Суббота. Конец лета. На дворе еще тепло. Молодые люди разгуливают без
верхней одежды, девушки ходят с зонтиками. Среди гуляющих и наш герой.
Кошелек запрятан глубоко в кармане и набит камешками, чтобы он надежней
пошел ко дну. К несчастью, на мосту полно народу, а Шолому нужно, чтоб
никто не видел, как он будет проделывать свою операцию. Шолом долго рас-
хаживает среди гуляющих, заглядывает каждому в глаза, и ему кажется, что
все как-то странно посматривают на него. А может быть, ему только мере-
щится? Все та же история: "На воре шапка горит". Но вот господь помог -
вокруг нет никого. Шолом забился в уголок между свайными столбами, на
которых держится мост, перегнулся всем туловищем через перила, как будто
увидел в воде бог весть какую интересную вещь. Затем нащупал в кармане
проклятый кошелек, и показалось ему, что в руке у него что-то живое,
гадкое, вроде жабы. Он тихонько вынул руку и разжал пальцы. Плюх - и нет
кошелька! На месте, где он упал, появился круг. Круг этот становится все
шире и шире, затем появился другой, третий... Шолом не мог оторвать глаз
от того места, где утопил он свой грех, где навеки погребена его тайна.
Но вот чей-то приятный голосок вывел его из задумчивости, чарующе проз-
вучал смех:
- Рыбки плавают? Ха-ха!.. Чем же еще там любоваться?
Шолом повернул голову и увидел дочь кантора с подругой.
- Вы давно уже здесь? - спросил он девушек.
- Все время, ха-ха!-ответили они со смехом. Им было смешно, а у него
внутри словно что-то оборвалось. Неужели они видели, что он здесь де-
лал?!
Глупый паренек! Напрасны были его страхи. Его ждало другое горе, сов-
сем неожиданное. Ему суждено было пережить, как мы это сейчас увидим,
новую драму под названием "Дочь кантора".
55
ДОЧЬ КАНТОРА
Дочь кантора Цали. - Пламенная любовь. - Переписка двух юных сер-
дец.-Письмо героя попадает в чужие руки
Ту же роль, какую в больших городах играют гимназисты и студенты, в
маленьком городишке в те времена играли ученики уездного училища. Одного
только им не хватало-формы. Им разрешалось то, чего обыкновенным
мальчишкам из хедера никак не простили бы. Например, учинить каверзу си-
нагогальному служке, купаться в реке вне стен купальни, подтрунивать над
кем угодно и даже разговаривать с девушкой, только бы она была из хоро-
шего дома. Девушки же по ним прямо с ума сходили. Нужно, однако, огово-
риться, что тут и не пахло флиртом или романами. Это чистейшие и самые
святые отношения, какие только возможны между юношей и девушкой. Я ни на
волос не преувеличу, если скажу, что отношения между ангелами не могут
быть чище и невиннее, чем отношения между дочерью кантора и юным героем
этой биографии. Где, когда и при каких обстоятельствах состоялось их
первое знакомство, трудно сейчас припомнить, да это и не так важно. Дру-
гого времени для встречи, кроме субботы, и другого места, кроме моста,
ведущего в Подворки, в городе не было. Кто из них заговорил первым, юно-
ша или девушка, и о чем они говорили в первый раз-установить трудно. На-
чалось это, несомненно, с внимательного взгляда, с улыбки. Затем как бы
нечаянное прикосновение локтем. Потом рукой за фуражечку: "Здрасте!",
позже, не притрагиваясь к фуражке: "Как поживаете?" И лишь после этого
при дальнейших встречах останавливались на минутку, болтали о совершенно
незначительных вещах и закидывали словечко насчет следующей встречи:
О н. До свиданья.
О н а. Когда? Опять в субботу?
О н. Когда же, как не в субботу?
О н а. Где? Снова здесь, на мосту?
О н. Где ж еще?
О н а. Может быть, в другом месте?
О н. А именно?
О н а. Где вы будете в праздник торы, во время "гакофес"? *
О н. Где же еще - в большой синагоге.
О н а. Почему не в холодной молельне?
О н. Там, где ваш отец молится?
О н а. Не все ли равно?
О н. Отец вдруг хватится, что меня нет.
О н а. Если вы маленький мальчик, который боится папы...
