шечка. С того времени она совершенно переменилась к Шолому. То есть кол-
костей и проклятий она и теперь для него не жалела, поминутно попрекая
его "классами", постоянно и без преувеличения намекала, что в неделю
уходит пуд бумаги, а чернил не меньше трех бутылок в день, намеренно за-
бывала налить на ночь керосину в лампу, приготовить завтрак и тому по-
добное. Однако распоряжаться им она больше не решалась. Разве только ес-
ли он сам не прочь был бы куда-нибудь сбегать или же присмотреть за са-
моваром, покачать ребенка.
- Шолом! - мягко и нараспев, как говорят в Бердичеве, обращалась к
нему мачеха.-Чем это объяснить - стоит тебе только взглянуть на самовар,
как он тут же закипает?
Или:
- Шолом, поди-ка сюда! Почему это ребенок засыпает у тебя в одну ми-
нуту!
Или:
- Шолом! Сколько тебе нужно, чтобы сбегать на базар и обратно? Полми-
нуты! Даже и того меньше!
Вскоре Шолому улыбнулась еще одна удача. Когда везет, так уж везет.
Однажды в классе смотритель уездного училища, человек неплохой, взял Шо-
лома за ухо и велел передать отцу, чтобы тот пришел к нему в канцелярию.
Он должен ему кое-что сказать. Узнав, что "сам директор" вызывает его,
Нохум Рабинович не заставил себя долго ждать и, надев субботнюю капоту,
заложил еще дальше за уши и без того подвернутые пейсы и пошел послу-
шать, что ему скажет директор. Оказалось вот что: так как Шолом учится
исключительно хорошо, то его по закону полагалось бы принять на казенный
счет, но поскольку Шолом - еврей, то ему можно только назначить "пенсию"
(не то сто двадцать рублей в год, не то сто двадцать рублей в полгода).
Слух о "пенсии" взбудоражил весь город. Люди приходили один за другим
узнавать, правда ли это.
- А что же, неправда?
- Пенсия?
- Пенсия.
- Назначена казной?
- Не казной, а народным просвещением.
Человек, имеющий отношение к народному просвещению,-шутка ли! К вече-
ру собралась вся родня посмотреть, как выглядит этот обладатель пенсии.
Ах, кто не видел тогда сияющего отца, тот вообще не видел счастливого
человека. Даже мачеха в тот день радовалась вместе со всеми и была нео-
бычайно приветлива, угощала родных чаем с вареньем. В эту минуту она бы-
ла мила Шолому, он забыл и простил ей все. Что было, то прошло... Он был
героем дня. Все смотрели на него, говорили о нем, все смеялись и радова-
лись. Дети тети Ханы, которые любили подтрунивать над ним, спрашивали,
что он собирается делать с такими деньгами, словно они не знали, что из
этих денег он и копейки в глаза не увидит, словно они не знали, что
деньги пригодятся отцу в его деле, в винном погребе "Южного берега"...
Пришел и толстый "Коллектор" в темных очках и глубоких калошах: при-
шел посмотреть своими слабыми глазами на "прока-азника" и ущипнуть его,
этого сорванца, за щеку так, чтобы отщипнуть кусочек. Пришли "зятья" -
Лейзер-Иосл и Магидов - поздравить отца, посидеть, поговорить о свете и
о просвещении, о прогрессе, цивилизации... А после них пришел Арнольд из
Подворок и слегка омрачил радость Шолома. Во-первых, он доказал собрав-
шимся, что они все ослы и сами не знают, о чем говорят. Это вовсе не
пенсия, а стипендия. Пенсия это пенсия, а стипендия это стипендия. А
во-вторых, Шолом не единственный, в "уездном" есть еще один мальчик, по-
лучивший стипендию, тоже в сто двадцать рублей. Это был новый товарищ
Шолома по "уездному", звали его Эля. Но о нем после. Пока же герой наше-
го повествования пребывал на седьмом небе. Ему казалось, что прежние его
мечтания о кладе начинают понемногу сбываться, и фантазия подняла его на
свои крылья и унесла далеко-далеко в мир грез. Он видел себя окруженным
товарищами, которые смотрят на него восторженными, завистливыми глазами.
И отца своего видел он совсем еще молодым человеком. Куда девалась его
согнутая спина, глубокие морщины на лбу, вечная озабоченность на пожел-
тевшем лице? Это был совсем другой человек, он даже не вздыхал больше.
