литву, о вздыхающем отце, о кладе, по которому так тосковал. Его интере-
совало теперь другое: поездка в большой город Богуслав, дедушка Мой-
ше-Иося и бабушка Гитл, которые, говорят, так богаты, так богаты...
36
У ДНЕПРА
Путешествие в Богуслав.-Возница Шимен-Волф-молчальник. - В ожидании
парома. - Возница молится на берегу реки. - Сердечная молитва
Однажды, в конце лета, перед осенними праздниками, к крыльцу подъеха-
ла повозка. В нее усадили младших детей, четырех мальчиков и двух дево-
чек, - тринадцатилетний Шолом был тоже среди них, - дали с собой по две
сорочки, съестного на два-три дня, письмо к деду Мойше-Иосе и бабушке
Гитл и раз двадцать наказали, чтобы они были осторожны при переправе на
пароме через Днепр.
Переезжать через Днепр, да еще на пароме! Никто из детей парома ни-
когда не видел и не представлял себе, что это за штука. Но они догадыва-
лись, что переправляться на этой штуке через Днепр должно быть неплохо.
И дети забывают, что у них умерла мать; забывают все на свете и думают
только о поездке, о Днепре, о пароме. Но им напоминают, что мать умерла.
На то существует бабушка Минда, которая наказывает им еще и еще раз,
чтоб они, упаси бог, не забывали читать по матери заупокойную молитву.
Она гладит детей холодными, скользкими пальцами, целует в щечки и проща-
ется с ними навсегда, ибо бог знает, доведется ли ей еще когда-либо с
ними увидеться... Сердце подсказывало ей правильно. Когда некоторое вре-
мя спустя дети вернулись из Богуслава, бабушка Минда была уже там, где
их мать,-могила подле могилы. И отец читал заупокойную молитву по своей
матери вместе с детьми, которые поминали свою мать. То был год помина-
ний, год холеры. Бесконечное множество людей утратило близких, вся сина-
гога поминала мертвых.
Как различны бывают люди! Насколько возница Меер-Вевл, который возил
детей из Воронки в Переяслав, был человек живой, подвижной, словоохотли-
вый, настолько другой возница, Шимен-Волф, который вез детей из Переяс-
лава в Богуслав, был угрюм, флегматичен, молчалив. Хоть кол на голове
теши, хоть из пушки по нему стреляй, он ни слова не вымолвит, кроме:
"Полезайте на воз", или: "Слезайте с воза". Дети сгорали от нетерпения
узнать, скоро ли покажется Днепр, когда они будут переезжать его на па-
роме и что такое собственно паром, но ничего не поделаешь - молчит чело-
век да и только! Сидит, как пугало, на облучке, подстегивает лошадей,
причмокивает толстыми губами и только время от времени произносит:
"Но-о, холера! Чтоб вас холера взяла!", или: "Но, дохлые, чтоб вам по-
дохнуть!" Порою он что-то шепчет про себя или тихо напевает тоненьким
голосом. Это он на память читает псалмы.
Так же, как у людей бывают разные характеры, так, простите за сравне-
ние, и лошади - у каждой свой нрав. Лошади возницы Шимен-Волфа характе-
ром пошли в хозяина: такие же сонные, к тому же они были со странностью
- чихали. Всю дорогу они чихали, фыркали, обмахивались хвостами и еле
передвигались. Казалось, мы плетемся нескончаемо долго, и бог весть, до-
беремся ли когда-нибудь до жилья. Кругом-небо, земля и песок. Песку нет
конца. А в довершение всего лошади вдруг останавливаются посреди дороги.
