новое место, дом!
Они ворочают головами, озираются по сторонам-где они находятся. Они
видят себя в большом доме, мрачном и нелепом, со множеством комнатушек,
разгороженных тонкими дощатыми переборками. Это комнаты для постояльцев,
а постояльца - ни одного. В центре дома-зал. В зале ребята узнали всю
воронковскую мебель: круглый красный стол о трех ножках, старую красную
деревянную кушетку с протертым сидением, круглое зеркало в красной раме
с двумя резными руками над ним, будто простертыми для благословения, и
застекленный буфет, из которого выглядывали цветные пасхальные тарелки,
серебряная ханукальная лампада и старый серебряный кубок в форме яблока
на большой ветке с листьями. Всех остальных серебряных и позолоченных
кубков, бокалов и бокальчиков, а также ножей, вилок, ложек-всего столо-
вого серебра - уже не было. Куда оно девалось? Только много позже дети
узнали, что родители заложили его вместе с маминым жемчугом и драгоцен-
ностями у одного переяславского богача и больше уже никогда не смогли
выкупить.
- Ступайте умойтесь! - сказала бабушка Минда после того, как мать
принесла из кухни далеко не роскошный ужин: подогретую фасоль, которую
нужно было есть с хлебом; да и хлеб был черствый. Мама сама нарезала
хлеба и дала каждому его порцию. Этого у них никогда не бывало-повадка
бедняков! А отец сидел сбоку и не переставал их экзаменовать. Он, видно,
был доволен - дети много успели. О среднем, Шоломе, и говорить не прихо-
дится-этот все знает наизусть и произносит целые главы "Исайи" на па-
мять.
- Ну, хватит, пусть идут спать!-сказала мать, убирая оставшийся хлеб
со стола и пряча его в шкаф. Этого тоже не бывало у них в Воронке. Это
уже вовсе неприлично. То ли путь оказался слишком долог и тяжел и ребята
устали, то ли встреча была не слишком приветливой, а ужин нищенским, но
новое место, о котором дети так мечтали, выглядело не столь уж привлека-
тельно. Слишком много они, видно, ожидали, поэтому и велико было разоча-
рование; они чувствовали себя словно выпоротыми и обрадовались, когда им
велели прочитать молитву и ложиться спать.
Лежа потом вместе с братьями на сеннике, постланном прямо на полу в
большой темной проходной комнате без всякой мебели - между залом и кух-
ней,-герой этой биографии долго не мог уснуть. В голове копошились вся-
кого рода мысли, и один за другим возникали бесчисленные вопросы. Почему
здесь так мрачно и уныло? Почему здесь все так озабочены? Что с мамой,
почему она вдруг стала так скупа? Что стало с отцом, почему он так сог-
нулся, ссутулился, так сильно постарел, что сердце сжимается при взгляде
на его желтое морщинистое лицо. Неужели все из-за того, что, как говори-
ли в Воронке, доходы падают? И это называется "перемена места - перемена
счастья"? Как быть, чем помочь? Одно спасенье - клад. Ах, если бы при-
везти с собой хоть небольшую часть того клада, который остался в Ворон-
ке!
При мысли о кладе Шолом вспоминает своего друга - сироту Шмулика - и
его удивительные сказки о золоте, серебре, алмазах, брильянтах в подзем-
ном раю и о том кладе, который лежит за воронковской синагогой еще со
времен Хмельницкого. Шолому снятся груды золота, серебра, алмазов и
брильянтов. И Шмулик является ему во сне, милый Шмулик с его привлека-
тельным лицом и блестящими, смазанными жиром волосами. И слышится ему
его мягкий хрипловатый голос; он говорит с ним дружески-приветливо и,
как взрослый, утешает его ласковыми словами: "Не горюй, Шолом, дорогой!
Вот тебе от меня подарок-камень, один из тех двух чудесных камней: выби-
рай, какой хочешь, - камень, который называется "Яшпе", или камень, ко-
торый зовется "Кадкод". Шолом в нерешительности, он не знает, он забыл,
какой из них лучше, - камень, который зовется "Яшпе", или тот, который
называется "Кадкод". Пока он раздумывает, подбегает Гергеле-вор, выхва-
тывает оба камня и скрывается с ними. А Пинеле, сын Шимеле,-откуда он
взялся?-сунул руки в карманы и покатывается со смеху. "Пинеле, над чем
ты смеешься?" - "Над твоей тетей Годл и ее повидлом, ха-ха-ха!"