Шолому представлялось, что вся родня окружает отца, оказывает ему почес-
ти, ему и сыну его, избраннику, счастливчику, о котором теперь известно
всем, даже "казне", даже "народному просвещению"-всем, всем, а может
быть, и самому царю. Кто знает?..
62
НОВЫЙ ТОВАРИЩ-ЭЛЯ
Эля - сын Доди. - Первое знамомство на пожаре.- Беседы о космографии
с дядей Пиней.-Герой открыто разрушает святость субботы. -Ему присваива-
ют звание "писателя"
Круглое, белое, чуть тронутое оспой лицо; стоявшие торчком жесткие
волосы, черные и густые; смеющиеся глаза; крепкие белые зубы; руки с ко-
роткими пальцами, смех звонкий, рассыпчатый, темперамент огненный - та-
ков портрет Эли, товарища Шолома от первого до последнего классов уезд-
ного училища.
Первое их знакомство состоялось ночью на пожаре.
Пожар - это великолепное зрелище, даровое представление, исключи-
тельно интересное сборище всяких людей-мужчин и женщин, место, где ра-
зыгрываются всякие сцены, печальные и веселые,-одним словом, своеобраз-
ный театр. Ночь тиха, в далеком небе мерцают звезды. То здесь, то там
раздается лай собак, а домишко горит как свеча, спокойно и неторопливо.
Спешить нечего! Со всех сторон подходят люди, вначале сонливо, затем все
шумней, оживленней, вначале поодиночке, потом толпами, сбегаются целыми
оравами. Евреи в арбеканфесах кидаются прямо в огонь спасать добро, жен-
щины визжат, ребятишки плачут, парни отпускают шуточки, девушки хихика-
ют.
Дети Рабиновича тоже здесь. Вдруг Шолом слышит прямо над ухом мальчи-
шеский голос:
- Едут!
- Кто?
- Пожарная команда. Пойдем поможем тушить!
Взявшись за руки, мальчики мчатся через всю базарную площадь навстре-
чу пожарной команде. По дороге Шолом узнает, что товарища его зовут Эля
и что он сын писаря Доди. А Эля в свою очередь узнает, как зовут Шолома
и кто его отец.
Вторая их встреча произошла несколько позже, на этот раз уже днем, но
тоже на улице и тоже на даровом представлении. Какой-то черный человек с
белыми зубами показывал обезьяну, и за ним бегали мальчишки со всего го-
рода. Это было одно из тех любопытных зрелищ, которые так редки в Пере-
яславе. Случалось, что по городу водили медведя с выжженными глазами,
пляшущего на палке, или показывали Ваньку Рютютю в красных штанах, про-
делывавшего разные штуки, иногда давал представление цыган с обезьяной.
Цыган и обезьяна-оба на одно лицо, будто их одна мать родила: у обоих
одинаково сморщенные заросшие лица, одинаково плешивые головы, и оба
смотрят одинаково жалобными глазами, протягивая за подаянием волосатые
грязные, худые руки. Цыган говорит странным голосом, на непонятном язы-
ке, покачивая головой и строя такие уморительные гримасы, что поневоле
смеешься: "Дай барин! Хорош обежьян! Американску!.." Ребята покатываются
со смеху.
Двух встреч было достаточно для того, чтобы эти мальчишки - Шолом,
сын Нохума Рабиновича, и Эля, сын писаря Доди, подружились. А тут еще
они очутились в одном классе уездного училища, на соседних партах. Шолом
увидел своего нового товарища как раз в тот момент, когда учитель начал
первый урок. Протягивая руку и покачивая головой, Эля гримасничал, как
цыган: "Дай барин! Хорош обежьян! Американску!.."
Попробуйте-ка не расхохотаться! Разумеется, оба товарища получили по-
рядочные нахлобучки-их оставили "без обеда". Тут-то и была навсегда зак-
реплена их дружба.
С той поры они стали жить душа в душу. Куда один, туда и другой.
Вместе готовили уроки, вместе занимались и занимались хорошо. Они дали
друг другу слово обогнать всех и стать лучшими учениками в классе. И они
добились своего: далеко опередили других мальчиков и переходили из клас-
са в класс первыми учениками, хоть и слыли первыми озорниками в городе.
