шествия. Сколько ни старался он после отогнать от себя печальный образ
обиженного приятеля, тот все не выходил у него из головы, стоял перед
глазами и вызывал ноющее чувство в груди: "Обидел, обидел бедного това-
рища!"
Проехали базар, миновали лавки, домишки, еврейское кладбище, за ним
христианский погост, вот уж и мостик проехали, и "леваду" оставили поза-
ди, исчезла Воронка! И вдруг герой этой биографии почувствовал странное
стеснение в горле, чувство жалости к маленькому местечку пронизало его
насквозь, точно оно осталось сиротой. Это чувство вместе с досадой от
случая с Гергеле смягчило его сердце и увлажнило глаза. Отвернувшись,
чтобы братья не заметили, Шолом вытер слезу и тихо в последний раз поп-
рощался с местечком:
- Прощай, Воронка, прощай!
24
ПУТЕШЕСТВИЕ
Путешествие в повозке Меер-Велвла. - Философские размышления. - Пер-
вая остановка в пути. - Борисполь. - Носатые хозяева постоялого дво-
ра.-Ночлег на полу.-Герой прощается с Bopoнкoй навеки
Только тот, кто вырос в маленьком местечке и впервые попал в большой
мир, поймет то ощущение счастья, безмерной радости и душевного подъема,
которое охватило детвору при их первом долгожданном путешествии. Вначале
ребята места себе не находили от восторга: они то лежали в повозке, об-
локотившись, как отец во время пасхальной трапезы на своем ложе из поду-
шек, то вытягивались, засунув руки в карманы, то становились во весь
рост, держась за стойки навеса. Этого уже извозчик Меер-Велвл никак не
мог стерпеть, и хоть жил он с ребятами в согласии и всю дорогу рассказы-
вал им свои извозчичьи истории, он без всякого стеснения пообещал выр-
вать у них кишки, если они что-нибудь сломают в его повозке. Изрекши
это, Меер-Велвл стегнул своих "рысаков" и покатил дальше.
Кто еще помнит ощущения своего первого путешествия, тот знает, как
мчится назад дорога, как земля убегает из-под колес и копыт лошадей, как
все плывет у вас перед глазами, как пахнет поздняя травка или задетая
ветка одинокого дерева, как свежий воздух проникает во все поры вашего
существа и ласкает, ласкает вас так, что вы испытываете полное бла-
женство. И вас вздымает ввысь, вам хочется петь-хорошо, бесконечно хоро-
шо! Оставив позади дома, мостик, леваду и кладбище, вы мчитесь все
дальше и дальше, и вдруг перед вами вырастают какие-то высокие "живые
мертвецы", которые машут руками вверх-вниз, вверх-вниз, даже страх бе-
рет. Когда же подъезжаете ближе, оказывается, что это просто-напросто
ветряные мельницы. Но вот и они скрываются, и вы видите только поле и
небо, небо и поле. И хочется вам спрыгнуть с повозки, или, верней, взле-
теть и раствориться в синеве, у которой нет ни конца, ни начала. Понево-
ле возникает мысль о том, как мал человек и как велик тот, кто сотворил
большой, прекрасный мир. Убаюканный этими мыслями, вы начинаете дремать.
Но вот перед глазами вырастает телега, запряженная парой огромных волов
с большими рогами, и шагающий рядом босоногий крестьянин в широченной
шляпе. Меер-Велвл здоровается с ним наполовину по-украински, наполовину
по-еврейски: "Здорово, чоловiче, хай тобi буде сердцебиение в животе и
понос в голове". Крестьянин не понимает, чего пожелал ему этот чело-
век-хорошего или плохого; он стоит некоторое время в раздумье, потом,
кивнув головой, бормочет себе под нос "спасибо" и идет дальше, а ребята
разражаются громким хохотом. Меер-Велвл, который даже не улыбнулся, по-
ворачивает голову к своим юным пассажирам: "Что это за смех напал на
вас, байстрюки?" Вот тебе раз-он еще спрашивает, что за смех! Так прохо-
дят день, первый день этого счастливого путешествия на исходе лета.
