некоторых миров других стихиалей. Положение мелких демонов
Дуггура напоминает положение патрициев и всадников в Древнем
Риме. Нельзя сказать, чтобы они были как-нибудь особенно
жестоки, но сладострастны они свыше всякой меры, как не
сладострастно ни одно существо в Энрофе. Основ владычества
великих демониц здесь не могли бы потрясти никакие мятежи, ибо
оно основано не на страхе, а на похоти, которую испытывают к
ним миллионы подданных, и на наслаждении, которое им даруется в
награду за их послушание и любовь.
Демоницы Дуггура телесно отдаются одновременно целым
толпам, и в их обиталищах, полудворцах-полукапищах, идет
непрерывная, почти непонятная для нас оргия во славу
демонической царицы Луны, той самой, чье влияние испытываем
иногда и мы, люди, в городские лунные ночи: оно примешивается к
маняще возвышенному и чистому влиянию светлой Танит, возбуждая
в человеческом существе тоску по таким сексуальным формам
наслаждения, каких нет в Энрофе. В Дуггуре эти формы есть. В
Дуггуре выработана почти необозримая шкала этих форм, столь
разнообразных, как нигде в Шаданакаре. Влияние Танит сюда не
достигает совсем, о солнечном свете здесь не имеют даже
представления, все погружено то в сизый сумрак, то в
бледно-синеватое, фиолетовыми вспышками играющее освещение
Луны, и ничто не мешает бушеванию страстей, вызываемых лунною
демоницей Воглеа. От непрерывных оргий во дворцах-жертвенниках
Дуггура клубы испарений восходят к ней, и она пьет их, но
бесчисленных обитателей этих городов не может удовлетворить
ничто, ибо их томит еще более глубокий, мало кому из нас
понятный вид сладострастия - сладострастие мистическое, тянущее
их к недостижимому даже для них: к Великой Блуднице. Она - их
божество, их тоска и греза. Ей посвящен их высший культ. В дни
ее праздников демоницы-правительницы отдаются рабам. Но
получить удовлетворение это мистическое сладострастие может
лишь в Дигме, в обиталище Гагтунгра, и достойным его
оказываются лишь избранники.
Восполнение жизненных сил бесчисленного населения Дуггура
совершается за счет нашего слоя: излучение человеческой и
отчасти звериной похоти, так называемый эйфос, беловатыми
ручьями медленно и вязко движущееся вдоль улиц Дуггура; они его
впивают в себя. Такая пища соответствует их собственному
существу: похоть - смысл, цель, содержание и пафос их жизни.
Острота наслаждений, испытываемых ими, во много раз сильнее,
чем способны испытывать мы. Они движутся по кругу
перевоплощений, и для них это действительно безвыходный круг:
каждый раз между инкарнациями их души погружаются в Буствич,
приобретая облик человеко-червей и заживо пожирая
людей-страдальцев в этом вечно гниющем мире. И все же
наслаждение, доставляемое похотью, даже неутолимым мистическим
сладострастием к Великой Блуднице, в их глазах так велико, что
они готовы платить пребыванием в Буствиче за беснование и оргии
в Дуггуре.
Единственным светилом в Дуггуре, его солнцем, служит Луна:
поэтому большую часть времени этот слой погружен в глубокий
сумрак. Тогда вступает в свои права искусственное освещение -
длинные цепи мутно-синих и лиловатых фонарей: они тянутся
нескончаемыми гирляндами вдоль пышных, массивных зданий. В
архитектуре господствует закругленная линия, но это не
избавляет ее форм от тяжеловесности. Внутреннее и внешнее
убранство зданий аляповато и грубо, но поражает своим
богатством, своим бьющим в глаза великолепием. Зодчие,
художники, даже ученые, не говоря уже о рабочих, принадлежат к
классу рабов. Основное, демоническое, население Дуггура столь
же импотентно умственно и художественно, насколько одарено
похотью.
