мачехой, тягостной, как изгнание. Сидеть на лавочке у ворот даже и не
работа. Это скорее забава, удовольствие, особенно летом, когда извозчики
мчатся с гиком, свистом, щелкая кнутами. Они едут с пристани с пассажи-
рами, стараясь обогнать друг друга, и поднимают такую пыль, что пассажи-
ров в повозках даже не разглядишь в лицо. Но то, что они везут пассажи-
ров, хорошо видно. Вот почему все мальчишки и слуги из заезжих домов с
веселым криком бросаются навстречу извозчику: "Сюда, дядя! Сюда заезжай-
те!" А извозчик, щелкнув кнутом, мчится мимо и исчезает в густой пыли,
оставляя с носом мальчишек и зазывал.
Но так бывает только летом, во время навигации на Днепре. Зимой, ког-
да Днепр замерзает, заезжий дом живет иного рода постояльцами. Зимой в
город въезжают большие бухты-крытые сани, груженные товаром, упакованным
в рогожи, от которых несет таранью. Этим гостям не требуется ни кровать,
ни субботняя трапеза. Они располагаются все вместе на полу или во дворе,
около своих лошадей; требуют они только овес и сено. От таких посто-
яльцев мало радости, а прибыли еще меньше. Да и сиденье у ворот на моро-
зе не так уж сладко. Герой этих описаний прекрасно помнит то время, ког-
да он сидел на лавочке у ворот. Летом в самую жару он пекся на солнце, а
зимой, в стужу, мерз как собака, кутаясь в рваный кожушок; сапоги его
давно просились к сапожнику; постукивая ногой об ногу, он со своего пос-
та все высматривал, не покажется ли извозчик или бухта с пассажирами,
чтобы побежать им навстречу с криком: "Сюда, сюда заезжайте, сюда!" Но
извозчики, как назло, пролетали мимо и останавливались как раз напротив,
у более богатого заезжего дома Рувима Ясноградского. У него, говорят,
хорошо обставленные большие комнаты, с мягкой мебелью, с зеркалами и
всякими другими штуками, чего нет у Рабиновича. Поэтому там всегда полно
"жирных" гостей, а у них, у Рабиновичей, пусто, хоть собак гоняй. И это
вызывает у Шолома большую досаду. На кого? На бога. Почему бог не сделал
так, чтобы он родился в доме Рувима Ясноградского, а не Нохума Рабинови-
ча.
Имя Рувима Ясноградского кажется ему символом счастья и всяческого
благополучия. Обилие "жирных" гостей становится для него идеалом, новым
"кладом", о котором он мечтает теперь точно так же, как мечтал когда-то
во времена Шмулика. И представляется Шолому, что в каждой повозке, про-
езжающей мимо, - богатые пассажиры, "жирные" гости в медвежьих шубах. И
не успевает еще Шолом крикнуть "сюда", как извозчик уже сам останавлива-
ет лошадок: "Тпру!" Из повозки один за другим вылезают богатые пассажиры
в медвежьих шубах. За ними следуют чемоданы из желтой кожи, набитые вся-
ким добром, - каждый чемодан весит не меньше пуда. И все они проходят в
комнаты и велят отвести каждому отдельный номер, и просят подать им са-
мовары, и заказывают обеды и ужины. К ним выходит улыбающийся отец в ер-
молке, приветствует их и спрашивает, собираются ли они оставаться на
субботу. Усмехаясь, они говорят: "Почему, собственно, на одну субботу?
Почему не на целых три субботы?" Выясняется, что это купцы, приехавшие
покупать пшеницу. А при покупке пшеницы отцу удается перехватить кой-ка-
кие комиссионные. Почему ему в самом деле не воспользоваться случаем?
Тут приходит и мачеха в накинутом на плечи субботнем шелковом платке.
Лицо ее пылает от восторга. Поглядывая на "жирных" гостей, она тихонько
спрашивает: "Кто их привел сюда?" - "Это я их привел, я!" - отвечает с
гордостью Шолом, довольный своим успехом, счастливый тем, что и у них
будет радостный день, хоть один радостный день, хоть одна приятная суб-
бота. Ах, какая веселая у них будет суббота! И почему, собственно,
только одна суббота, почему не все три!
