Главное, непонятно, чего хочет. Упорно так нарывался и наверняка бы
нарвался, да пацаны терпеливые попались, не хотели связываться. Или Витек их
просто ошеломил, на шарапа взял. Артист! Знал, когда руками махать, а когда
тихо так, вкрадчиво, пришепетывая по-блатному сквозь зубы, с присвистом...
Действовало.
С той свадьбишной флягой было связано и еще одно, тайное, о котором бы
забыть - да не забывалось. Накатывало темной душной волной, волнение и
омерзение одновременно. Через два или три дня это произошло после первой
пробы. Фляга еще стояла на месте, и они, снова завалившись после школы к
Витьку, решили перекусить, ну и, как положено настоящим мужчинам, перед
обедом клюкнули, заев вкуснющим борщом, который оставила Витьку мать.
Сначала по чуть-чуть, потом добавили. В общем, хорошо им было.
Когда же стало особенно хорошо, Витек вдруг посмотрел на Сергея
странными такими, лихими глазами: никому не скажешь? Не протрепешься?
Жарким, словно накаляясь изнутри, шепотом. Сергей только плечами повел.
Витек смотрел не моргая: нет, правда? Они вместе могут пойти, может, у
нее подружка есть, а то и без подружки обойдемся. Точно, она девка хорошая,
что надо, частил Витек, торопливо ставя на место вымытые тарелки (чтоб мать
не орала), она в ПТУ учится, все путем будет, не дрейфь...
Он уже заливал в извлеченную откуда-то пивную бутылку водку из все той
же фляги (для нее, не понял, что ли?), капая на стол, потом воткнул в
горлышко деревянную пробку, притиснул для надежности, вытер стол и
восстановил водой уровень. Хоть и был под парами, а ничего не упустил.
Сергей, сам уже расплываясь, удивлялся дальним краем сознания: какой
хозяйственный! Но его тут же смывало - в кипящее, горячее, жгущее, словно у
него внезапно начался жар, под рубашкой взмокло, да и дрожь противная, жарко
и холодно одновременно. Боялся, что Витек заметит.
Почему бы и не пойти? А куда они пойдут, куда? Ладно, отмахнулся Витек,
явно почувствовав свое превосходство, куда пойдут - туда и пойдут. И вид у
него был какой-то преувеличенно серьезный, с таким видом не шутят: куда-то
он и вправду собирался вести Сергея.
Слишком просто и легко, однако, все получалось, почти как в
обстоятельных повествованиях старших парней, которыми заслушивались по
вечерам, зажав в кулаке чинарик, закашливаясь от едкого дыма. Впрочем, и
тогда казалось не слишком правдоподобно. Однако если и не совсем правда, не
полностью, то и немногого было достаточно, чтобы внутри все обмирало, а
сердце колотилось чуть ли не в горле.
Так и теперь. Может, это и было просто, но не так, наверно, а иначе,
потому что т а к невозможно. Как стакан воды выпить. Будто не было
томительных, душных, изматывающих, тревожных снов, где одно прикосновение -
все равно что прыжок через пропасть. Да и диковатые глаза Витька, когда
спросил, не о том же говорили?
Впрочем, они уже куда-то шли, шли, но Сергея как бы одновременно и не
было. Почти спокойно ему было, словно это не он шел, а кто-то другой. Хорош
он уже, похоже, был - доконала-таки его эта фляга, тоже теперь казавшаяся
откуда-то из другого мира.
Сон продолжался. Он и смотрел его, как сон, сознавая, что в любое
мгновение успеет проснуться, вынырнуть.
Самое удивительное, что эта Валя, про которую говорил Витек, реально
существовала, пусть и во сне, - сначала в прихожей, потом в такой же
полутемной комнате, показавшейся очень тесной, с настороженной улыбкой на
пухлых бледных губах, с разбросанными по плечам и по лицу волосами, в
домашнем легком халатике, то ли девочка, то ли девушка или даже, может,
женщина, даже, может, и ничего, в полумраке...
И выпила она свою рюмку, налитую Витьком из принесенной бутылки, лихо,
даже не поморщившись, а вот Сергей закашлялся, поперхнувшись, и Витек долго
и сильно колошматил его по спине кулаком, приводя в нормальное состояние.