Для человеческой души срыв в Дуггур таит грозную
опасность. Срыв происходит в том случае, если на протяжении
жизни в Энрофе душу томило и растлевало сладострастие к
потустороннему - то самое мистическое сладострастие, которое
испытывают мелкие демоны Дуггура к Великой Блуднице. Даже
пребывание в Буствиче не может для такой души восстановить
должного равновесия между отягченным эфирным телом и окружающей
средою. Душа со своими облачениями проваливается в Рафаг, где
ждет ее новый провал: в тот самый мир, о котором ей смутно
мечталось на земле. Там, в Дуггуре, на нее надевается каррох -
плотноматериальное тело, схожее с физическим, но созданное из
той материальности демонических миров, которая порождена
темными иерархиями метабрамфатуры и Гагтунгром. Спасение души
из рабства в Дуггуре силами Света наталкивается на
исключительные трудности. Есть, однако, один акт, зависящий от
самой человеческой души, который может открыть перед ней путь к
спасению: самоубийство. Греховное в Энрофе, где материальность
сотворена Провиденциальными силами и предуготовляется к
просветлению, самоубийство в демонических слоях оправдано, так
как влечет за собой разрушение карроха и освобождение души. Но
если этого акта не совершено, а светлые силы помощи побеждены,
душа после смерти в Дуггуре попадает в Буствич опять, потом
снова в Дуггур - уже не в качестве раба, а привилегированного.
Шельт постепенно демонизируется, застревает в колесе инкарнаций
от Дуггура до Буствича и обратно, и может статься, что монада,
в конце концов, отказывается от него. Тогда он падает в Суфэтх,
кладбище Шаданакара, и умирает там навсегда, а монада покидает
нашу брамфатуру, чтобы начать наново свой путь где-нибудь на
других концах Вселенной. Из тех немногочисленных, впрочем, душ,
что погибли навеки в Суфэтхе, большинство были жертвами именно
Дуггура.
Описание Дуггура можно закончить небольшим штрихом. В
Дуггуро-Петербурге, так же, как в Друккарге, так же, как в
Небесной России, есть двойник - лучше сказать, тройник -
огромной статуи Всадника. Но здесь этот Всадник мчится не на
раругге, как в столице российского античеловечества, и,
конечно, не на заоблачном белом коне, как в небесном
Петербурге. Здесь - это изваяние первооснователя этого
преисподнего города с бурно пылающим и дымящимся факелом в
простертой руке. Отличие этой фигуры еще и в том, что она
мчится не на коне, а на исполинском змее Может быть, теперь
поймет читающий эту книгу, о чем и о ком говорил Александр Блок
в стихах, исполненных настоящего прозрения:
Сойдут глухие вечера,
Змей расклубится над домами.
В руке протянутой Петра
Запляшет факельное пламя.
Зажгутся нити фонарей,
Блеснут витрины и троттуары
В мерцаньи тусклых площадей
Потянутся рядами пары.
Плащами всех укроет мгла,
Потонет взгляд в манящем взгляде.
Пускай невинность из угла
Протяжно молит о пощаде!
Там, на скале, веселый царь
Взмахнул зловонное кадило,
И ризой городская гарь
Фонарь манящий облачила!
Бегите все на зов! на лов!
На перекрестки улиц лунных!
Весь город полон голосов,
Мужских - крикливых, женских - струнных.
Он будет город свой беречь,
И, заалев перед денницей,
В руке простертой вспыхнет меч
Над затихающей столицей.'
Что в руке первооснователя Дуггура рано или поздно, вместо
факела, вспыхивает меч кары, меч кармы - это понятно. И каждая
душа человеческая, побывавшая в этом темнолунном городе, не
может не помнить этого, хотя бы и совсем смутно. Не вполне
понятно другое: в какой мере самому Блоку были ясны взаимосвязи
между Дуггуром и нашим миром. Об этом я попытаюсь высказать
некоторые наблюдения в тех главах книги, которые посвящены
проблеме метаисторического смысла художественной гениальности.
