ромко произнес тогда Иван, раздраженный этим пронзительным, быстрым с
каким-то внутренним надрывом голосом. Он наслушался уже таких голосов на
фронте и хотел сейчас только тишины и влитого в нее пения птиц.
- Ну и ладно, - обиделся вдруг Свирид, - ну и оставайся! Я то думал
ты друг. Сто лет не виделись, а тут те на, как чужой я тебе. Да, так что
ли? Ну и ладно, ну и стой! А то бы пошли, поговорили, надо ведь решить,
какую работу при новом порядке выполнять будем. Ты ведь дома то сидеть
не будешь? Бездельничать то не будешь, немцы то порядок, да трудолюбие
уважают. Ну-ну! Я к тебе еще зайду на днях.
И вот весь остаток дня и ночь провел Иван в мучительных размышлениях
и сомнениях. Проклинал он и Свирида и себя. "Он то слабак, но и я не
лучше его оказался. Вернулся, домой мне захотелось, в теплый уголочек да
в объятия жены! А кому не хочется то - каждый бы из того ада в свой рай
домашний и убежал бы. Но ведь все равно сражаются люди в этом месиве
кровавом, а остаются такие вот слабаки, как Свирид, да я. Ну Свирид то
он ясно - приспособиться, немцу выслуживаться станет, а я то никогда не
стану, может и бороться с ним стану, а что - найду единомышленников..."
- так размышлял он и все ж накатывалось на него временами раскаяние в
том, что он бежал, дезертировал и хватался от тогда за голову и стонал.
Постоянно росло напряжение, и хоть никто об этом в доме не говорил -
все знали, что фашистские части могут войти в город в любую минуту...
Иван не знал было ли это впрямь, или он заснул, но ночью его, вроде
бы, коснулась прохладная ручонка семилетней Ирочки и ее невесомый голо-
сок зазвенел в серебристом сиянии месяца, который приветливо заглядывал
в окошко:
- Папа, мне так страшно стало! Такой страшный сон приснился, папоч-
ка... Как будто много взрослых дядек все убивают друг друга и все вокруг
рушат. И все злые такие друг на друга, как будто их бешенная собачка
укусила. И это все как по настоящему было, как в кино, и мне так страшно
стало... но ведь этого нет, ведь это только сон, правда ведь, папочка?
И тогда ему действительно показалось, что все это действительно лишь
затянувшийся кошмарный сон - вот и тишина в ночи разлилась необыкновен-
ная: канонада умолкла и лишь сверчки распевали свои сонаты где-то у обо-
чины дороги. "Действительно, все это лишь кошмарное видение - не может
быть, чтобы под этим вот волшебным месяцем, происходило такое противное
самой жизни, самой природе. Пройдет ночь и наступит утро и будем мы жить
так, как жили раньше, а этот кошмарный сон забудется скоро"
И вот теперь наступило чудное августовское утро: солнечное, наполнен-
ное благоуханием трав и цветов, купающихся в росе - утро, разрушенное
ревом бомбардировщиков. Рев этот, достигнув наивысшего своего предела,
когда задрожали уже стекла, а золотистые рыбки в аквариуме закружились в
стремительном хороводе, начал постепенно стихать, удаляться, уступая
место привычной канонаде...
* * *
Марья приготовила завтрак: испускали ароматный пар душистые, румяные
блины, а козье молоко, подобно ослепительно белым лунам, кругляшами бе-
лело в резных кружках. Хозяйка достала и варенье и еще яблочные пирожки.
И весь этот стол с завтраком выглядел так мирно, так привычно, что, ка-
залось, вот сейчас они позавтракают и отправятся в лес за грибами или на
рыбалку... И опять сердце защемило у Ивана и не верилось ему, что чудо-
вищное, виденное им словно в кошмарном сне все же существует и приближа-
ется к их дому...
А оно существовало и давало о себе знать этим отчаянным ревом сраже-
ний.
Блины были просто восхитительными, а молоко подобно солнечному меду,
но ели они без всякого аппетита, а Ира все поглядывала на мать и нако-
нец, не выдержала, бросилась к ней и обняв, зарыдала.
Потом в доме вновь воцарилась тишина... даже гул сражений отпрянул
куда-то вдаль. Только тикали часы, да раз плеснула хвостом рыбка и кот
перешел из одного угла в другой и лег там, внимательно смотря за своими
хозяевами...
