относительно новые еврейские книги по религиозному законодательству, то
можно увидеть, что влияние мистика на законы - это добавление новых де-
талей, новых форм, но он никогда не идет напролом сквозь старые законы.
В результате это очень упорядоченный способ восприятия вещей.
Я не собираюсь и не должен пытаться углубляться в теорию вещей. Поче-
му еврейский мистицизм не пошел по тому же пути, что и другие? Почему
мистицизм везде, где он встречается - от греческих мистерий до учений
современных гуру, - в большинстве своем одинаково преступал законы, и
почему в иудаизме он не делал этого? Конечно, все знают, что мы, евреи,
. странные люди, но не можем же мы быть настолько странными. Это кажется
почти невозможным: как можно быть мистиком и тем не менее придерживаться
мелких деталей? Таков, в основном, вопрос, стоящий перед евреями в этом
смысле.
Не углубляясь в детали, скажу, что это берет свое начало в абсолютно
другом теологическом понимании закона. Около двух тысяч лет назад Иосиф
Флавий пытался объяснить греческой общественности образ жизни евреев, он
обращался к образованным людям, которые не были евреями и ничего не зна-
ли об иудаизме. Между прочим, он даже недостаточно хорошо знал греческий
язык, но он сделал все, что мог. Помимо других вещей, он пытался объяс-
нить, какая система законодательства применяется евреями. Он говорит:
мы, народ, - не аристократия, мы не демократия, мы не теократия, и он
дает этому название . номократия, то есть власть закона. В определенном
смысле верховным правителем страны является закон, а не царь и не ка-
кой-то орган управления. Был Храм, и были первосвященники, и было Б-гос-
лужение, но все это подчинялось власти закона, и они - и царь, и адми-
нистрация - не только не могли нарушать его, но и подчинялись ему. Закон
здесь, насколько можно об этом говорить, идентичен Б-жественному началу,
а не отличается от него. В то время как у других народов есть теократия,
у евреев, видимо, закон стоит на том же месте, на котором у других наро-
дов стоит Б-г. Возможно, это очень странное представление. Оно рассмат-
ривалось часто и по-разному, но я думаю, что это, возможно, правильное
определение, основанное на вере в то, что закон не просто имеет Б-жест-
венное происхождение, но и сам по себе Б-жественен. Я скажу это на иври-
те: многие народы верят в то, что "Тора мин а-Шамаим", закон дан с Не-
бес, но мы верим в Тору, которая сама по себе "Шамаим", что закон - сам
по себе Небеса.
Это очень важное различие. Наша мистическая литература говорит: Тора,
то есть закон, и Бог - одно и то же, "Тора и hа-Кадош-Барух-hy коль
эхад" . "Закон и Бог - одно и то же". Поэтому поиск Божественного начала
не переходит границы закона, потому что закон - это не посредник, а в
каком-то смысле он идентичен с Богом. Если сравнить это понятие с хрис-
тианской догмой, то я бы сказал, что если христианство на том или ином
уровне верит в воплощение Бога в человеке, то мы, евреи, верим в вопло-
щение Бога в законе. Опять же, я не буду детально углубляться в этот
вопрос, но имеется достаточно фактических доказательств того, что это
заявление - не просто результат воображения, но что именно так сами ев-
реи видят себя. И даже мистик стремился как можно ближе подойти к тому,
что Божественное начало и закон не разделены, а идентичны. И поэтому
мистик не выходил за пределы власти закона, но, скорее, работал в тесной
связи с этой системой.
