от друга; даже отдельно взятое, каждое из них претерпевает
значительные изменения на протяжении веков. Сформировались они
тоже в различные эпохи. В метакультурах древности, включая
Византию, их не было вообще. Точнее - на их месте были миры
безысходного страдания; отголосок мистического знания о
безвыходности страдалищ явственно слышен в большинстве древних
религий.
Древнейшие из чистилищ принадлежат к метакультуре
Индийской: именно этот синклит первым в истории человечества
достиг такой мощи Света, какая была необходима для того, чтобы
воспрепятствовать силам Гагтунгра превратить в страдалища
сакуалу некоторых слоев искупительного посмертия, которую
Индийская метакультура унаследовала от древнейших человечеств -
даймонов и титанов. Позднее в чистилища были превращены
некоторые слои метакультур еврейства, христианства и ислама:
здесь решающее значение имело воскресение Иисуса Христа, Его
схождение в демонические миры и последовавшая затем, в течение
ряда веков, борьба христианских синклитов с демонами за
смягчение Закона возмездия. Но в Византийской метакультуре эта
борьба победой не увенчалась. Вражеский стан оказал
непреодолимое сопротивление; в итоге этой борьбы Византийская
метакультура оторвалась от Энрофа. Я мимоходом упоминал уже о
многозначительности того обстоятельства, что византийское
православие не приняло идеи чистилищ, когда она появилась в
западной Церкви. В ужасающих перспективах вечных мук, ожидающих
грешную душу, следует искать и горючее вещество того
аскетического максимализма, которым пламенел византийский
религиозный дух до самого конца своей истории. Да, перед
духовидцами Византии эсхатологическая глубь разверзалась со
всеми крайностями своей демонической жестокости. Приходится
удивляться не отчаянным эксцессам аскетизма в этой стране, а
скорее тому, что не во всех метакультурах, лишенных чистилищ,
подобные эксцессы имели место.
В Российской метакультуре первый шеол был создан в XII
веке, будучи преобразован из страдалища силами Христа. С
течением времени он несколько изменил свой вид; изменились и те
кармические грузы, которые влекут умерших в этот мир. Впрочем,
механическая сторона действия Закона возмездия остается,
конечно, неизменной, всегда и везде: она состоит в том, что
нарушение нравственных законов влечет за собой утяжеление
эфирного тела совершившего. Пока он жив, утяжеленное эфирное
тело остается как бы на поверхности трехмерного мира: при этом
тело физическое играет роль спасательного круга для утопающего.
Но как только связь между ними разрывается смертью, эфирное
тело начинает погружаться глубже и глубже, из слоя в слой, пока
не достигнет равновесия с окружающей средою. Таков, в основном,
механизм. Но есть и существа, которые следят за его безотказным
действием: блюстители кармы. Это совсем особая категория; среди
разнообразных демонов Шаданакара это - пришельцы. Когда
демонические полчища планеты Дайи были изгнаны из ее брамфатуры
прочь, в брамфатуру ее спутника, а спутник вскоре за тем погиб
и превратился в стаю мертвых кусков - астероидов, его
демонические обитатели рассеялись в мировом пространстве в
поисках новых пристанищ. Часть их вторглась в Шаданакар,
заключив некое подобие договора с силами Гагтунгра. Это
существа высокого интеллекта, но с холодной, как лед, сферой
чувств. Им равно чужды ненависть и любовь, злоба и сострадание.
Они взяли на себя заботу о механизме кармы, восполняя убыль
своих жизненных сил эманациями душевных мук тех людей, что
после жизни в Энрофе принуждены опускаться в Скривнус, Ладреф и
Мород- верхние слои чистилищ. Размеры этих существ огромны; они
полупрозрачны и серы, как мутное стекло, тела их прямоугольны,
а в мордах, как это ни странно, есть сходство с мордами
сторожевых собак: торчащие уши и зорко наблюдающие глаза. С
силами Света они вступают в борьбу только тогда, когда эти силы
предпринимают труд по смягчению законов кармы и преобразованию
чистилищ.
Первое из чистилищ именуется Скривнус. Это - картина
обезбоженного мира и обезбоженного общества без всяких прикрас.
Бесцветный ландшафт; свинцово-серое, никогда не волнующееся
море. Чахлая трава, низкорослые кустарники и мхи напоминают до
некоторой степени нашу тундру. Но тундра хотя бы весной
покрывается цветами; почва же Скривнуса не взрастила ни одного
цветка. Обиталищами миллионных масс тех, кто были людьми,
служат здесь котловины, замкнутые среди невысоких, но
неприступных откосов. Скривнус не знает ни любви, ни надежды,
ни радости, ни религии, ни искусства; никогда не видал он и
детей. Нескончаемый труд прерывается лишь для сна, но сны
лишены сновидений, а труд - творчества. Какие-то огромные
пугающие существа бодрствуют по ту сторону откосов; время от
времени они швыряют оттуда груды предметов, как бы скользящие
по воздуху. Каждый из предметов сам находит того, кто над ним
должен работать: чинить никому не нужную ветошь, мыть что-то
вроде измазанных маслом и грязью склянок, надраивать
металлические обломки. И работа, и сон протекают
преимущественно в баракообразных домах, длинных, перегороженных
внутри барьерами высотой до пояса.
Облик обитателей сохраняет полное человекоподобие, но
черты смыты и разглажены. Они напоминают блины, почти полностью
схожие друг с другом. Впрочем, память о существовании в Энрофе
не только сберегается в душе обитателей, но и гложет их, как
мечта об утраченном рае. Самое неотступное из мучений Скривнуса
- это скука безысходного рабства, это нудность труда, это
отсутствие перспектив, каких бы то ни было.