Последние дни лета - как они хороши! Поля обнажены, местами уже вспа-
ханы, хлеб давно убран, но кое-где еще виднеется колос, стебелек расте-
ния, цветок. На крестьянских бахчах дозревают арбузы, дыни, продолгова-
тые тыквы, высокие подсолнухи, горделиво вытянувшись, выставляют напоказ
свои пышные желтые шапки. И весь этот мир еще полон мушек и козявок, ко-
торые жужжат, гудят, полон прыгающих кузнечиков, мотыльков и бабочек,
радостно кружащихся в воздухе. Аромат полей наполняет легкие, и мир вок-
руг кажется таким большим, небо вверху таким бесконечно высоким, что
вновь приходит мысль о том, что люди слишком малы, слишком ничтожны для
такого большого света и что только бог, чьей славой наполнена вселенная,
только он ей и соразмерен...
- Слезайте, байстрюки, мы уже в Борисполе! Здесь переночуем, а завт-
ра, бог даст, поедем дальше.
Борисполь - новый город, верней новое село, большое село. Домишки та-
кие же, как в Воронке, и люди такие же, только вот носы у них другие.
Может быть, это было простое совпадение. Ребята крайне удивились тому,
что хозяин постоялого двора, хозяйка и их четыре взрослые дочери были
все длинноносыми. А для полноты картины служанка их обладала носом еще
длиннее, чем у хозяев. Узнав от извозчика, кто такие его пассажиры,
длинноносый хозяин почтил их своим вниманием, достойно приветствовал,
тут же велел длинноносой служанке поставить самовар, подмигнул длинноно-
сой хозяйке, чтобы она подала закусить, а длинноносым дочерям приказал
надеть ботинки, так как они ходили босиком.
С этими босоногими девушками юные путешественники быстро подружились.
Девушки с любопытством расспрашивали ребят, откуда и куда они едут, как
их зовут и как им нравится Борисполь,-они все хотели знать, даже сколько
лет каждому. Потом все вместе - мальчики и девушки-попробовали кислого
повидла, которое тетя Годл дала им в дорогу, и хохотали до упаду.
Потом они играли в "куцебабу", или, иначе, в жмурки,-игра, во время
которой одному завязывают глаза и он должен кого-нибудь поймать. Девушки
пришли в азарт, и когда им удавалось поймать кого-либо из мальчиков, они
его так крепко прижимали к груди, что у того дух захватывало.
На ночь гостям постелили на полу сено, и, чтобы они не сочли себя
обиженными, хозяйка показала им, что в другом углу этой же комнаты спят
ее дочери, тоже на полу. "Растут, не сглазить бы, и совсем непло-
хо",-прибавила она и высморкала свой длинный нос. Ребята охотно примири-
лись бы с этим ложем, если бы не стеснялись раздеваться при девушках. А
девушки без всякого смущения скинули с себя кофтенки и, стоя босиком в
одних юбках с обнаженными шеями и распущенными волосами, странно перег-
лядываясь, бросали взгляды на мальчиков и хохотали, хохотали без конца.
- Тише!-скомандовал хозяин и потушил висячую лампу. Однако и в темно-
те в обоих углах все еще слышался сдавленный смех и шуршание сена. Но
это длилось недолго, ибо вскоре крепкий невинный сон сомкнул молодые
глаза.
Знакомая утренняя молитва, которую нараспев произносил хозяин постоя-
лого двора, возвестила ребятам, что наступил день и что нужно ехать в
Переяслав. Это снова окрылило их и наполнило сердца радостью. Возница
Меер-Велвл сложил свое молитвенное облачение, и лицо его сияло, как у
истинного праведника. Потом он пошел запрягать "рысаков" и на своем язы-
ке объяснился с "Мудриком", "Танцором" и "Аристократкой", угощая кнутом
каждого в отдельности, хотя больше всех досталось "Танцору", "чтобы не
плясал, когда не играет музыка..."
Солнце весело сияло, и весь двор, казалось, был в золоте, повсюду
брильянтами переливалась роса. Даже куча мусора, накопившаяся за лето, а
может и за два, была золотой. А петух и куры, которые копошились в этой
куче, казалось, до последнего перышка отлиты из чистого золота. Их ку-
дахтанье ласкало слух, лапки, разгребавшие мусор, были полны прелести. И
когда желтый петух, взобравшись на вершину кучи, закрыл глаза и залился
великолепным долгим головокружительным кукареку на манер заправского
кантора, дети с особенной силой ощутили красоту мира и величие того, кто
сотворил его. Им захотелось воздать ему хвалу-не молиться, конечно, как
это делали хозяин бориспольского постоялого двора или возница Ме-
ер-Велвл, нет, к этому у ребят особой охоты не было, молитвы им уже дав-
но надоели,-только сердцем воздать хвалу творцу.