Позвольте мне вернуться к более общим вопросам. Поскольку мистицизм в
любой форме предполагает постоянную ломку форм, он вполне хорошо сочета-
ется и идет рука об руку с современностью. Конечно, это не является са-
мой современностью в том виде, как я пытаюсь ее описать. Между этими
двумя явлениями есть нечто общее, а именно ломка форм, ломка уверенности
или веры в существование формы как самоценного и необходимого явления. В
каком-то отношении можно провести границу, и она существует, и люди
сталкиваются с ней, особенно в современности. С одной стороны, и это
можно видеть вокруг нас, современность открывает путь всем формам мисти-
цизма. Чем больше современности в этом смысле, тем больше возможностей
для мистических теорий. Возьмем, например, то, что здесь называлось
марксизмом (я думаю, что это правильное определение данного термина, по-
тому что во всех других местах этому явлению давали множество различных
имен). Была ли стоимость в своей основе системой, не допускавшей сомне-
ния? На самом деле эта система с самого начала была построена на понятии
так называемого научного социализма, научного для людей, которые прини-
мали для себя этот штамп. Научным было нечто определенное. Это, кстати,
доказывает, что люди, принимавшие штампы, не были хорошими учеными, по-
тому что если бы они были учеными, то они бы не верили настолько в то,
что "научный" означает "определенный", "ясный", нечто, результаты чего
вам известны от начала до конца. Это между прочим. Но в основе своей это
была форма, это была несовременная форма, и несмотря на то, что она в
других отношениях работала на модернизацию, сама по себе форма эта была
несовременной. Когда эта форма ломается, как это свойственно всем фор-
мам, будь то по верным или неверным причинам, то в результате у людей
появляется возможность поиска за пределами того, что воспринимается как
закон, за существующими стенами, . поиска чего-то, что отвечает на воп-
рос: что же за стеной? Что находится за пределами того, что мы видим?
Чтобы это стало возможным не для исключительного человека и не для веру-
ющего, необходимо отклонение мысли, потому что, если я простой человек,
то я знаю, что стена - это стена, и что нельзя пройти через стену, а
можно ее обойти. Итак, есть, к примеру, наука (и я в общем-то люблю нау-
ку), и наука говорит вам, что эти твердые вещи сделаны не на 90%, не на
99%, а на более высокий процент из пустого пространства, в котором име-
ется своего рода ядро, вокруг которого движутся электроны. Наука идет и
дальше, и она говорит вам, что существование электронов - на самом деле
мы пользуемся ими, как символами, электроны во многих смыслах намного
более символичны, чем реальны во многих смыслах . это статистическая ве-
роятность чего-то происходящего. Вы все более и более пользуетесь физи-
ческими терминами, например, поле - это прекрасное слово, но оно нас-
только туманно... Потому что само понятие волны или поля - это прекрас-
ная идея, с ней можно работать математически, но, к счастью, вам не надо
объяснять ее другими способами. Я знаю, что были времена, и, возможно,
они еще продолжаются для некоторых людей, когда люди пытались понять:
что же такое электромагнитные волны? Давайте просто зададим себе вопрос,
который может задать каждый ребенок: волны чего это? То есть я знаю о
водяных волнах, поэтому я знаю, что такое волна в море. А что такое
электромагнитная волна? Волна чего? Затем появилась теория эфира, то
есть чего-то, что создает волны. Затем, вернувшись назад, не сумев соз-
дать реальной модели эфира, мы все еще держимся за понятие о том, что
волны существуют. И мы подошли к очень интересному моменту, когда можно
сказать: мне все равно, из чего состоят эти волны, если я могу рассмат-
ривать их с точки зрения механики волн и математики волн. Мне все равно,
есть ли эти волны или же они не существуют, если я могу оперировать с
ними. Мне все равно, что это за волны и существуют ли они.