- Вставайте, лежебоки! Смотри-ка, никак их не разбудишь! Нужно убрать
этот хлам! Пора обед варить, а они разоспались, спят сладким сном,-жалу-
ется мать, маленькая, проворная, захлопотавшаяся, обремененная работой в
доме и на кухне-одна на весь дом.
- И-о ну, молиться!-нечленораздельно, чтобы не прервать молитвы, под-
держивает ее бабушка Минда, которая держит в руках молитвенник и, пере-
листывая страницу за страницей, ревностно молится.
- После молитвы вы навестите родных, а в хедер, бог даст, пойдете
после праздников, - ласковей всех говорит отец.
Он одет в какой-то странный халат, подбитый кошачьим мехом, хотя на
дворе еще тепло. Сгорбленный, озабоченный, он затягивается крепкой папи-
росой и вздыхает так глубоко, что сердце разрывается. Кажется, он даже
стал ниже ростом, старше и ниже... И ребятам хочется поскорей вырваться
на волю, побегать по улицам, посмотреть город, познакомиться с родней.
26
БОЛЬШОЙ ГОРОД
Знакомство с родней. - Тетя Хана и ее дети. - Эля и Авремл экзаменуют
героя по библии. - Экзамен по письму у дяди Пини
Насколько ночью город выглядел темным и пустынным, настолько утром он
оказался полным сияния и блеска в глазах воронковских мальчиков - мес-
течковых ребят, приходивших в восторг от каждой мелочи. Они еще в жизни
не видели таких широких и длинных улиц с деревянными "пешеходами" (тро-
туарами) по обеим сторонам; они никогда не видели, чтобы дома были крыты
жестью, чтобы на окнах снаружи были ставни, окрашенные в зеленый, синий
или красный цвета, чтобы лавки были сложены из кирпича и имели железные
двери. Ну, а базар, церкви, синагоги и молельни, не будь они рядом помя-
нуты, и даже люди - все это так величественно, прекрасно и празднич-
но-нарядно! Нет, Пиня не преувеличивал, когда рассказывал чудеса о
большом городе. Ноги, точно на колесиках, скользили по деревянным "пеше-
ходам", когда дети шли рядом с отцом знакомиться с родными и приветство-
вать их. Только уважение к отцу мешало им останавливаться на каждом шагу
и восхищаться чудесами, которые представлялись их глазам. Как водится,
отец шел впереди, а дети плелись сзади.
Войдя на просторный двор и миновав большой светлый застекленный кори-
дор, они вступили в великолепные покои с навощенными полами, мягкими ди-
ванами и креслами, высокими до потолка зеркалами, резными шкафами, со
стеклянными люстрами, свисающими с потолка, и медными бра на стенах.
Настоящий дворец, царские палаты!
Это был дом тети Ханы-странный дом, без хозяина (тетя Хана была вдо-
вой). Дети ее никому не повиновались: ни матери, ни учителю-полная анар-
хия! Каждый делал, что хотел. Ребята все время ссорились между собой,
давали друг другу прозвища, говорили все сразу, смеялись во все горло и
шумели так, что голова шла кругом.
Тетя Хана была женщина высокая и величественная. Ей пристало бы быть
гранд-дамой из тех, что нюхают табак из золотой табакерки, на которой
изображен какой-нибудь принц старинных времен, с белой косичкой и в шел-
ковых чулках. В молодости тетя Хана отличалась, вероятно, необыкновенной
красотой. Об этом свидетельствовали и ее дочери, редкие красавицы.
Как только пришли ребята, поднялся крик, шум, гам:
- Так вот они какие! Вот это и есть великий знаток пророков? Ну-ка,
подойди сюда, не стесняйся! Смотри-ка, он стесняется, ха-ха-ха!
Отец, видно, не удержался и похвастался сыном, который хорошо знает
библию, и мальчику тут же присвоили титул "знатока библии".
- Налей-ка "знатоку библии" стаканчик чаю, дай ему яблоко и гру-
шу-пусть попробует этот "знаток библии" наши переяславские фрукты.
- Знаете что, позовем сюда Элю и Авремла, они его проэкзаменуют.
Позвали Элю и Авремла.