- Влезайте в повозку, байстрюки, нам еще целый день ехать!-поторапли-
вал их Меер-Велвл. Он расплатился за овес и сено и попрощался с хозяева-
ми постоялого двора. Ребята тоже сердечно распрощались с длинноносой
семьей, забрались в повозку, и, как только она, громыхая, выкатилась из
Борисполя на широкий простор садов и полей, песков и лесов, к безбрежным
небесам, их вновь обняла приятная свежесть, вновь охватило чувство без-
мерной свободы. Однако не слишком ли уж много этого неба! Им уже стало
надоедать и небо, и звезды, и возница Меер-Велвл со своими россказнями.
К тому же стало стучать в висках, в глазах зарябило, бока заболели от
невыносимой тряски. Казалось, громыхание повозки будет продолжаться веч-
но, никогда не прекратится. Уже возникло желание слезть с нее, появилась
тоска по твердой земле, по дому, по местечку Воронке. И герой этой биог-
рафии забился в угол повозки, вздохнул легонько и снова стал мысленно
прощаться с местечком. Он шептал тихо, чтобы не услышали братья:
- Прощай, Воронка! Прощай, прощай!
25
НА НОВОМ МЕСТЕ
Переяслав - большой город. - Холодная встреча. - Серебро заложено,
заработков нет. - Отец озабочен
После двухдневной тряски, подпрыгивания, покачивания, после того, как
они вдоволь наглотались пыли и наслушались извозчичьих историй, юные пу-
тешественники к вечеру почувствовали, что они уже вот-вот у цели. Еще
немного, и в темноте замелькали огоньки-признак города. Потом колеса
застучали по камням, и повозку затрясло еще больше. Это уже был настоя-
щий город, большой город Переяслав. Дребезжа и громыхая, повозка Ме-
ер-Велвла подкатила к темному двору, над воротами которого висел закоп-
ченный фонарь и пучок сена-отличительный знак заезжего дома.
То, что родители содержат заезжий дом, было для детей сюрпризом, и
весьма обидным. Как, их отец, реб Нохум Вевиков, выходит встречать пос-
тояльцев, их мать, Хая-Эстер, стряпает, их бабушка Минда прислуживает!
Большего падения, худшего позора они и представить себе не могли. И меч-
татель Шолом, вечно грезивший о лучших временах, о кладе, потом долго
грустил в тишине, плакал тайком, в тоске вспоминал свою милую маленькую
Воронку. Он никак не мог понять, почему взрослые говорили: "Перемена
места - перемена счастья". Нечего сказать, хорошо счастье!
- Вылезайте, байстрюки, приехали!-возвестил Меер-Велвл после того,
как с протяжным тпр-р-р-у остановил лошадей у крыльца заезжего дома.
Усталые, разбитые и голодные, ребята стали поодиночке выбираться из
повозки, расправляя затекшие члены. В доме тотчас отворилась дверь, и на
крыльце начали одна за другой появляться фигуры, которые в темноте можно
было различить только по голосу. Первая фигура была прямой и широкой-это
бабушка Минда. Вытянув свою старую шею, она воскликнула: "Слава богу,
приехали!" Вторая фигура была маленькая, юркая-это мать. "Уже приеха-
ли?"-спросила она кого-то. "Приехали!"-радостно ответила ей третья фигу-
ра, длинная и худая. Это был отец, реб Нохум Вевиков, теперь уже реб Но-
хум Рабинович (в большом городе дедушке Вевику дали отставку).
Не такой встречи ожидали ребята. Все, правда, расцеловались с ними,
но как-то холодно. Потом их спросили: "Как поживаете?" Что можно отве-
тить на такой вопрос? "Ничего..." Бабушка Минда первая спохватилась, что
дети, вероятно, хотят есть. "Вы голодны?" Еще бы не голодны! "Хотите че-
го-нибудь поесть?" Еще бы не хотеть! "Вечернюю молитву читали?" - "Ко-
нечно, читали!"
Мать поспешила на кухню приготовить чего-нибудь поесть, а отец тем
временем экзаменовал мальчиков, далеко ли они ушли в ученье. О, они ушли
далеко! Но зачем им морочат голову, когда им хочется поскорей осмотреть