Шимен-Волф слезает с телеги и, допев тоненьким голосом: "Бла-а-женны все
уповающие на него", обращается к детям: "Слезайте с воза!" Дети вылезают
из повозки. Что случилось? Ничего. Дорога песчаная, лошадям тяжело-при-
дется пройтись пешком. Что ж, это не беда, пешком, так пешком. Тем луч-
ше, пешком даже веселей. Беда только в том, что младшая девочка, которой
всего лишь годик, не хочет оставаться одна в повозке, она плачет, и ее
приходится нести на руках. Это не большое удовольствие. Счастье, что ид-
ти приходится не очень долго. Дорога вскоре становится лучше, и возница
говорит детям: "Полезайте на воз!" Забираешься в повозку и вытягива-
ешься, пока снова не начинается глубокий, вязкий песок. Тогда опять раз-
дается команда: "Слезайте с воза!" А потом: "Полезайте на воз!" Но что
там стеркнуло вдалеке? Что там блестит, как стекло, и отливает на солнце
серебром? Неужели это Днепр? Ребятам не сидится в повозке. А повозка как
назло подвигается медленно, медленно; чтобы добраться до Днепра, нужно
преодолеть одну полосу и еще одну полосу желтого, плотного, глубокого,
до колен, песка. Лошади плетутся еле-еле, шаг за шагом, с трудом вытас-
кивая ноги. Колеса вязнут в песке, повозка кряхтит. А Днепр все ближе и
ближе разворачивается перед ними во всей своей шири и красе. Да, это
Днепр! Он сверкает на солнце и улыбается юным путешественникам, которые
впервые явились приветствовать древнего старца: "Мир тебе, как живешь,
дедушка?"
Высокий, зеленый, местами пожелтевший прибрежный камыш с отражающими-
ся в воде длинными остроконечными листьями придает ему, этому старику,
особую прелесть. Тихо кругом.
Вширь и вдаль, точно море, раскинулся Днепр, и воды его несутся ку-
да-то, несутся в глубоком молчании. Куда? Это тайна. Синее небо глядится
в воду и отражается в ней вместе с солнцем, которое еще высоко. Ясное
небо, ясная вода, ясный воздух, чистый песок. Ширь и благодатная тишина.
Необъятный божий простор. И вспоминаются слова псалма: "В просторе-гос-
подь". Фрр!-с криком вылетела птица из камыша. Прорезав стрелою чистый
воздух, она зигзагами поднялась вверх и стала парить высоко, высоко, но,
как бы вспомнив о чем-то, возвратилась и снова исчезла в желто-зеленом
камыше. И хочется птицей выпорхнуть из повозки и полететь над водой или
по меньшей мере раздеться догола; прыгнуть в воду и плескаться в ней,
плавать, плавать, плавать...
- Слезайте с воза! - командует Шимен-Волф и первый вылезает из повоз-
ки. Заткнув кнут за пояс, он подносит обе ладони ко рту и, задрав голо-
ву, испускает глухой крик, точно из пустой бочки:
"Паро-о-м, паро-о-ом!.."
Паром, видно, живое существо, которое находится где-то на той стороне
реки, его-то и нужно вызвать. Дети выползают из повозки и, расправив
сведенные от долгого сидения члены, помогают вознице вызывать паром. Так
же, как и возница, они подносят ко рту ладони, задирают головы и пронзи-
тельно кричат:
- Паро-ом, паро-ом!
Внезапно ими овладевает смех. Неизвестно отчего. Они смеются без вся-
кой причины. Они смеются оттого, что им хорошо, оттого, что они молоды и
здоровы, что стоят у Днепра и будут сейчас переезжать реку на пароме.
Кто может сравниться с ними! Но вот солнце начинает прощаться с землей.
Последними косыми чистого золота лучами оно касается серебристой глади
Днепра - и смех обрывается. Пропало желание смеяться. Уж очень тихо
здесь, на берегу Днепра. Священная тишина. Да и прохладно стало, и вода
удивительно пахнет, она тихо плещется, журчит, бежит... Между тем возни-
ца, подпоясавшись платком и засунув за него кнут, стал лицом к востоку,
благочестиво прикрыл глаза и, раскачиваясь, начал тоненьким голосом чи-
тать вечернюю молитву. Эта молитва здесь, под открытым порозовевшим не-
бом, на берегу древнего, прекрасного, благоухающего Днепра, слилась с
журчанием воды, и веселыми юными путешественниками овладело новое наст-
роение: им тоже захотелось молиться. Это была, можно сказать, их первая
добровольная, не вынужденная молитва, здесь, под открытым небом, в не-
посредственной близости к богу. Никогда им так не хотелось молиться, как
теперь, в сумерки на берегу Днепра. Пропустив вступление, ничего, в до-
роге можно обойтись и без вступления,-они начали сразу с "Блаженны живу-
щие в доме твоем", начали с увлечением, нараспев. Потом, закрыв глаза и
раскачиваясь, как возница Шимен-Волф, они встали все лицом к востоку:
"Господь великий, могучий, всесильный..." - смысл этих слов открылся им
только здесь, под вечерним небом, на берегу Днепра. И молитва лилась так
сердечно, так сладостно, как никогда.
