ся! И здесь дети могут быть полезны; не столько при выпечке, сколько при
отбивании теста. Ржаной медовый пряник надо долго-долго отбивать обеими
руками, пока он не начнет тянуться, как должно тянуться медовое тесто. А
кто сделает это лучше мальчика из хедера! Охотников отбивать тесто среди
ребят было так много, что порой доходило до драки. Каждый хотел бить
первым.
Читатель не должен удивляться, что ученики занимались такими делами,
как обдирка крупы и раскатывание теста. У воронковских меламедов они де-
лали работу и погрубее. Например, у учителя Зораха, да и у других мела-
медов, дети Нохума Вевикова как миленькие мазали глиной пол накануне
субботы, попарно выносили помойное ведро, поодиночке таскали воду из ко-
лодца и по жребию нянчили ребенка. Сбегать к резнику с курицей и работой
не считалось. Особой честью было помочь жене учителя ощипать курицу. Ре-
бята предпочитали делать что угодно, лишь бы не учиться. Учение в хедере
было хуже всякой работы.
Тут, думается мне, уместно описать хедер, каким он был в те времена,
для того чтобы будущие поколения, которые заинтересуются жизнью евреев в
прошлом, в "счастливой" черте оседлости, имели о нем представление.
Маленькая, покосившаяся крестьянская хатка на курьих ножках, крытая
соломой, а иногда и вовсе без крыши, как без шапки. Одно оконце, в луч-
шем случае два. Выбитое стекло заклеено бумагой или заткнуто подушкой.
Земляной пол обмазан глиной, а под праздник и накануне субботы посыпан
песком. Большую часть комнаты занимает печь с лежанкой. На лежанке спит
учитель, на печи - его дети. У стены стоит кровать - кровать жены учите-
ля, со множеством подушек и подушечек, почти до потолка. Там, на крова-
ти, на белой простыне иногда лежит тонкий лист раскатанного теста, выде-
ланные коржики или баранки (если жена учителя печет их на продажу),
иногда ребенок (если он опасно болен). Под печью находится "пiдпiчник";
в Литве это называется катух. Там держат кур, конечно для продажи. У
кривой пузатой стены-шкаф для хлеба, кувшинов, горшков. На шкафу метал-
лическая посуда, сито, терка, драчка и тому подобные вещи. У самого вхо-
да - кочерга, лопаты, большое всегда наполненное помоями ведро, деревян-
ный вечно протекающий ушат для воды и постоянно мокрое полотенце для
рук. Длинный стол посреди хаты с двумя длинными скамьями - это и есть
собственно хедер, школа, где учитель занимается со своими учениками. Все
здесь - и учитель и его ученики - громко кричат. Дети учителя, играющие
на печи, тоже кричат. Жена, которая возится у печи, кричит на своих де-
тей, чтобы они не кричали. Куры в "пiдпiчнике" отчаянно кудахчут: это
кошка - тихонькая, смирная, гладенькая-спрыгнула с лежанки, забралась
под печь и всполошила кур, провалиться бы ей!
Так выглядел в старину воронковский хедер. Немногим лучше выглядел
хедер в большом городе Переяславе. Переяславский учитель так же, как и
воронковский, занимался со своими учениками зимой в ватном халате и пли-
совой ермолке, летом - в рубахе с широкими рукавами, поверх которой был
надет арбеканфес. Зимой он пил по утрам вместо чаю липовый цвет, летом -
из деревянной кружки холодную воду, которую процеживал сквозь один из
широких рукавов своей рубахи, произнося перед этим с большим чувством
благословение: "Все сотворено по слову его...", на что ученики хором от-
вечали: "Аминь". Если мальчик приносил яблоко или грушу, учитель произ-
носил "сотворившему плоды древесные", а ученики отвечали "аминь".
Всякий предлог был хорош, чтобы не учиться. Уж очень надоело это уче-
ние. Целый день учись, в долгие зимние вечера учись, в ранние рассветы
учись и даже в субботу днем читай что-нибудь священное. А не читать,
просто так изволь сидеть в хедере и слушать проповеди учителя.