Эля и Авремл, уже взрослые парни с порядочными бородками, приходились
тете Хане родственниками со стороны мужа. Они жили в доме напротив. Их
отец, Ицхок-Янкл, разорившийся богач, всю жизнь судился с казной, носил
серьгу в левом ухе, красивую круглую бороду, ни на кого не глядел, ни с
кем не вступал в беседы и постоянно усмехался, как будто хотел сказать:
"О чем мне с вами разговаривать, если все вы ослы".
Эля и Авремл, как только пришли, сразу же, без всяких церемоний, уст-
роили воронковскому пареньку устный экзамен по всему писанию с начала до
конца. И, нужно признаться, воронковский паренек блестяще выдержал испы-
тание. Он не только определял, из какой главы, из какого стиха взято то
или иное слово, но даже указывал, в каком месте находятся все другие
слова того же корня. Отец его сиял, просто таял от удовольствия. Лицо
его светилось, морщины на лбу разгладились: весь он выпрямился, стал
совсем другим человеком.
- Дайте "знатоку библии" еще яблоко и грушу, еще орехов и конфет,
конфет побольше! - распоряжались красавицы дочери.
И титул "знаток библии" остался за Шоломом надолго, и не только среди
родни. Даже в синагоге мальчишки-проказники называли его не иначе, как
"воронковский знаток библии". И взрослые часто, добродушно ухватив его
за ухо, спрашивали: "Ну-ка, маленький знаток библии, скажи, в каком мес-
те находится такое-то изречение".
"Знатоку библии" очень понравился дом тети Ханы и ее дети-Пиня и Мо-
ха, двое мальчишек-озорников, с которыми он вскоре подружился. Ему каза-
лось, что прекрасней и богаче дома, чем у тети Ханы, нет не только в Пе-
реяславе, но и во всем мире. В самом деле, где это видано, чтобы яблоки
брали из бочки, орехи-из мешка, а конфеты-прямо из кулька!
Совсем по-иному выглядел дом дяди Пини. Это был настоящий еврейский
дом - с шалашом для кущей, с множеством священных книг, среди них-весь
талмуд, с серебряной ханукальной лампадой и плетеной восковой свечой. Но
куда ему до дома тети Ханы!-обыкновенный набожный дом. Все там были на-
божны-и дядя Пиня, и его дети. Мальчики в длинных, до земли, сюртуках, с
длинными, до колен, арбеканфесами. Дочери в целомудренно надвинутых на
лоб платках постороннему прямо в глаза не глянут, при виде чужого чело-
века краснеют, как бурак, и лишь хихикают. Тетя Тэма - богомольная жен-
щина с белыми бровями. И рядом ее мать - вылитая Тэма, как две капли во-
ды. И не различишь, где мать, а где дочь, если бы мать не трясла все
время головой, будто говоря: "Нет-нет!"
Здесь, у дяди Пини, отец не хвалился своим "знатоком библии". В этом
доме библия была не в чести. Ибо кто изучает библию? Библию изучают
вольнодумцы. Зато отец не удержался и похвалился почерком своих детей.
Его дети, говорил он, пишут - миру на удивление.
- Вот у этого малыша изумительный почерк, - показал он на Шоло-
ма,-мастерская рука!
- Ну-ка, дайте сюда перо и чернила! - приказал дядя Пиня и засучил
рукава на обеих руках, будто сам собирался приняться за работу. - Подай-
те мне перо и чернила, мы сейчас проверим, как он пишет - этот мальчик.
Живо!
Приказание дяди Пини прозвучало как приказание строгого генерала, и
дети - как мальчики, так и девочки-бросились во все стороны искать перо
и чернила.
- Листок бумаги!-снова скомандовал "генерал". В доме, однако, не ока-
залось ни клочка бумаги.
- Знаете что, пусть он пишет на моем молитвеннике, - нашелся сын дяди
Пини, занятный паренек с остроконечной головкой и длинным носом.
- Пиши!-приказал отец своему "знатоку библии".
- Что мне писать?
- Пиши что хочешь.
Обмакнув перо, "мастерская рука" и "знаток библии" задумался, - он не
знал, что ему писать, хоть убей! Семья дяди Пини уж, должно быть, реши-
ла, что "мастерская рука" может писать лишь тогда, когда никто не видит.
Но тут Шолому пришло на память то, что было выведено в те годы почти на
каждой священной книге, и, засучив рукав и повертев в воздухе рукой, он
снова обмакнул перо. А через несколько минут им была выведена следующая