37
НА ПАРОМЕ
Неожиданная встреча нa пароме. - Исав - маленький выкрест. - Они уз-
нают друг друга. - Расстаются без слов
Маленькие сироты-путешественники еще не успели кончить молитвы, как
увидели вдали на сверкающей глади Днепра что-то темное, круглое, все
время меняющее краски в свете заходящего солнца. Этот круглый предмет
становился все больше и больше, то, ныряя, пропадал, то снова показывал-
ся. Потом дети услышали странный шум, будто колеса катятся, и скрип на-
тянутой веревки. Покончив наскоро с молитвой, они побежали к берегу и
увидели на шири Днепра толстый канат, привязанный к толстому бревну на
берегу. Круглый предмет все увеличивался и увеличивался и, наконец, вы-
рос в какое-то неуклюжее деревянное сооружение, какое-то чудовище, похо-
жее на плавающий дом. Наверху, на спине этого чудовища, вертелось коле-
со; силой его чудовище и двигалось по воде. Оно медленно плыло, все
приближаясь к берегу. Наконец его уже можно было разглядеть со всех сто-
рон и убедиться в том, что это не чудовище, не живое существо, а своего
рода судно, баржа или берлина, на ней стоят подводы, лошади, люди. Это и
был паром, которого дети так долго ждали, чтобы переправиться через
Днепр. Им стало легче на душе. Теперь можно присесть на песок и подож-
дать, пока паром подойдет и остановится. Ведь паром плывет очень, очень
медленно, еле тащится. Солнце движется много быстрее его. Лишь недавно
оно было над горизонтом, а теперь катится точно под гору и быстро исче-
зает за горой, оставив за собой широкую красную полосу. Ветерок все све-
жеет. Дети сидят на песке. У старшего на руках годовалая сестренка; ма-
лютка спит.
Паром остановился. Люди с повозками и лошадьми стали медленно, пооди-
ночке, не произнося ни слова, спускаться с парома, а возница Шимен-Волф,
также без единого слова, взобрался на паром, точно все условились хра-
нить молчание. Сначала он повел на паром лошадей с повозкой, даже не по-
желав им, по обыкновению, холеры, потом махнул рукой своим юным пассажи-
рам, чтобы и они взбирались. Еще минута - и паром волей одного человека,
всей силой налегшего на толстый канат, тихо двинулся в путь; так тихо,
что движение его почти не ощущалось. Казалось, не паром идет вперед, а
река уходит назад, отступает, будто провожая их с миром. Тут только и
стало видно, как широк Днепр, как он величествен и прекрасен. Плывешь,
плывешь, а до другого берега все еще далеко.
Солнце давно уже село за рекой. Взошла луна, сначала багровая, потом
она посветлела, стала совсем серебряной. Поодиночке, как субботние све-
чи, зажглись в небе звезды, и ночной Днепр приобрел другую окраску, дру-
гой вид и очертания, словно укутался в темный плащ. Тихой прохладой,
мягкой, ласкающей свежестью повеяло от него. В голову приходили тысячи
мыслей - о ночи, о небе, о звездах, отражающихся в водах тихого Днепра.
Каждая из этих звездочек-душа человека... А паром? Как это один человек,
малый этот, гонит такую махину? Он одной рукой налегает на канат, тянет
его, колесо вертится, и паром идет.
Шолом не прочь посмотреть поближе, как этот малый работает у каната и
гонит паром. Ои подходит к паромщику. Это еще совсем молодой парень, в
серой свитке, огромных сапожищах и бараньей шапке; малый всей силой на-
валился на толстый канат. Шолом приглядывается к работе этого па-
ренька-он движет плечом вверх-вниз, вверх-вниз так, что даже кости тре-
щат. "Исав, - думает про себя Шолом, - такую работу может делать только
Исав. "И будешь ты служить брату своему", сказано в писании. Очень хоро-
шо, что я внук Иакова, а не Исава..."
Но у него все же душа болит за паренька. Слишком юн этот паромщик.
Шолом заглядывает ему в лицо и... отскакивает назад. Кажется, он его
знает! Знакомые глаза. Шолом вновь подходит, на этот раз совсем близко:
это даже не паренек, а совсем мальчишка, с дочерна загоревшим лицом и
огрубевшими руками. Глаза еврейские, а руки иноверца. И он вспоминает
