пласты, столько веков пребывавшие в неподвижности. В почву,
взрытую железными зубьями исторических катастроф, падают семена
метаисторического откровения. И приоткрывается духовному взору
весь планетарный космос как непрерывно меняющаяся система
разнозначных миров, бурно несущаяся к ослепительной цели,
одухотворяющаяся и преображающаяся от века к веку, ото дня ко
дню. Начинают сквозить ряды предстоящих эпох, каждая - во всем
своем неповторимом своеобразии, в переплетении борющихся в ней
метаисторических начал. Стремление Розы Мира - в том, чтобы
стать восприемницей, умножательницей и толковательницей этого
познания. Соборный мистический разум живущего человечества, она
будет осмыслять исторический процесс в его прошлом, настоящем и
будущем, чтобы вступить в творческое руководство им. Если и
можно будет говорить о каких-либо догматах в ее учении, то это
догматика глубоко динамичная, многоаспектная, способная к
дальнейшему обогащению и развитию, к длительному
совершенствованию.
Отсюда вытекает и еще одно, четвертое, отличие Розы Мира:
перспектива последовательных, стоящих перед нею
духовно-исторических задач, вполне конкретных и принципиально
осуществимых. Перечислю еще раз ближайшие из них: объединение
земного шара в Федерацию государств с этической контролирующей
инстанцией над нею, распространение материального достатка и
высокого культурного уровня на население всех стран, воспитание
поколений облагороженного образа, воссоединение христианских
церквей и свободная уния со всеми религиями светлой
направленности, превращение планеты - в сад, а государств - в
братство. Но это - задачи лишь первой очереди. Их осуществление
откроет путь к разрешению задач еще более высоких: к
одухотворению природы.
Итак: интеррелигиозность, универсальность социальных
стремлений и их конкретность, динамичность воззрений и
последовательность всемирно-исторических задач - вот черты,
отличающие Розу Мира от всех религий и церквей прошлого.
Бескровность ее дорог, безболезненность ее реформ, доброта и
ласка в отношении к людям, волны душевного тепла,
распространяемые вокруг, - вот черты, отличающие ее от всех
политико-социальных движений прошлого и настоящего.
Ясно, что сущность государства, равно как и этический
облик общества, не может быть преобразована в мгновение ока.
Сразу же полный отказ от принуждения - утопия. Но этот элемент
будет убывать во времени и в общественном пространстве. Всякая
дисциплина слагается из элементов принуждения и сознательности,
и от соотношения между собою этих двух элементов зависит тот
или иной род дисциплины. Наибольшим процентом принуждения и
почти полным отсутствием сознательности обладает дисциплина
рабовладельческих хозяйств, тюрем и концентрационных лагерей.
Немного больше процент сознательности в воинской муштре. И
дальше, по мере ослабления в дисциплинарных системах элемента
принуждения, возрастает и заменяет его собой категорический
императив внутренней самодисциплины. На воспитании именно этого
импульса построится вся новая педагогика. О ее принципах и
методах, как и о методах перевоспитания и возрождения
преступников, речь пойдет еще не скоро - в одной из последних
глав. Но ясно, думается, уже и теперь, что стимул внешнего
принуждения быстрее всего будет отмирать во внутренних
концентрических кругах Розы Мира: ибо именно людьми, целиком
спаявшими свою жизнь с ее задачами и с ее этикой и уже не
нуждающимися во внешнем принуждении, наполнятся эти внутренние
круги. Именно такие люди будут являться ее совестью, и кем же,
как не ими, должны быть заняты кресла Верховного Собора?
Да и можно ли переоценить воспитательное значение таких
общественных устройств, когда на вершине общества руководят и
творят достойнейшие: не те, чье волевое начало гипертрофировано
за счет других способностей души и чья сила заключается в
неразборчивом отношении к средствам, но те, в ком гармонически
развитая воля, разум, любвеобилие, чистота помыслов и глубокий
жизненный опыт сочетаются с очевидными духовными дарами: те,
кого мы называем праведниками. Совсем недавно мы видели тому
пример: мы видели роковую годину Индии и великого духом Ганди.
Мы видели потрясающее зрелище: человек, не обладавший никакой
государственной властью, в подчинении которого не было ни
одного солдата, даже ни одного личного слуги, не имевший крова
над головой и ходивший в набедренной повязке, стал совестью,
стал духовным и политическим вождем трехсот миллионов человек,
и одного его тихого слова было достаточно, чтобы эти миллионы
объединялись в общей бескровной борьбе за освобождение своей
страны, а пролитие крови врага влекло за собой всеиндийский
пост и траур. Нетрудно представить себе, как трагически
исказился бы исторический путь индийского народа, если бы
вместо этого подвижника в решающую минуту выдвинулся в качестве
вождя человек односторонне-волевого типа, вроде Муссолини или
Сталина, - так называемая "сильная личность", мастер демагогии
и политической интриги, маскирующий свою сущность деспота
тирадами о народном благе! Как блестяще играл бы он на низших
инстинктах народа, на естественной ненависти к завоевателям, на
зависти к богатым; какие волны огня и крови заходили бы по
Индии, затопляя острова высокого этического сознания, тысячи
лет укреплявшиеся и лелеемые лучшими сынами великого народа! И
какая тирания воздвиглась бы в итоге над истерзанною страной,
пользуясь склонностью к повиновению, созданною веками
рабства!.. Ганди направил освободительный и созидательный
энтузиазм нации по другому пути. Вот первый в новейшей истории
пример той силы, которая постепенно заменит меч и кнут
государственной власти. Эта сила - живое доверие народа к тому,
кто доказал свою нравственную высоту; это - авторитет
праведности.