Все это было бы прекрасно, если бы не было мечтой, фантазией. "Жир-
ные" гости в медвежьих шубах, с желтыми чемоданами и в самом деле прие-
хали, и в самом деле остановились, но не у них в заезжем доме, а как раз
напротив-у Рувима Ясноградского. "Ах, какие скверные люди! Трудно им бы-
ло, что ли, к нам заехать!"-думает вечный фантазер Шолом и, промерзший
насквозь, входит в дом. А дома согнувшийся над книгой отец в кошачьем
халате и мачеха, злая, пылающая, будто в оспе:
- Никого нет? Что же делать с хлебом, который я напекла, и с рыбой,
которую я наварила,-хоть собакам выбрасывай! Не думаете ли вы, что все
это достанется вам?-обращается она к пасынкам.-Черт вас не возьмет, если
вы и черствого хлеба поедите. Не думаете ли вы, что он у вас станет по-
перек горла или ваш желудок, не дай бог, его не переварит! Скажите, ка-
кие неженки! Целая орава, не сглазить бы, и все благородно воспитаны! Не
могли их оставить, как девчонок, в Богуславе у дедушки и у бабушки!
Пусть бы лучше там подыхали, чем брать их сюда, черт бы вас всех побрал!
Чтобы они тут есть помогали, ели бы вас черти, точили бы они вас живьем,
чтоб с вас мясо кусками падало, как с меня оно падает, когда зима прихо-
дит, чтоб вас трясло, и растрясло, и вытрясло...
И потекло знакомое нам красноречие. Мечтатель Шолом забывает, что он
прозяб, и выбегает снова на холод, снова на лавочку у ворот. Там лучше.
Там можно по крайней мере сидеть спокойно и мечтать о том, что приедут,
бог даст, "жирные" гости в медвежьих шубах, с чемоданами из желтой кожи
и остановятся у них, а не у Рувима Ясноградского. Если бог захочет, он
все может!
47
"КОЛЛЕКТОР"
Саксонские и брауншвейгские лотерейные билеты. - Большие надежды и
ничтожные выигрыши. - Герой пишет роман на манер "Сионской любви" Maпy
Удивления достойно, каким крепким человеком был этот слабый здо-
ровьем, тихий и задумчивый Нохум Рабинович, если он мог переносить тяже-
лый характер мачехи, выслушивать ее бесконечное словоизвержение, видеть,
как она изводит его детей, и не проронить ни слова. Никому не известно,
что переживал этот человек в душе, он никак этого не выказывал, никому
об этом не говорил. И может быть, именно поэтому жена относилась к нему
с уважением, щадила его, обходясь с ним не так грубо, как с его детьми,
и ценила его, насколько это возможно было для женщины, которая сама не
видела радости, жестоко маялась, работая как вол на такую огромную
семью, на целую ораву детей своих и чужих.
Возможно, особое отношение к отцу было вызвано и тем уважением, кото-
рым, как ей приходилось наблюдать, ее муж пользовался в городе, хотя все
знали, что он далеко не богат, еле зарабатывает на хлеб. Была она, как
мы уже говорили, женщиной неглупой, но обозленной, несдержанной в гневе,
она отличалась непосредственностью-что на уме, то и на языке. Точно так
же, как отец никогда не мешал ее словоизлиянию, так и она не мешала ему
в его делах-читать книги, играть в шахматы и вести беседы. А беседовал
отец с людьми исключительно просвещенными, начитанными, можно сказать
сливками тогдашней переяславской интеллигенции. Это была целая группа
ревнителей просвещения, которые заслуживают, чтобы их перечислили пои-
менно и изобразили каждого в отдельности с его манерами и характером.
Первым должен быть описан "Коллектор", рыхлый человек, но зато умница
и, по мнению многих, не без вольнодумства, хоть и носил он длинную капо-
ту и густые пейсы. Нохум Рабинович отзывался о нем, как о человеке "глу-
боком и знающем". Они могли сидеть целыми днями вдвоем и беседовать, бе-
седовать без конца. Откуда бралось у них столько тем для разговоров?
"Коллектор" приходил с книгой, иногда брал книгу у отца. Мачеха прозвала
его "колтун" за то, что у него была всклокоченная борода, но в городе
его называли "Коллектор". Он торговал выигрышными билетами, саксонскими
и брауншвейгскими. Носил темные очки (у него были больные глаза), зимой
и летом ходил в глубоких калошах; сапог не носил-только белые чулки и
калоши. Это был большой бедняк и невероятный оптимист. Он не сомневался,
что кто-либо из его клиентов рано или поздно выиграет главный выигрыш,
тогда и он в накладе не останется. А выиграет, говорил он, не кто иной,
как Нохум Рабинович. Он в этом убежден, потому что никто так не нуждает-
ся в крупном выигрыше, как реб Нохум Рабинович... Возможно, что то же
самое "Коллектор" предсказывал и другим своим клиентам. А у него их было
много,-почти весь город имел выигрышные билеты. Нохум Рабинович верил в
него, как в чудотворца, и вместе с ним надеялся на главный выигрыш, как
на пришествие мессии. Он вздыхал, все ожидая, что вот-вот придет "Кол-
лектор" с радостной вестью: "Поздравляю, реб Нохум! Вы выиграли двадцать
пять тысяч!.."
