стремительно мельчая в смысле масштаба
личности и размаха действия. Наконец, дело доходит уже до
совершенно призрачных образований, о которых истории известны
только их клички. Дальнейший процесс ; дробления скрывается из
наших глаз за гранью обозримых слоев инфрафизики.
Разумеется, загробная судьба шельта Лжедмитрия, который
проявил себя при жизни не только азартной игрой интересами
народа и государства, но и рядом великодушных деяний и всем
тонусом личности, вполне доступной, по-видимому, движению
восходящему, - посмертье этого шельта не могло быть идентично
посмертью присосавшегося к нему микро-эго. Но, каковы бы ни
были некоторые личные качества этого человека, его историческая
роль - расшатывание общественных и нравственных устоев России -
объективно была осуществлением его темной миссии. Ближайшие же
этапы посмертия у всех носителей темных миссий - одни и те же:
падение на Дно. Лишь веками пребывания там искупаются темные
миссии, после чего - если Гагтунгр не затянет злосчастный шельт
опять в Гашшарву - для шельта начинается новый этап: искупление
в шрастре того кармического груза, который был создан личностью
во время ее пребывания на земле в качестве главы и укрепителя
государства. Вот почему самозванец пребывает теперь в
Друккарге, трудясь рабом-камненосцем в ряду других
узников-владык.
А тем временем вокруг каждой частицы дробящегося микро-эго
Грозного возникают темноэфирные завихрения, взмывают волнами
движения казачества, служилого дворянства, разоряемого
крестьянства, деклассированного сброда, голытьбы. Наступает
период, когда если и можно говорить о чьей-либо власти над
страной, так только о власти Велги.
Ее пробуждение и выход из Гашшарвы в шрастр метакультуры,
воронкообразные завитки ее свищущих покрывал, лиловых и черных,
помавающих над сверхнародом, происходят всякий раз, как слабеет
мощь государственного демона. Тем больше оснований для ее
обнаружения в тех случаях, когда тираническая тенденция
уицраоров и их насилия над миллионами человеческих судеб
вызывают обесценение жизней и обнажение человеческого тла. Не
"боги жаждут", но жаждет великая трансфизическая хищница -
можно было бы сказать о таких эпохах.
Она поднялась из своих глубин, предшествуемая и
сопровождаемая теми самыми бесовскими полчищами, которые
потусторонний опыт народа запечатлел в бесчисленных
фантастических рассказах того времени.
Иногда может показаться, что ее неистовства напоминают
древние оргии кароссы: то же буйство разнуздавшейся стихии, те
же всплески удали и омуты похоти; и порою действительно не
сразу различишь исторические проекции обоих начал. Но это -
лишь кажущееся сходство, лишь результат переплетения этих начал
в смертельной схватке, ибо великая Разрушительница угрожает
именно Ваятельнице плоти народа прежде всего. Импульс
разрушения и осквернения, разгул центробежных
антигосударственных сил, перекатывающиеся волны гражданских
войн, борьба всех против всех, втягивание чужеземных
разрушительных сил в общую воронку всенародного хаоса,
столкновение мельчайших дифференцированных частиц - такова
историческая проекция запредельных деяний Велги, втягивающей по
частям живую материальную субстанцию народа, его
арунгвильту-прану, в расщелины инфрафизики.
Этот хаос забушевал на поверхности истории еще при Василии
Шуйском. Его царствование - это предсмертные конвульсии первого
уицраора; это судорожные, уже почти слепые взмахи его щупалец,
метание его головы на непредставимо длинной шее, содрогания его
тела, заживо раздираемого врагами.
Печатью бесславия, неполноценности, непоправимого
духовного ущерба отмечено это царствование с начала и до конца:
провозгласила Шуйского царем, как известно, стихийно
собравшаяся на площади толпа, а четыре года спустя этого царя,
хватавшегося за дверные косяки, выволакивали из дворца и
постригали в монахи, держа его за руки и подавая вслух, вместо
него, те реплики, какие требовались по чину пострижения.
Отражая безмерное унижение уицраора, зеркало исторического
плана показывает нам ошеломляющий заключительный эпизод:
дряхлого Шуйского в польском плену, целующего в Кракове, на
глазах всего двора и шляхты, руку Сигизмунда. Подобного
унижения русская государственность не испытывала со времен
поездок князей к золотоордынскому хану.
Что же означает ничтожная личность Василия IV? Что
означает именно ее ничтожество? Очевидно, инвольтирующие силы
демона великодержавия стремительно истощались; впрочем, другого
процесса трудно было и ожидать после разрыва с демиургом.