Он не дает ей закончить. Эти слова задевают его за живое. Как, ему
говорят, что он маленький мальчик, который боится отца! И кто это гово-
рит! Он находит ловкий выход из положения: ему нужно сказать ей что-то
очень важное, но она не одна, а с подругой. Дочь кантора краснеет и де-
лает знак подруге, чтобы она отошла в сторону. Та отходит, и они с Шоло-
мом остаются наедине. Она готова выслушать его секрет. Он не заставляет
себя долго ждать и заплетающимся языком говорит: "Я давно собираюсь ска-
зать вам, что хотел бы увидеться с вами с глазу на глаз, без провожатых
и подруг".-"Мало ли что! А я разве не хотела бы встретиться с вами с
глазу на глаз, без провожатых и подруг? Но это невозможно. Меня не от-
пускают одну. Мать следит за тем, чтобы я одна никуда не уходила. Но вам
незачем стесняться моей подруги- она девушка тихая, скромная и сама не
прочь поболтать с парнем. А если вы хотите знать, то эта девушка тоже
влюблена в парня..." Тоже влюблена? Из этого следует, что она, дочь кан-
тора, наверняка влюблена! "Я хотел бы знать, кто этот счастли-
вец?.."-"Много будете знать, скоро состаритесь".
Нужны ли еще пояснения? Разве не ясно, что, счастливец не кто иной,
как он сам! И если в этом есть хоть капля сомнения, достаточно взглянуть
на ее сияющее лицо, на излучающие счастье глаза. Знакомое лицо, знакомые
глаза. Где он видел эту девушку со светлыми вьющимися волосами? Даже ру-
ка ее знакома ему - белая ручка с тонкими, длинными пальцами. Белая руч-
ка, нежная и теплая. Он первый раз в жизни держит в своей руке девичью
руку...
Как благочестивый еврей ожидает прихода мессии, так ожидал он счаст-
ливого дня праздника торы. Каким томительным было это ожидание! Дни тя-
нулись словно смола. Он чуть с ума не сошел. И Шолом решился излить свою
душу на бумаге, в письме, сам не зная зачем и для чего. Он писал целый
день и целую ночь, и слова лились так безудержно, как поток, для которо-
го нет преград, как стремительно бьющий фонтан. Письму не было бы конца,
если бы не вышла бумага. Как автор ни далек от богатства, он сейчас до-
рого бы дал за этот документ.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Письмо-то напи-
сано, но как доставить его девушке. Единственное средство - переслать
через подругу. Но это значит посвятить в тайну третье лицо, довериться
постороннему человеку, которого ты не знаешь, не ведаешь. Это бы, пожа-
луй, тоже не остановило Шолома, но тут новая беда: как подступиться к
этому третьему лицу? Впрочем, выход есть-придется вовлечь в предприятие
четвертое лицо - того самого парня, в которого влюблена подруга дочери
кантора. Парень с парнем-это совсем другой разговор! Парень с парнем
всегда столкуется, даже насчет самых секретных вещей. Остается только
мелочь-разыскать парня и завязать с ним дружбу. Это уж кажется совсем
легко, но опять-таки не так скоро делается, как говорится,
Парень этот служил приказчиком в скобяной лавке. Он был недурен со-
бой, только руки у него настоящие лапы. Подступиться к нему не составля-
ло особого труда, трудно было только объяснить, зачем он понадобился Шо-
лому. Уже при первой попытке чуть не вышел скандал. Хозяйке скобяной
лавки, закутанной совсем не по сезону, с чернотой под носом и с черными
руками (оттого, что этими руками она отвешивает гвозди и дробь, а затем
ими же вытирает нос) не понравилось, что ее приказчик водит знакомство с
сыном Рабиновича. Какие дела могут быть у приказчика с сыном реб Нохума
Рабиновича! Это одно. Во-вторых, когда дошло до самого главного и Шолом
сказал приказчику, что якобы у него есть просьба к его невесте, тот
взъерошился, словно петух при виде кошки, которая подбирается к его ку-
рам.
- Откуда ты знаешь, что у меня есть невеста?
- Я знаком с ее подругой.
- С канторской дочкой? Э, здесь ты нарвешься на "костолома".
Шолом не понял, что такое собственно "костолом", но по усмешке при-
казчика догадался, что это, должно быть, не из приятных вещей.
