гетто вместе с другими уличными торговцами, он в мыслях был далеко от них,
ничего не видя и не слыша вокруг.
В одно такое утро, когда он, по обыкновению задумавшись, стоял перед
закрытыми воротами, прямо у него над ухом раздался грубый окрик:
- Эй, ты, жидовская морда! Чего варежку разинул? Двигайся.
Сэмюэль встрепенувшись, огляделся. Ворота уже были раскрыты настежь,
и он со своей тележкой стоял прямо посреди дороги. Один из стражников
грозил ему кулаком и жестом приказывал немедленно ее освободить. Обычно у
ворот дежурили два стражника. Одеты они были в зеленого цвета форму, имели
особые знаки отличия и были вооружены пистолетами и тяжелыми дубинками. На
обмотанной вокруг пояса одного из стражников цепи болтался огромный ключ,
которым они запирали и отпирали ворота. Вдоль стены гетто протекала
небольшая речушка с перекинутым через нее старинным деревянным мостом. За
мостом находилось караульное помещение полицейского участка, где
помещались стражники. Не раз доводилось Сэмюэлю видеть, как по этому мосту
волокли еврея-неудачника, который уже больше никогда не возвращался в
гетто. Закон гласил, что до захода солнца все евреи обязаны были
находиться внутри гетто, и, если кто-либо из них опаздывал к моменту
закрытия ворот и оставался за ними, его тотчас хватали и ссылали на
каторжные работы. И поэтому пуще смерти боялись они оказаться за воротами
гетто после захода солнца.
Обоим стражникам предписывалось всю ночь оставаться на посту и
караулить ворота; но в гетто все знали, что, едва ворота закрывались на
ночь, кто-либо из стражников уходил в город развлекаться. Перед рассветом
он возвращался, чтобы помочь товарищу открыть ворота.
Стражники Павел и Арам отличались друг от друга, как небо от земли:
Павел был добродушным и славным малым, Арам - прямой его
противоположностью. Это был настоящий зверь, смуглый, крепко сбитый, со
стальными ручищами и грузным, как пивная бочка телом. Он был ярым
антисемитом, и, когда заступал на дежурство, все евреи стремились в этот
день прийти в гетто гораздо раньше положенного срока, так как высшим
наслаждением Арама было подловить какого-нибудь зазевавшегося еврея,
избить его до полусмерти дубинкой и затем оттащить через мост в
ненавистную караулку.
Арам как раз и орал на Сэмюэля, требуя, чтобы тот освободил проход.
Сэмюэль поспешно двинулся вперед, чувствуя за спиной сверлящий,
ненавидящий взгляд стражника.
Шесть месяцев отсрочки Сэмюэля скоро превратились в пять, затем в
четыре и наконец в три месяца. Не проходило дня и часа, чтобы Сэмюэль не
думал над разрешением своей проблемы, и все это время он упорно работал в
лаборатории. Он советовался с некоторыми из богатых обитателей гетто, но
те либо не желали его слушать, либо, если удостаивали внимания, давали ему
бесполезные советы.
- Хочешь делать деньги? Береги копейку, и в один прекрасный день ты
сможешь завести свое дело.
Хорошо им было давать такие советы - все они родились в семьях
зажиточных людей.
Приходила ему в голову и шальная мысль уговорить Терению бежать с
ним. Но куда? В конце путешествия их могло ждать только другое гетто, а он
как был без гроша в кармане, так и останется несчастным оборванцем. Нет,
он слишком любит Терению, чтобы пойти на это. Ловушка захлопнулась.
Часы безжалостно отстукивали время, и три месяца вскоре превратились
в два, затем в один месяц. Единственным утешением Сэмюэля в эти дни были
свидания с Теренией. Ему было разрешено три раза в неделю видеться с ней в
присутствии кого-либо из членов семьи доктора. И всякий раз после
очередной встречи он чувствовал, что еще сильнее любит ее. Встречи эти
были сладостны и горьки, так как, чем чаще Сэмюэль виделся с ней, тем
горьше становилось ему от мысли, что он может навсегда потерять ее.
- Я знаю, ты добьешься успеха, - успокаивала его Терения.
Теперь оставалось всего три недели, а Сэмюэль был по-прежнему так же
далек от решения своей проблемы, как в самом ее начале.
Как-то поздней ночью в конюшню к Сэмюэлю прибежала Терения. Обняв
его, она сказала:
- Давай сбежим, Сэмюэль.
Он никогда так не любил ее, как в тот миг. Ради него она готова была
навлечь на себя позор, бросить отца с матерью и отказаться от своей сытой
и обеспеченной жизни.