Герой этой биографии помнит, что каждый раз при последнем тираже пос-
ледней серии отец места себе не находил, вздыхал чаще, чем обычно, зевал
и потягивался как в лихорадке. Вместе с отцом лихорадило и Шолома, кото-
рый ждал счастливого дня, быть может с большим нетерпением, чем отец. Он
был уверен, что не кто иной, как его отец, является первым кандидатом на
главный выигрыш. Тут снова вспоминался ему клад его приятеля Шмулика. О
выигрыше он думал целыми днями. Он знал на память все номера отцовских
билетов. Он видел их во сне. Ему не верилось, что бог может быть таким
жестоким. Неужели ему, творцу вселенной, жалко, если выиграет отцовский
номер? Ведь сделать ему это так легко, что легче и быть не может. Сидя
на лавочке, у ворот, Шолом видит еще издали "Коллектора", шагающего в
своих больших калошах прямо к ним, и бежит доложить об этом отцу.
"Идет!" - "Кто?" - "Коллектор!" - "Ну так что же?"-"Ведь сегодня послед-
ний день тиража!"-говорит Шолом и замечает, как побледнело желтое морщи-
нистое лицо отца. В его озабоченных глазах появился огонек и сразу по-
тух.
"Коллектор" приходит запыхавшийся, у него астма. "Пусть при нем и ос-
танется!"-говорит мачеха. Прежде чем поздороваться, он должен перевести
дыхание. Отец его ни о чем не спрашивает. Если б что-нибудь было, он бы
и сам сказал... А тот садится, сдвигает шапку на затылок, вытирает полой
вспотевший лоб и рассказывает новость: сегодня жарко - сил нет. Ужасно
печет. Затем следует пауза. Оба молчат. Наконец "Коллектор" развязывает
засаленный, красный в зеленых пятнах, пахнущий селедкой платок. В этот
платок у него завернуты всякие таблицы выигрышей. Дрожащими волосатыми
руками вынимает он большой лист бумаги со множеством цифр и ищет, ищет
сквозь темные очки. Ага, нашел! Он уставляется своими темными очками в
отца:
- Ваш номер, реб Нохум, кажется, если я не ошибаюсь, шестнадцать ты-
сяч триста восемьдесят четыре?
- Не понимаю, почему вы меня спрашиваете,-отвечает отец с улыб-
кой,-вам это и без меня известно. Все номера на память знаете.
- На память, говорите вы! Возможно! Итак, вы говорите, шестнадцать
тысяч триста восемьдесят четыре?
Он смотрит сквозь темные очки и водит пальцем по испещренной цифрами
бумаге. Шолом чувствует-вот-вот у него сердце выскочит из груди. Ну,
когда же мы узнаем! Но над "Коллектором" не каплет. Он говорит не спеша:
- Ваш номер, реб Нохум, выиграл...Да, выиграл...
Шолом видит, как по лицу отца пробегает желтое облачко и тут же исче-
зает. А самому ему хочется взвизгнуть, закричать "кукареку!", но он
сдерживается и ловит каждое слово "Коллектора":
- Выиграли... Но выигрыш небольшой. Совсем маленький выигрыш. За вы-
четом комиссионных и прочих расходов наберется, наберется...
Шолом чуть не теряет сознание.
- Наберется... Восемь рублей шестьдесят. Следует с вас, если, я не
ошибаюсь, двенадцать пятьдесят, и от прежнего, если вы помните, осталось
три восемьдесят. Итого, следовательно, шестнадцать тридцать. Итак, вы
остаетесь мне должны, очевидно, семь семьдесят. Не так ли? Теперь вы,
должно быть, хотите приобрести новый билет - я вам дам. Выбирайте себе,
реб Нохум, какой хотите номер. На этот раз вы, бог даст, обязательно вы-
играете! Это так же верно, слышите, как то, что сегодня вторник на белом