В некотором сочетании с Дуггуром находятся слои стихиалей,
принадлежащих уже не к демонической, а к промежуточной группе.
Монады их, как и других стихиалей светлой природы, - в одном из
прекрасных миров Высокого Долженствования, во Фляуросе. Но
вследствие того, что природа их омрачена в ходе их развития,
путь их инкарнации приводит в слои Нибрусков, Манику, Каттарам
и Рон, а чистилища и страдалища заменены для них Дуггуром, где
они влачат свои дни в состоянии рабства. Восходящее же
посмертно приводит их сперва в Шалем - для них он сходен с
нашей Олирной, и далее, через Файр и Уснорм, во Фляурос, где
они соединяются со своими монадами.
Нибруски представляют собой существа, как бы средние между
мелкими демонами Дуггура и тем, что древние римляне
представляли себе под именем "гениев места". Без нибрусков не
обходится ни один человеческий поселок. Мне еще неясно, как и
почему эти существа заинтересованы в физической стороне
человеческой любви и особенно в нашем деторождении. Может быть,
_______
' Здесь и далее цитаты сохранены в авторской
редакции. (Примеч. ред.).
______________________________________
какие-то излучения человеческой души в состояниях,
свойственных младенчеству и раннему детству, имеют известное
отношение к восполнению нибрусками своих жизненных сил. Во
всяком случае, их заинтересованность не вызывает сомнений. Они
по-своему хлопочут, споспешествуя сближению в нашем слое мужчин
и женщин между собой, шумно радуются нашим детям, суетливо
снуют вокруг них, стараясь даже предохранить их от невидимых
нам опасностей. Но они капризны, импульсивны и мстительны.
Доверять им можно не всегда.
И пусть мудрецы нашего века, посадившие сами себя в
материалистический карцер, иронизируют с высоты своего
невежества над суевериями дикарей, но только в сказках о
домовых, о пенатах и ларах, о добрых и шаловливых маленьких
духах домашнего очага заключается глубокая правда. Древнее
язычество знало ее куда лучше нас, лучше евреев и магометан,
лучше христиан, возводивших на эти безобидные существа поклепы
и небылицы. Сплетни про домовых удивляют своей
несправедливостью. Подобные россказни бывают порождены только
одним духом - тем самым, который свойственен фанатикам
монотеизма, ханжам и сухим моралистам, объявляющим все, что не
входит в их канон, нечистью. Куда объективнее относились к этим
существам древние, видевшие в них верных друзей - лар и
пенатов!.. Область этих мелких стихиалей, ютящихся у
человеческих жилищ, называется Манику. Ландшафты этого мира
похожи на комнату и не лишены уюта. Но снаружи - мрак и холод,
и не дай Бог этим существам быть изгнанными из их теплых
убежищ. А формы их воплощений не таковы, как у большинства
стихиалей: в них нет ничего струистого, переливающегося, -
наоборот: как и нибруски, как жители Дуггура, они обладают
плотным, четко очерченным телом, хочется сказать - тельцем. Они
миниатюрны, веселы и проказливы, а некоторые активно добры. Это
своего рода филантропы, любящие делать людям мелкие услуги так,
чтобы этого никто не знал. Впрочем, другие из них позволяют
себе с людьми более или менее безобидные шутки. Вообще же, они
относятся к нам избирательно, но дом стараются хранить и
оберегать, как могут. Потому что в случае его разрушения
разрушаются и их приюты в слое Манику, и бездомные малютки в
большинстве случаев погибают. Лишь немногим удается добраться
до другого убежища.
О Каттараме, области стихиалей минерального царства,
связанных с верхней частью земной коры, я почти ничего не могу
сказать: соответствующего личного опыта у меня нет, а мои
невидимые друзья сказали мне об этом мире лишь несколько слов.
Я узнают только, что ландшафт Каттарама - подземные пустоты