- Какой такой костолом?
- Это уж мое дело. Давай рассказывай, что за просьба у тебя.
Шолом вытащил из кармана увесистое письмо и подал его приказчику.
- Ваша невеста должна передать это дочери кантора и переслать через
вас ответ.
Приказчик взял письмо и осмотрел его со всех сторон.
- Это все? Приходи завтра и, должно быть, получишь ответ,
Уф, прямо камень с сердца свалился! Назавтра в условленное время Шо-
лом получил от приказчика ответ, что еще нет ответа.
- Приходи завтра, и ответ будет наверняка.
Назавтра опять то же-ответа нет. Тут Шолом заметил,-а может быть, ему
только показалось,- что приказчик как-то странно усмехается. К этому по-
дозрению прибавилось еще одно: приказчик заметил со вздохом:
- Если б я умел писать, как ты!
- Откуда ты знаешь, как я пишу?
- Мне невеста рассказала.
- А откуда знает твоя невеста?
- Она знает это от канторской дочки!
Ответ, пожалуй, неплохой, и услышать такой комплимент от девушки, ко-
торую любишь, конечно, приятно, однако невольно в голову Шолома закра-
лась недобрая мысль - а вдруг приказчик не передал письма, а сам прочи-
тал его. Эта мысль не давала ему покоя. Наконец-то он дождался ответа.
Это было уже накануне праздника. Приказчик выбежал ему навстречу и сунул
в руку кусок желтой бумаги, сложенный вчетверо, без конверта, но закле-
енный сургучом и припечатанный монетой. Это было долгожданное письмо от
канторской дочки, тонкие и длинные буквы которого напоминали ее тонкие
пальцы. Там было написано, что она со слезами на глазах несколько раз
перечитывала его письмо, и ей жалко, что она не может писать так, как
он. Если б у нее были крылья, она бы к нему полетела. Если бы умела пла-
вать, переплыла бы все моря, только бы увидеться с ним. И если он дума-
ет, что она может спать спокойно, то ошибается. Она глаза проглядела,
дожидаясь праздника торы, потому что "сердце сердцу весть подает". В
заключение девушка предупреждала его, чтобы он не пересылал ей своих пи-
сем таким путем, ибо она уверена, что письмо побывало в чужих руках...
Шолому вспомнились ручищи приказчика. Его прямо в жар кинуло, когда он
представил себе, как приказчик вскрывает конверт и читает письмо, в ко-
тором он излил свою душу перед дочерью кантора. Но эти мысли тревожили
его недолго, потому что праздник торы уже был на носу и он скоро-скоро
увидит ее, будет стоять рядом с ней, будет говорить с ней одной, с до-
черью кантора.
56
В ПРАЗДНИК ТОРЫ
Ночь праздника торы. - Поэзия "гакофес". - Евреи пускаются в
пляс.-Женщины и девушки целуют свитки торы. - Небеса разверзлись, и ан-
гелы поют хвалу господу
Будь я Гете, право, я не стал бы описывать страданий молодого Верте-
ра. Я б лучше описал страдания бедного паренька, смертельно влюбленного
в канторскую дочку. А будь я Гейне, зачем бы я стал воспевать "Флорен-
тийские ночи", я б лучше воспел ночь праздника торы, когда евреи шеству-
ют в синагоге со священными свитками и молодые женщины и хорошенькие де-
вушки смешиваются с толпой мужчин. В такой праздник это дозволено. Они
целуют тору, прыгают, кричат, пищат на разные голоса: "Счастливо дожить
вам до будущего года!"-и получают в ответ: "И вам того же! И вам того
же!"
Еще за час или два до шествия в синагогу сбегается детвора - мальчики
и девочки. Они взбираются на скамьи, и в руках у них развеваются флажки,
на древки которых насажены алые яблоки, а в яблоки воткнуты горящие све-
чи; детские щечки алеют, точно яблоки, а глазки горят ярче, чем свечки.
Это малыши. А старшие ребята, изучающие талмуд, или ученики уездного,
разгуливают до времени по двору синагоги.
Воздух свеж и чист. Небо усеяно звездами. Праздник чувствуется во
всей вселенной. Даже тишина и та кажется славит всю вселенную. Даже ти-
шина и та торжественно празднична. Ничто не в силах нарушить святость