Проповеди учителя! Они были так фантастичны, как "Тысяча и одна
ночь". Проповеди переносили вас в загробный мир, вы переживали все муки
покойника, который должен предстать перед судом божьим. Вы слышали кра-
дущиеся шаги ангела, который встречает грешников, ощущали, как он вскры-
вает вам живот, вынимает кишки и хлещет вас ими по лицу. "Грешник, как
твое имя? Бездельник, как тебя зовут?" И затем два злых духа подхватыва-
ют вас и, как мяч, перебрасывают в преисподнюю - с одного конца света в
другой. И если вы когда-либо солгали, вас вешают за язык на крюк, и вы
висите, как туша в мясной лавке. Если вы хоть раз забыли совершить омо-
вение ногтей, два злых духа становятся возле вас и щипцами вырывают у
вас ногти. И если вы в пятницу, обрезая себе ногти, нечаянно уронили но-
готь на пол, вас спускают на землю и заставляют искать ноготь, пока вы
его не найдете.
Это все за мелкие прегрешения. Что же ожидает вас за большие грехи?
Например, за то, что вы пропускаете слова в молитве, а то и всю предве-
чернюю молитву пропустили, не помолились перед сном? А за дурные помыш-
ления, за мечты и фантазии? Не ждите милосердия в загробном мире, не
ждите! Покаяния, молитвы, добрые дела - обо всем этом нужно помнить
здесь, на этом свете. На том свете уже поздно, все пропало! Там вы со
всеми грешниками наравне, там вы попадаете прямо в вечный огонь, в кипя-
щий котел. "В ад, бездельники, в ад!.."
Так заканчивает учитель субботнюю проповедь. Ребята внимательно слу-
шают, плачут, каются, бьют себя в грудь, дают себе слово быть добрыми и
благочестивыми. Но как только учитель, а за ним и дети, встал из-за сто-
ла - забыты все .поучения. Загробный мир с адом, со всеми злыми духами
исчезает, как тень, как промелькнувший сон, и ребята вновь совершают те
же грехи и прегрешения: пропускают целые куски в молитвах, а то и всю
вечернюю молитву, не молятся перед сном. Какое там омовение ногтей, где
уж там молиться, когда на дворе сияет солнце и тени, поднимаясь по сте-
нам, кивают тебе и зовут: на волю, малыш, на волю! Там хорошо, там при-
вольно! Один прыжок - и ты уже у моста, где бежит речка, где шумит вода;
еще прыжок -и ты на той стороне, где зеленеет травка, желтеют цветы,
прыгают кузнечики. Зеленый луг зовет вас броситься, не думая ни о чем,
на мягкую благоуханную траву. И тут вдруг появляется отец или мать,
старший брат или сестра:
"Ты уже молился? В хедер, бездельник, в хедер!"
31
ТРИНАДЦАТИЛЕТИЕ
Совершеннолетний отличился. - Галерея переяславских типов.-Материнс-
кие слезы
Когда вспомнишь, каким был хедер, каковы были учителя и как они обу-
чали, когда припомнишь жену учителя, которой надо было помогать в хо-
зяйстве, родителей, братьев и сестер, чьи поручения приходилось выпол-
нять, бесконечные шалости, купанья в реке летом, игры в карты и пуговицы
зимой, беготню без дела по городу - трудно понять, откуда все-таки у де-
тей брались какие-то знания. Не нужно забывать, что дети водили за нос
учителя, обманывали отца и даже раввина, к которому их водили экзамено-
ваться. Но как можно было ухитриться и обмануть целый город, собравшийся
на тринадцатилетие сына Нохума Рабиновича? Герой этой биографии отлично
помнит: он ничего не знал из того, что ему предстояло произнести в день
торжества. И все же в городе потом только о нем и говорили. Отцы завидо-
вали, матери желали себе иметь таких детей.
Это был настоящий праздник, великолепный праздник. В подготовке его
принимало участие множество рук под командой бабушки Минды, которая выг-
лядела в своем субботнем наряде и чепце как настоящий командир. Она рас-
поряжалась всем - кого позвать, куда кого послать, какую подать посуду,
какие поставить вина. Со всеми она перессорилась, всех отругала, даже
самого героя торжества не пощадила-прикрикнула на него, чтобы он вел се-
бя по-человечеоки: не грыз ногтей хотя бы на людях, не смеялся и не сме-
шил детей-короче говоря, чтобы не был "извергом".
- Если, благодарение богу, ты дожил до бармицвы, так пора тебе и че-
ловеком стать!- говорила она, поплевывая на пальцы и приглаживая ему ос-
татки пейсов, которые с трудом отвоевала. Ее сын - Нохум Рабинович уже
собирался их вовсе остричь, но бабушка Минда не позволила.