На улицу все замерло, потонуло в ярких лучах, зеленом сиянии и густых
тенях. Так они и сидели в тишине, когда застрекотал где-то далеко на
улице мотор.
- Пришли! - шепнула Марья и глаза ее наполнились болью, она крепко
обняла Иру, подозвала Сашу и его обняла.
Во дворе тревожно завыл их старый охотничий пес Хват. Стал нарастать
гул, и слышалось в этом глубоком, бесконечно нарастающем гуле, голоса
тысяч и тысяч железных чудовищ. А когда затрещали по улице гусеницы и
заревели, кажется под самым ухом, звериные моторы, Ира вновь заплакала и
звенела своим голосочком:
- Пришли, мама! Чудища - фашисты пришли! Мама!
И рев ворвался в дом, как какое-то невидимое чудовище, а за вишнями
видны были расплывчатые, нечеткие очертания массивных танков.
Где-то отчаянно застрекотал пулемет, спустя мгновенье к нему присое-
динился второй, затем рвануло так, что задрожали окна, а кот испуганно
мяукнул, потом еще раз рвануло и затрещали автоматы.
Во дворе зашелся грозным лаем Хват, а в калитку ударили несколько раз
так, что она едва не рухнула. Удары неожиданно прекратились...
А на улице все грохотало и грохотало и продвигались за вишнями тем-
ные, причудливые контуры железных чудовищ...
Они так и сидели за столом, сгрудившись вместе, ожидая страшного мо-
мента, когда это, подобравшееся совсем близко, зальет и их.
И этот момент наступил.
В калитку вновь застучали и раздался пронзительный, быстрый, надрыва-
ющийся от натуги крик Свирида:
- Иван, ты что там, оглох что ли совсем! Иван, ну давай открывай
быстрее! Ну открывай, а то сейчас без ворот останешься!
У Ивана выступила испарина, сердце тисками защемило в груди и он
вскочил быстро на трясущиеся, ставшие совсем слабыми ноги и сильно обняв
Марью бросился к двери.
- Папа, не открывай им! - крикнул двенадцатилетний Сашка, и заплакал
навзрыд, не стыдясь больше своих слез.
Иван не обернулся на его крик, не сказал ему ни слова в утешение -
ему страшно было смотреть на своего сына. Вот он в бреду промчался
сквозь сад, схватился трясущейся, непослушной рукой за калитку, дернул
ее на себя, уже видя по ту сторону нервно улыбающееся, напряженное лицо
Свирида и рядом с ним запыленные чуждые силуэты врагов.
- Задвижку то открой! - истерично хихикнул Свирид, когда Иван во вто-
рой раз дернул калитку. А когда Иван открыл калитку, завизжал. - Ну, что
ж ты растерялся! А? Ну прямо как... вообще, ну, что ты испугался? Как ты
дверь то смешно дергал... ха-ха-ха! Ты что Иван, не, ну так разве можно
- раз, другой дернул, а задвижка то закрытой оставалась, ты что же, не
видел что ли, что она закрытой было, а? Нет, ну ты растерялся, точно
растерялся, точно...
В голове у Ивана бабахал без останова раскаленный колокол и немота
сковала его язык. А рослые, в запыленной солдатской форме враги с силой
толкнули Свирида в спину и вошли следом...
У Ивана вновь заболело сердце и поплыли темные круги перед глазами -
он услышал долетевший из дома крик Иры, и ясно представил себе, как
прильнула она к окну и смотрит, как чужаки топчут своими высокими тяже-
лыми сапогами ее любимый садик и приближаются к дому...
А в калитку вошло уже пять или шесть немецких солдат и рассыпались по
саду настороженно водя автоматами, заглядывая в хозяйственные пристройки
и топча грядки. Вслед за ними вошел какой-то полный, розовощекий карапуз
в блестящей фуражке и еще кто-то - белобрысый длинный и худой, как
жердь.
Хват заходился в яростном лае и рвался с цепи, жаждя принять смертный
бой. Розовощекий карапуз сморщился брезгливо и раздраженно пискнул
что-то одному из солдат. Не успел Иван опомниться, как автомат повернул-
ся дулом к Хвату и, оглушительно рявкнув, выплюнул несколько свинцовых
зарядов.
Пес, закрутившись по земле, пронзительно завыл. Тогда автомат выплю-
нул еще несколько стремительных росчерков свинца...
Из дома раздались приглушенные крики, кажется звуки борьбы...