Валя же весело хохотала и помогала Витьку, они все хохотали, почему-то им
жутко смешно было, так смешно, что не остановиться.
Преград не было. Вернее, они одна за другой исчезали, растворялись в
полумраке тесной комнатки: шкаф, стол, пара стульев, кровать, занавески на
окнах, колышущиеся почему-то, несмотря на закрытую форточку. Сергею душно
было, И кожа белела так близко, что оторопь брала, все было близко -
закрытые глаза, синеватые, бледные веки, вздернутые коленки, невнятный,
прерывистый, расплывающийся, как и все остальное, шепот... Он это видел
вплотную, но опять же как бы и издали, сквозь туманную пелену.
Потом ему было плохо, как, пожалуй, никогда не было. Почему-то он сидел
на корточках, прислонившись спиной к холодной стене. Вывернутый наизнанку.
Тошнота подкатывала к горлу и было больно, но он не мог понять где и даже
почему-то рад был этой неизвестно откуда возникавшей боли. Еще он помнил,
что его погладили по волосам, почти неощутимо, но это совсем уж было лишнее,
ни к чему...
Больше Сергей той фляги не видел (к субботе, когда должна была
состояться свадьба родственника, ее собирались увезти), да и вообще он
больше у Витька с того раза не был, хотя они по-прежнему как бы оставались
приятелями. Витек про Валю тоже молчал, будто ничего не было (может, и в
самом деле?), но молчал вызывающе, давая понять, что было и что он все
помнит. Он иногда и поглядывал так на Сергея - намекая, что между ними есть
нечто, только им известное.
А потом они почти одновременно переехали из их старого, поставленного
на "капиталку" дома в новый район, и снова оказались соседями, только через
улицу. И в школу пошли в одну, в один и тот же класс, радуясь, что не по
одному. Что ни говори, а вдвоем веселее, тем более среди незнакомых. Ко
всему нужно было снова привыкать - к ребятам, к учителям... Заново врастать.
Сергея это тяготило. За прошедшее после переезда лето он сильно
изменился - более замкнутым стал, молчаливым, резкость вдруг в нем
появилась, нетерпимость. Он сам чувствовал.
Переезд в новый район и в новый дом, где у него теперь была своя
отдельная крохотная комнатка, в которой он мог устраиваться так, как ему
заблагорассудится, тоже подействовал: было решено ко всему новому и другому
прибавить еще самую малость - новую жизнь. Совсем-совсем новую. Он и в новую
школу шел с этим чувством, тревожно-праздничным.
Шли вместе с Витьком, но Сергей тем не менее отдельно. Витек тоже
волновался - дергался, хохмил без передыху, суетился, все пытаясь вывести
Сергея из его сосредоточенности и отдельности. Неуютно ему, похоже, было.
Двор вспоминал и старую школу, разные случаи, с его, разумеется, главным
участием, о которых Сергей, может, и знал, да забыл.
Раздражал его Витек. Мешал, как ни странно. Не столько даже, может, ему
самому, сколько той начинавшейся новой жизни, на которую он настроился.
Сбивал. И чем больше мельтешил Витек, таща за собой все то, прежнее, как бы
нечистое, тем глубже уходил в себя, отрешенней становился Сергей.
А через неделю Витек и в новой школе был своим - носился по коридорам,
задирался, пугая пацанов раменской шарагой, завязывал связи, с кем-то
корешился из местных заводил, обделывал по углам какие-то свои делишки,
притаскивая что-то в старом облезлом портфеле, одним словом, снова
чувствовал себя как рыба в воде. Не хуже, чем в старой школе.
Не хуже, но все-таки не так. В старой школе его давно знали и знали
ребят, которые ему покровительствовали, а здесь он был как-никак, даже с его
удивительной способностью к адаптации, новичок. Здесь жили по своим законам,
похожим, но вместе с тем и другим.
Раза два или три его публично осадили, даже приложили как следует.
Потом еще раз, а шараги, которой он грозился, все не было. Это был почти
крах: сообразили, что Витек блефует.