Положение, видимо, было таково, что приходилось, если можно так
выразиться, хвататься за любого политического деятеля, который
обладал бы хоть двумя свойствами: органическою связанностью со
старым государственным началом - и жаждою власти.
Это было горестное царствование, когда Жругр мог видеть,
как отпочковываются от него его детища, и каждое из них могло и
хотело пожрать его самого и занять его место. Они воплощались в
те ядра новой государственности, которые кажутся историкам
возникающими в хаотической стихийности революционных движений.
Для борьбы уже не хватало сил, приходитесь звать на помощь то
поляков, то шведов, показывая иностранцам путь в самое сердце
страны. В руках Москвы оставался лишь небольшой клочок этого
недавно столь обширного государства. После смерти Скопина и
низложения царя Василия часы жизни Первого Жругра были сочтены.
Он умер в тот метаисторический момент, которому в историческом
слое соответствовало междуцарствие.
Порождения Жругра извивались кругом, борясь друг с другом
и спеша уплотнить свои темноэфирные ткани, - разнохарактерные
скопления, в большинстве имевшие облик ратей, ополчений,
дружин, иногда даже разбойничьих шаек. Вероятно, то, что я
намереваюсь сказать, покажется не вполне понятным, но обойти
этот факт невозможно: будущий уицраор должен был поглотить
сердце своего предшественника и отца, средоточие круга его
чувств и его воли, бесприютно носившееся в состоянии
невыразимого томления по пространствам Крагра - того слоя, где
происходят битвы уицраоров - после того, как его демонический
шельт опустился в глубоких Уппум, мир, называемый Дождем Вечной
Тоски, Схватках и взаимоистреблению жругритов и неистовствам
Велги не представлялось конца. Дингра изнемогала в борьбе с
инфрафизическими хищниками. Сосуд народоустройства был разбит.
Навна сияющим туманом поднималась вверх, а снизу вздымались,
преграждая ей спуск в народ, волны инфрафизической стихии.
Ставился вопрос о метаисторическом и материальном бытии
сверхнарода.
А между тем уицраор Польши предпринимал новый натиск.
К великому счастью для России, этот уицраор, чей характер
столь исчерпывающе отразился в бестолковой государственности
шляхетской Польши, был, если позволительно так выразиться, сам
себе враг: не желая ничего поставить выше своего минутного
произвола, он не сумел обеспечить своему человекоорудию
возможности практически осуществить уицраориальную инвольтацию;
он не сумел даже выбрать своим орудием человека, чьи
индивидуальные особенности отвечали бы поставленным задачам.
Если бы во главе движения оказалась личность более волевая и
дальнозоркая, с более ясным умом, чем Сигизмунд III, события
повернулись бы иначе, на московском престоле очутилась бы
польская династия, и трудно угадать, какие новые исторические
потрясения это повлекло бы за собой.
И все же судьба уицраора Польши продолжала двигаться по
восходящей. Поляки владели сердцем России - Кремлем, а вокруг
все еще клокотала страна, казавшаяся обезглавленной, и все-таки
живая.
Что уяснил страшный опыт этой апокалиптической эпохи
самому Яросвету? Даже не дерзко - лишь наивно было бы пытаться
осмыслить этот опыт нам, с нашим трехмерным сознанием. Но тот
эквивалент, который в это сознание проецируется, неизбежно
упрощаясь, приобретает вид приблизительно вот какого хода идей.
Для осуществления цели Яросвета на земле, для рождения от
него Соборной Душою сверхнарода Звенты-Свентаны сверхнарод
должен дорасти до создания достойного материального вместилища;
таким вместилищем может быть лишь народоустройство, неизмеримо
более совершенное, чем какое бы то ни было государство. Всякий
уицраор российского сверхнарода будет нести в себе искажающее и
гибельное эйцехоре. Так. Но кто, кроме могучих Жругров, мог бы
охранить сверхнарод от порабощения уицраорами других держав,
его окружающих? Кто мог бы обеспечить кароссе Дингре
воспроизведение новых и новых поколений людей в России? Кто мог
бы оградить Навну от опасности пленения чужими уицраорами либо
от ее развоплощения, ее возвращения в небесный Рангарайдр, но
не в качестве выполнившего свою задачу великого соборного Я, а
лишь как монады, потерпевшей непоправимое крушение в Шаданакаре
и вынужденной начинать свое творческое восхождение сызнова, в
непредставимых временах, пространствах и формах? Пути к
грядущему всемирному братству пребывали укрытыми непроницаемой
мглой. Но, чтобы отвратить от сверхнарода опасность, нависшую