- Кемандир говорит, что у вас был плехой пес, - отчеканил, смотря в
никуда, похожий на жердь немец.
- Ну пристрелили собачку, ну ничего, ну что ж ты ее сам не усмирил? -
нервно задергался Свирид, - ну ты не жалей, я тебе, видишь, работенку то
нашел. Ты помнишь, о чем мы вчера говорили? Ну вот, я тебе и нашел! Ведь
не будешь же ты дома теперь сидеть. Им шофер нужен. Понимаешь ты -
ШО-ФЕР! А кто у нас шофер - это ведь ты - ну вот, я им и сказал...
- Онь? - спросил долговязый немец у Свирида, и когда тот утверди-
тельно закивал, обратился к Ивану. - Ты есть шефер, ты пойдешь с нами...
- Стой, Ира... Ира, куда же ты! - раздался вдруг из дома пронзи-
тельный крик Марьи, и дверь уже распахнулась и выбежала в сад рыдающая
Ира. Она бросилась к лежащему без движения в кровавой луже Хвату... Сле-
дом выбежала смертельно побледневшая Марья и беззвучно побежала за ней,
выбежал и Сашка, он обогнал мать, и вот уже стоял, вместе со своей сест-
рой над разорванном пулями телом Хвата.
- Хватик, Хватик очнись, очнись! - звала пса Ира, брала его за лапу,
поднимала ставшую непривычно тяжелой голову и вся уже перепачкалась в
крови. Розовощекий карапуз повернулся к ней и захихикал, выговаривая ка-
кие-то слова, его хихиканье услужливо поддержал и долговязый переводчик
- он стал кривить рот и издавать отрывистые звуки, сотрясаясь при этом
всем телом.
Марья подбежала к своим детям, встала над ними, повернулась своим
бледным лицом к врагам и замерла так, сжав свои маленькие кулачки, поб-
ледневшая ее нижняя губа заметно подрагивала.
Карапуз вдруг резко повернулся к Ивану и резким голосом отчеканил то,
что спустя мгновенье перевел долговязый:
- Ты поедешь сь нами! Немедля!
- Но я... - Иван задыхался, так, словно его кто-то схватил за горло,
в конце концов ему удалось все-таки выдавить из себя. - Я никуда с вами
не пойду. Я не могу... я не могу оставить семью...
Свирид аж передернулся весь, и слезливым, надорванным голосочком зах-
рипел:
- Да Иван, да ты что! Да как ты можешь - ну, подумай, ну, нельзя ведь
так, Иван Петрович, а... ну, как можно то... ах ты!
Карапуз выхватил пистолет и направил его на Марью.
- Он бюдет стрелять! Нам некегда тратить время на такую мьел-лочь!
Три секунды! Рьяз... два...
Иван бросился к карапузу схватил его за руку, но подбежавший солдат
ударил его в челюсть прикладом. Треснули зубы, рот разом наполнился теп-
лой кровью и острой болью. От следующего удара, вбившегося в грудь, он
упал, одновременно с этим разорвал воздух выстрел, а за ним еще один, и
закричал кто-то - толи зверь, то ли человек, пронзительно и страшно.
- Папа, папа! - двенадцатилетний Сашка склонился над ним и водил ру-
кой по волосам и по окровавленному лицу, а выше подмигивало среди трепе-
щущей листвы и ярких россыпей вишен августовское солнце.
- Марья.. Ира... в кого стреляли? В кого стреляли! - он стал судорож-
но подниматься и все время опадал вниз в темную яму; перед глазами весь
мир кружился и плыл в стремительном, безумном водовороте.
- Иван! Ивана-а-а! - захрипела где-то совсем рядом Марья и он весь
передернулся, пополз на этот крик...
И вот увидел: немецкий солдат держал за волосы стоящую на коленях
возле убитого Хвата Марью, выкручивал ее черные плотные локоны, а другой
рукой крутил у ее виска автоматное дуло. Он сильно, со злостью вжимал
стальное дуло в кожу - Иван видел, как собиралась она там в синие бугор-
ки, когда проворачивал он в очередной раз дуло и маленькая, ослепительно
яркая на бледной коже струйка заструилась стремительно вниз по щеке.
Марья, когда увидела, что Иван поднялся, сжала зубы и не издавала больше
ни звука.
И вновь, словно ударил кто-то раскаленным прутом по голове - грянул