Однако и Витька не так просто было смутить: он уже пустил корешки в
новую почву, а потому, вероятно, не терял уверенности, что свое возьмет. И
еще неизвестно было, как все это потом обернется для тех, кто пока не
обращал на него внимания, а то и третировал. Он и Сергея тянул: кто-то
где-то вечером собирался, на чьей-то квартире, выпивка, то-се, опять же
девки классные... А?
Сергей отнекивался. Был, однако, момент, когда он поддался, согласился,
а после жалел. Душная квартира, накурено так, что человеческого лица не
разглядишь, незнакомые пьяные физиономии, магнитофон орет... Витек уже с
кем-то шушукался, мельтешил, как всегда, разыгрывал какую-то свою, неведомую
Сергею партию, а тот даже после стакана кислятины и некоторого размягчения
мозгов все равно чувствовал себя не в своей тарелке - скучно ему было и
одиноко, ни танцевать не тянуло, ни вообще... Он и ушел вскоре, еле разыскав
в куче одежек свою куртку.
Нет, не нужно ему было. Не получалось контакта. Отслоилось в нем
окончательно, судя по всему, разорвалось, даже и Витек не соединял. Поэтому,
наверное, Сергей и избегал его в последнее время, сторонился, хотя понятно -
не очень-то разойдешься, учась в одном классе, сидя можно сказать, на
соседних партах. Постепенно их сталкивало, прибивало друг к другу.
Витек же словно чувствовал: чем больше отрывался Сергей, тем сильнее он
за него цеплялся. Звонил, звал куда-то настойчиво, забегал домой, один раз
даже бутылку вина притащил - чего ты киснешь, пошли лучше прошвырнемся...
Сергей же был тверд: нет и нет! Не хочется! И Витек, посидев некоторое
время, отчаливал без него, с обиженным, полупрезрительным видом: нет, такого
он и впрямь не мог понять... Потому и приглядывался пристально: что бы это
могло значить?
Ускользал Сергей.
Как раз к тому времени ему попалась ксерокопия книжки по йоге - он
увлекся, день за днем стал делать упражнения - позы, асаны, на голове по
получасу выстаивал, волю закалял... Короче, было чем заняться. Витек же
отвлекал, отрывал. Сергей, бывало, прямо при нем усаживался в позу лотоса, а
взгляд концентрировал на кончике носа. Самопогружался. Медитировал. Хотя
какая, к шутам, медитация, если тут же рядом Витек, который сидел себе и
усмехался. Сидел и смотрел. Словно нарочно. Назло.
Совсем невыносимо это становилось. Мало ему было других корешей?
Вот-вот: что общего? Родителям Сергей сказал, чтобы не подзывали к телефону.
Нет его дома. И если прийдет - тоже нет. Так нужно.
Ничего общего - удобная формула.
Витек напоминал о той, прежней их жизни, от которой почему-то остался
мутный осадок. Сергею, как змее в период линьки, мучительно хотелось вылезти
из старой шкуры, которая никак пока не поддавалась, а новая под ней
задыхалась, зудела, просилась на свет, - неприятное, едкое ощущение. Так вот
и Витек, словно часть этой самой шкуры, все не отлипал, не сбрасывался. Не
хватало какой-то последней, завершающей точки.
Все однако, шло именно к ней, - Сергей чувствовал. Да и Витек,
наверное, тоже, хотя и не столь определенно. Отношения между ними
становились раз от разу, хотя без всякого видимого повода, все более
натянутыми.
Сергей держался обособленно, а если и общался, то меньше всего с
Витьком, который, словно нарочно, именно в это время крутился обычно
поблизости, прямо извивался весь, чтобы просунуться. Сергей же в ответ, в
знак протеста против такой назойливости, или даже без знака, отгораживался -
смотрел и не видел: чувствует же, что лишний, зачем лезть? Нельзя же быть
каждой бочке затычкой!
Если же Витьку удавалось-таки влезть, то спокойствие сохранить было
трудно: все те же байки, приевшиеся, про очередную стычку местной шараги с
ребятами то ли из Пушкина, то ли из Люберец, а мы... а они... словно он там