Предвижу множество возражений. Одно из них таково: да, это
было возможно в Индии, с ее неповторимыми особенностями, с
четырехтысячелетним религиозным прошлым, с этическим уровнем ее
народа. У других народов другое наследие, и опыт Индии ни на
какую другую страну перенесен быть не может.
Верно, у каждого народа свое наследие. И наследие Индии
привело к тому, что ее народ стал пионером на этой дороге. Но
почти каждый народ видел у себя или рядом с собой диктатуры и
тирании всевозможных окрасок, разнообразной идеологической
маскировки, и каждый мог убедиться, в пучину каких катастроф
увлекает страну слепая власть, не просветленная праведностью,
не отвечающая даже требованиям среднего нравственного уровня. А
ведь государственное водительство - это подвиг, и средний
нравственный уровень для этого мал. Многие народы убедились и в
этом, потому что там, где вместо диктаторов чередуются
политические партии, там сменяются, точно в калейдоскопе,
дипломаты и генералы, боссы и адвокаты, демагоги и дельцы, одни
- своекорыстнее, другие - идейнее, но ни один не способен
вдохнуть в жизнь новый, чистый и горячий дух, разрешить
насущные всенародные проблемы. Ни одному из них никто не может
доверять больше, чем самому себе, потому что ни один из них
даже не задумывался о том, что такое праведность и духовность.
Это - снующие тени, опавшие листья, подхваченные ветром
истории. Если Роза Мира не выйдет вовремя на всечеловеческую
арену, они будут развеяны огненным дыханием волевых и
безжалостных диктатур; если же Роза Мира появится - они
растворятся, растают под восходящим солнцем великой идеи,
потому что сердце народа доверяет одному праведнику больше, чем
сотне современных политиков.
Но еще могущественнее и светлее будет воздействие на народ
и его судьбу, если три наивысших одаренности - праведность, дар
религиозного вестничества и художественная гениальность
совместятся в одном человеке.
Много, о, много проявлений религии относится целиком к ее
минувшим стадиям. Одно из таких проявлений, по-видимому, - и
власть над умами строго очерченных, аподиктически выраженных,
не подлежащих развитию, статуарных догм. Опыт последних веков и
рост личности привели к тому, что создание человека ощущает
условность и тесноту любой догматики. Следовательно, сколь
адогматичными ни были бы тезисы Розы Мира, сколь бы ни были они
проникнуты духом религиозной динамики, но весьма многие
затруднятся принять даже их. Зато множества и множества
откликнутся на ее зов, коль скоро он будет обращен не столько к
интеллекту, сколько к сердцу, звуча в гениальных творениях
слова, музыки, театра, архитектуры. Образы искусства емче и
многоаспектнее, чем афоризмы теософем или философские
рассуждения. Они оставляют больше свободы воображению, они
предоставляют каждому толковать учение так, как это органичнее
и понятнее именно для его индивидуальности. Откровение льется
по многим руслам, и искусство - если и не самое чистое, то
самое широкое из них. Поэтому все виды искусства и прекрасный
культ оденут Розу Мира звучащими и сияющими покровами. И
поэтому же во главе Розы Мира естественнее всего стоять тому,
кто совместил в себе три величайших дара: дар религиозного
вестничества, дар праведности и дар художественной
гениальности.
Может быть, такой человек не придет или придет не скоро.
Возможно, что Розу Мира будет возглавлять не он, а коллектив
достойнейших. Но если бы Провидение направило такую великую
душу в наш век - а Оно ее уже направило - и демонические силы
не сумели бы устранить ее, - это было бы для всей земли
величайшим счастьем. Потому что более могучего и светлого
воздействия на человечество, чем воздействие гениального
художника слова, ставшего духовидцем и праведником и
возведенного на высоту всемирного руководства общественными и
культурными преобразованиями, не может оказать никто. Именно
такому человеку и только такому может быть вверен необычайный и
небывалый в истории труд: этический контроль над всеми
государствами Федерации и водительство народами на пути
преобразования этих государств во всечеловеческое братство.
О, мы, русские, жестоко поплатились за безусловное
доверие, оказанное сильному человеку, принятому многими из нас
за благодетеля человечества. Не повторим этой ошибки! Есть
безусловные признаки, отличающие человека, достойного подобной
миссии, от злого гения народа. Последний сумрачен; первый -
весел духовным веселием. Один укрепляет свою власть казнями и
карами; другой не станет домогаться власти ни в один из дней
своей жизни, а когда примет ее - не прольет ничьей крови. Один
насаждает по всей земле, ему подвластной, культ своей личности;
другому отвратительно и смешно его прославление. Один -
недоступен, другой - открыт всем. Один обуреваем неистовой
жаждой жизни и власти и прячется от воображаемых опасностей за
непроницаемыми стенами; другой - свободен от жизненных
искушений, а перед лицом опасности спокоен, потому что совесть
его чиста, а вера непоколебима. Это - два антипода, посланцы
двух непримиримых начал.
Конечно, в Верховном Соборе такой избранник был бы лишь
первым среди равных. Он опирался бы во всем на сотрудничество
множества, и этим множеством была бы контролируема его
собственная деятельность. На свой необычайный пост он мог бы
прийти только сквозь строгий искус. Такому сану не может
соответствовать ни молодость, ни даже зрелый возраст; лишь
старость. Искушения и борьба страстей должны быть давно изжиты.