- Когда я умру и глаза мои этого не будут видеть,-сказала она сы-
ну,-тогда ты превратишь своих детей в иноверцев. А теперь, пока я жива,
хочу видеть на их лицах хоть какой-нибудь признак еврейства.
Кроме множества гостей, которые явились на торжество прямо из синаго-
ги, собралась, конечно, вся родня. Разумеется, учитель Мойше-Довид Ру-
дерман в субботней суконной капоте и полинявшей плисовой шапке, сидевшей
блином на голове, тоже был среди присутствующих. Однако он казался при-
шибленным, сторонился людей. С той поры, как приключилась история с его
сыном, который хотел креститься, он был очень подавлен. Почти не прикос-
нувшись ни к вину, ни к закускам, сидел он в уголке сгорбившись и ти-
хонько покашливал в широкий рукав своей субботней суконной капоты.
Но вот наступил момент экзамена. Герой торжества должен был стать пе-
ред всем народом и показать свои знания - и тут учитель Рудерман встре-
пенулся; плечи его сразу распрямились, густые черные брови приподнялись,
глаза так и впились в ученика, а большой палец его задвигался, точно ди-
рижерская палочка, как бы подсказывая заданный текст.
А ученик, то есть наш "совершеннолетний", вначале чуть не свалился со
страха - в горле было сухо, что-то мелькало в глазах. Ему казалось, что
он ступает по льду. Вот-вот лед треснет, и-трах!-он провалится вместе со
всеми! Но постепенно под взглядом учителя, под действием его большого
пальца Шолом становился все уверенней и, наконец, зашагал, как по желез-
ному мосту, чувствуя, что теплота разливается по всем его членам,-речь
его полилась, словно песня.
Занятый своим делом, вертя пальцем вслед за большим пальцем учителя,
наш "совершеннолетний" все же хорошо видел всех собравшихся, различал
выражение каждого лица. Вот Ицхок-Вигдор, дергающий плечами и поглядыва-
ющий злодейским оком, вот старый Иошуа Срибный - говорят, что ему уже
сто лет. Язык у него во рту болтается, точно колокол, так как зубов там
нет. Вот и сын его Берка, тоже немолодой, глаза у него прикрыты и голова
набок. Вот Ошер Найдус, которого все называют "фетер Ошер". Он и в самом
деле "фетер"2-широкий, толстый. Шелковая капота трещит на нем. Он стар и
сед как лунь. А вот и Иосиф Фрухштейн, у него большие вставные зубы,
блестящие очки и редкая бородка; он вольнодумец - играет с Нохумом Раби-
новичем в шахматы, читает на древнееврейском языке "Парижские тайны"*,
"По дорогам мира"* и тому подобные книги. Возле Иосифа стоит его младший
брат Михоел Фрухштейн, умница, дока, отрицающий все на свете, велит даже
не еврейской прислуге потушить свечи в субботу*. Он очень высокого мне-
ния о таких людях, как Мойше Бергер и Беня Канавер, которые, как извест-
но, в юности притворялись, будто не замечают, как парикмахер подстригает
им бородку. Исроел Бендицкий тоже был среди приглашенных. Когда-то его
называли "Исроел-музыкант", но теперь у него собственный дом и место в
синагоге у восточной стены. Он отрастил большую черную блестящую бороду,
и хотя он и сейчас не отказывается поиграть на свадьбе у знатных людей,
все же его никто не называет музыкантом даже заглаза. Он и в самом деле
почтенный человек и ведет себя солидно. Когда смеется, то обнажает все
зубы - маленькие редкие белые зубы. Шолом заметил даже служку Рефоела с
его единственным глазом, Рефоел стоял полусогнувшись, весь поглощенный
речью виновника торжества, и на лице его с впалыми щеками и кривым носом
было такое выражение, словно он собирается хлопнуть рукой по столу и
возгласить, как это обычно делает по субботам: "Де-сять гульденов за
ко-огена!"
Наш "совершеннолетний" все замечал. Лица гостей выглядели празднично,
но торжественней всех выглядел дядя Пиня. Он сидел на почетном месте ря-
дом с братом, в субботней шелковой капоте, подпоясанной широким шелковым