Никто из городских мальчишек не решался проделывать то, что они себе
разрешали. Лучшие ученики, стипендиаты, им все сходило с рук. А как они
знали грамматику! Какое слово ни вымолвишь, они сразу со своей граммати-
кой и давай склонять по падежам. Скажешь, например, стол, - а они тут
же: стол, стола, столу, стол, столом, о столе. Скажешь - нож, а они:
нож, ножа, ножу, нож, ножом, о ноже. А география! Кто еще сумеет объяс-
нить так же, как они, почему земля круглая! Что вокруг чего вертится:
земля вокруг солнца или солнце вокруг земли? Откуда берется ветер? Что
бывает раньше-гром или молния? Как возникает дождь?
Из всех предметов, которые проходили в училище, отцу Шолома нравилась
одна география, потому что география делает человека просвещенным.
Счет-- тоже неплохая вещь, математика изощряет ум, но не более. Взять,
например, Иосю Фрухштейна - человек он необразованный, нигде не учился,
но дайте ему самую трудную задачу, и он моментально решит ее в уме. Или
возьмите, к примеру, "Коллектора". Где он учился? В каком-то ешиботе.
Так он, думаете, не знает алгебры? О Лейзер-Иосле и говорить нечего, об
Арнольде из Подворок и подавно! Арнольд хоть сейчас готов экзамен сдать.
Нет, говорите что хотите, но география это не математика. Географию нуж-
но изучать. Географию нужно знать. А Шолом географию знает. Отец любит
говорить с ним о географии и счастлив, если при этом бывает еще кто-ни-
будь.
Забавно, когда при таком разговоре присутствует дядя Пиня. Поглаживая
бороду и улыбаясь, он подтрунивает над маленьким философом, который но-
сится со своей географией. Мальчишка желторотый, и имеет дерзость ут-
верждать прямо в глаза своему дяде, старшему, что вертится не солнце, а
земля. Ну, а если в писании сказано буква в букву: "Солнце, остановись в
Гебеоне!" - что ты на это ответишь?! Или вот, например, ты говоришь, что
раньше гром, а потом молния. А если мы видим сначала молнию, а только
после нее слышим гром, поддразнивая Шолома, спрашивает дядя Пиня и пока-
тывается со смеху. Или вот, ты утверждаешь, что земля - шар, то есть,
что она круглая, как яблоко. Чем ты мне это докажешь? Шолом отвечает
ему: "Если вы, дядя, хотите убедиться, потрудитесь завтра встать по-
раньше и посмотреть на монастырскую колокольню, когда исходит солн-
це,-тогда вы увидите, что раньше всего освещается верхушка коло-
кольни..."-"Мне, конечно, больше и делать нечего, как только вставать на
рассвете и смотреть на верхушку колокольни ради твоей географии,
ха-ха-ха!.."
Нет, дядя Пиня недоволен ни географией, ни училищем, ни тем, что сын
Нохума Рабиновича дружит с сыном писаря. Тот черт его знает по какому
пути поведет. Дядя Пиня уже и теперь слышал о мальчишках не столь прият-
ные вещи. Он слышал, что они по субботам ходят гулять в Подворки и носят
с собой носовые платки, и разговаривают они не по-еврейски, а по-русски.
Увы, все это была чистая правда, святая истина. Больше того, мальчики
действительно каждую субботу ходят в Подворки, правда, не гулять, как мы
это дальше увидим... Они носят с собой в субботу не только носовые плат-
ки, но и мелочь, чтобы покупать груши. А говорят они между собой о таких
вещах... Ах, если б дядя Пиня только знал, о чем они говорят и как гово-
рят! Если б дядя Пиня знал, что оба паренька катаются на лодке и забира-
ются вдвоем далеко-далеко, на противоположный берег. Там, лежа на зеле-
ной траве, они читают книжки (русские), распевают песни (русские), гре-
зят наяву, строят воздушные замки насчет будущего, когда оба окончат
"уездное". Куда они поедут, каким наукам будут обучаться, кем они ста-
нут! И нужно правду сказать, настроение у них преобладало не еврейское,
и еврейского содержания в этих сладких грезах тоже было мало, потому что
Эля рос в доме, который был далек от всего еврейского, хотя-одно другого
не касается-оплеух за нежелание молиться Эля получал от своего отца не
меньше, чем все прочие мальчишки от своих отцов. Боюсь, все отцы таковы.
Вы и теперь можете встретить отцов, которые сами делают что угодно, но