Когда наука говорит на таком языке, когда наука со времен Резерфорда
или Нильса Бора начала задавать себе вопросы и стала во многих отношени-
ях намного более передовой, то я могу сказать, что сегодня ученый не ве-
рит ни во что, кроме, может быть, какой-то математики, если он вообще во
что-то верит, и у него есть определенная склонность к мистике. Это не
значит, что он следует этой склонности. Кстати, ученый не обязательно
становится мистиком. В чем-то, и здесь я процитирую слова своего дру-
га-физика: если ученый хочет уйти в мистицизм, то в основном это проис-
ходит из-за глубокого человеческого стремления к какому-то закону. В се-
годняшнее время намного труднее придерживаться какой бы то ни было фор-
мы, формального чувства стабильности, говорить о стабильных формах или
постоянных формах. Поэтому вы выбираете другую форму, то есть мистицизм,
которая сама по себе борется с этими формами и с существующим истэблиш-
ментом. Но необходимо помнить, что в этих рамках действует то же самое
явление. В каком-то отношении мистицизм еще труднее отделить от совре-
менности в этом смысле, потому что мистицизм в основном представляет со-
бой тенденцию к поиску другим, странным путем чего-то превыше сомнения и
превыше вопросов.
Видите ли, мистик всегда идет странными путями, через туман и неопре-
деленность, пока не найдет Б-га. Это странный путь, и он говорит: здесь
я остановлюсь. К счастью, современный человек может пойти так далеко и
даже найти Б-га, и затем он спросит: а что на Твоей другой стороне? Поэ-
тому он никогда не станет настоящим мистиком, потому что, даже когда он
увидит Б-га, он захочет узнать, что же на другой стороне вещей. Это не
исследование и даже не поиск истины, но это вечное сомнение и недоверие,
в котором и состоит то, что мы сейчас определяем как современность, и
поэтому современность идет рука об руку с мистицизмом, пока в определен-
ный момент им не приходится расставаться, и тогда каждый из них уходит в
свою область.
Современность может умирать, так же как и многие другие вещи в прош-
лом. Но пока она существует, у нее есть ее собственные пути, то есть ве-
ра в неверие. Она достигает той точки, где уже ничего нет и ничто не
стоит усилий. Могут ли люди жить с этим - это уже другой вопрос, но
именно таково их состояние в течение современности, и именно поэтому не-
которые люди, достигнув этой высоты в рамках современности, предпочитают
остановиться и повернуть в другом направлении.
Р. Адин Штейнзальц
ОТ РАБСТВА К СВОБОДЕ
Выход из Египта - это один из важнейших поворотных пунктов истории
еврейского народа. Помимо того, что выход из Египта - это центральная
тема праздника Песах, почти все еврейские праздники, множество заповедей
и вся классическая еврейская литература являются в той или иной степени,
прямо или косвенно "памятью о выходе из Египта". Напоминание о том, что
выход из Египта - это основополагающее событие, стержень бытия, получило
свое впечатляющее выражение в первых словах Синайского Откровения: "Я -
Г-сподь Б-г твой, который вывел тебя из земли египетской, из дома
рабства". Сотворение мира, существование вселенной как бы вынуждены уйти
на задний план, уступая место выходу из Египта - сердцевине еврейского
мира.
Столь подчеркнутая многомерность выхода из Египта не позволяет оцени-
вать это событие лишь с исторической точки зрения, а придает ему допол-
нительный смысл: это событие-прообраз, архетип действительности, являю-
щийся базисом исторической жизни еврейского народа. На протяжении веков
выход из Египта был не только фактом из прошлого, о котором следовало
вспоминать, но в большей степени - той фундаментальной творческой мо-
делью, на основе которой созидалось бытие еврейского народа, как во
внешне историческом плане, так и в плане внутренних отношений.
"Во всяком поколении обязан человек смотреть на себя, как будто он
сам вышел из Египта", изо дня в день вспоминают о выходе из Египта, днем
и ночью, "в этом мире и во дни Машиаха". Такое подчеркивание выхода из
Египта, постоянное упоминание этого события указывает на то, что выход
из Египта, хоть и является феноменом прошлого, тем не менее продолжает
принимать участие в историческом процессе, оказывая влияние на жизнь
многих поколений, на весь еврейский народ в целом и на каждого еврея в