Ибо не перспективой, а кошмаром вечно нависающей угрозы
представляется единственно реальный выход отсюда. Выход этот
заключается в том, что на море показывается черный, похожий на
ящик корабль, быстро и бесшумно скользящий к берегу. Его
появление повергает обитателей в панический ужас, так как ни
один не знает, застрахован ли он от поглощения кромешной
темнотой трюма. Забрав некоторое число их - тех, кого груз
кармы обрекает на страдание в более глубинных слоях, корабль
отчаливает. Заключенные в трюм не видят совершаемого пути. Они
чувствуют только, что движение по горизонтали сменяется
спиральным спуском, как если бы корабль увлекался в
закручивающийся Мальстрем.
Скривнусом ограничиваются искупительные страдания тех" чья
совесть не омрачена памятью ни о тяжких пороках, ни о
преступлениях, но чье сознание в Энрофе было отделено от воли и
влияния его шельта глухой стеной житейских забот и попечений
только о материальном.
Следующий слой похож на предыдущий, но он темней: как
будто он застыл в неопределенном сумраке на границе вечной
ночи. Здесь ни строений, ни человеческих толп; однако каждый
ощущает невидимое присутствие множества других: следы движений,
схожие с отпечатками ног, выдают их присутствие. Чистилище это
называется Ладреф, и кратковременное пребывание в нем
испытывают десятки миллионов. Это - следствие маловерия, не
дававшего силам духовности проникать в естество человека и
облегчать его эфирное тело.
Тот, кому предстоит дальнейший спуск, субъективно
воспринимает его так, как если бы он заснул и внезапно
проснулся в изменившейся обстановке. В действительности же
демонические существа - осуществители кармы - переносят его во
время забытья в другой поток времен, хотя число
пространственных координат - три - остается неизменным во всех
шеолах.
Искупающий свою карму оказывается среди полного мрака, где
слабо фосфоресцируют только почва да редкие эквиваленты
растений. Благодаря светящимся скалам ландшафт не лишен кое-где
мрачной красоты. Это последний слой, где еще имеется то, что мы
обобщенно называем Природой. Следующим слоям будет свойственен
только урбанистический ландшафт.
Здесь, в Мороде, царствует абсолютная тишина. Каждый,
пребывающий в этом мире, других обитателей не воспринимает
совсем и уверен в своем полном одиночестве. Тоска великой
покинутости охватывает его, как железный панцирь. Напрасно
метаться, молиться, звать на помощь, искать - каждый
предоставлен общению только с собственной душой. А душа
преступна, ее память запятнана совершенным на земле злодеянием,
и для такой души нет ничего более пугающего, чем уединение и
тишина. Здесь каждый уразумевает смысл и масштабы совершенного
на земле зла и выпивает до дна чашу ужаса перед своим
преступлением. От этого бесконечного диалога с самим собой
несчастного не отвлекает ничто, даже борьба за существование.
Потому что никакой борьбы тут нет, пища кругом в изобилии, ею
служат некоторые виды почв. Одежда? Но в большинстве слоев, в
том числе и в Мороде, эфирное тело само излучает облекающую его
ткань: ту, которую мы заменяем одеждой. И если в мирах
Просветления она прекрасная и светящаяся, то в Мороде
творческая ущербность его обитателей позволяет создавать только
эфирные клочья. Впрочем, подобное нищенское рубище облекало
астрально-эфирное существо искупающего уже в Ладрефе.
Того, чью совесть не может очистить и Мород, ждет уже не
спуск в следующий слой, а внезапный и устрашающий провал в
него: это схоже с трясиной, в которую несчастный попал
неожиданно для себя и которая засасывает его: сперва ноги,
потом туловище, наконец, голову.
Повествование достигло Агра, слоя черных паров, между
которыми вкраплены, как острова, черно-зеркальные отражения
великих городов Энрофа. Этот слой, как и все чистилища, не
имеет космической протяженности. Поэтому здесь ни солнца, ни
звезд, ни луны: небо воспринимается как плотный свод, окутанный
постоянной ночью. Некоторые предметы светятся сами, тускло
светится и земля, точно пропитанная кровью. Цвет здесь
преобладает один: в Энрофе мы не способны видеть его, и по
впечатлению, производимому им, он скорее всего напоминает
темно-багровый. Кажется, это тот самый невидимый свет, который
в физике называется инфракрасным.
Я очень немного, едва-едва, знаком с инфра-Петербургом.
Помню, что там тоже есть большая, но черная, как тушь, река и
здания, излучающие кроваво-красное свечение. Это подобно
отчасти иллюминациям наших праздничных ночей, но жутким
подобием. Внешний облик тех, кто пал в этот мир, напоминает, до
некоторой степени, облик гномов: человекоподобие еще сохранено,
но формы уродливы и убоги. Рост уменьшен. Движения замедлены.
Никакой материальности, заменяющей одежду, их тело уже не
излучает; царствует беспомощная нагота. Одно из мучений Агра -
чувство бессильного стыда и созерцание собственного убожества.
Другое мучение в том, что здесь начинает впервые испытываться
терпкая жалость к другим подобным и приходит понимание своей
доли ответственности за их трагическую судьбу.
Третья же мука этих несчастных - страх. Он порождается
наличием в Агре еще других существ, хищниц демонической
природы: они называются волграми. Когда мы приблизились к
зданию, составлявшему темноэфирное тело Инженерного замка, я
различил неподвижно сидящее на его крыше существо, огромное,
величиной с ящера мезозойской эры. Оно было женского пола,
мешковатое и рыхлое, с серою, ноздреватою кожей. Сиротливо
прижавшись щекой к башне и обняв ее правою лапой, бедняга
неподвижно смотрела перед собой совсем пустыми, как мне
показалось, глазницами. Она была глубоко несчастна. По-моему,