Он прижал ее к себе и сказал:
- Нет. Куда бы мы ни сбежали, я все равно останусь уличным торгашем.
- Меня это не волнует.
Перед мысленным взором Сэмюэля предстал ее великолепный дом с
просторными комнатами, слугами, поддерживающими их в идеальном порядке, и
затем он представил свою маленькую убогую комнатенку, в которой они жили
втроем с отцом и тетушкой, и сказал:
- Это волнует _м_е_н_я_, Терения.
Она вырвалась из его объятий и убежала.
Утром следующего дня Сэмюэль встретил Исаака, своего бывшего
школьного товарища. Тот шел по улице, ведя на поводу лошадь. Лошадь была
одноглазой, страдающей от колик, хромой и глухой.
- Привет, Сэмюэль.
- Привет, Исаак. Не знаю, куда ты ведешь свою лошадь, но лучше
поспеши. Неровен час, она откинет копыта прямо на дороге.
- Ну и что. Я все равно веду Лотту на мыло.
В глазах Сэмюэля засветился интерес.
- Ты думаешь, они тебе много за нее дадут?
- Зачем много? Мне нужно ровно два флорина, чтобы купить тележку.
У Сэмюэля от волнения перехватило дыхание.
- Зачем же так далеко идти? Давай махнемся: ты мне лошадь, я тебе
тележку?
Через пять минут сделка была завершена.
Сэмюэлю оставалось лишь смастерить себе новую тележку и объяснить
отцу, как он потерял старую и откуда взялась кляча.
Он привел ее в стойло, где недавно стояла Ферд. При ближайшем
рассмотрении Лотта явила собой еще более жалкое зрелище, чем Ферд. Сэмюэль
похлопал животное по холке и сказал:
- Не волнуйся, Лотта. Ты войдешь в историю медицины.
И несколько минут спустя он уже готовил первую партию сыворотки.
В гетто из-за перенаселенности и вопиющей антисанитарии то и дело
вспыхивали эпидемии. Последней из них была лихорадка, сопровождающаяся
удушливым кашлем, воспалением гланд и кончавшаяся мучительной смертью.
Врачи не знали толком ни причин ее возникновения, ни способов борьбы с
ней. Болезнь свалила с ног и отца Исаака. Когда Сэмюэль узнал об этом, он
поспешил к своему школьному товарищу.
- Был врач, - плача, рассказывал тот Сэмюэлю. - Сказал, что ничем не
может помочь.
Сверху доносился мучительный, надрывный кашель, которому, казалось,
не будет конца.
- У меня к тебе просьба, - сказал Сэмюэль. - Достань мне носовой
платок своего отца.
Исаак в недоумении уставился на него.
- Что-о?
- Только обязательно захарканный. И смотри бери его осторожно. Там
полно микробов.
Часом позже Сэмюэль на конюшне осторожно соскребал мокроту с платка в
блюдо с бульоном.
Он работал всю ночь и весь следующий день, и следующий, впрыскивая
маленькие дозы раствора в терпеливую Лотту, постепенно увеличивая их,
борясь со временем, надеясь спасти жизнь отцу Исаака.
Надеясь спасти свою собственную жизнь.
Сэмюэль так никогда до конца и не понял, на чьей же стороне был Бог:
на его или на стороне Лотты, но старая, умирающая лошадь выжила даже после
самых больших доз, и Сэмюэль получил первую порцию антитоксина. Теперь
оставалось уговорить отца Исаака согласиться, чтобы ему ввели сыворотку.
Выяснилось, что уговаривать того не надо. Когда Сэмюэль пришел в дом
Исаака, там было полно родственников, оплакивающих еще живого, но быстро
угасающего человека.
- Ему уже недолго осталось, - сказал Исаак Сэмюэлю.
- Могу я пройти к нему?
Юноши поднялись в комнату умирающего. Отец Исаака лежал в постели с
лицом, пунцовым от жара. Приступы удушливого кашля сотрясали его
истощенную фигуру, и ему становилось все хуже и хуже. Было ясно, что он
умирает.
Сэмюэль набрал в грудь побольше воздуха и сказал:
- Мне надо поговорить с тобой и твоей матерью.
Оба, и сын, и мать, не верили в целительную силу содержимого
маленького пузырька, который прихватил с собой Сэмюэль. Но либо это, либо
смерть кормильца. И они решились на укол, так как все равно терять было
нечего.
Сэмюэль ввел сыворотку отцу Исаака. В течение трех часов он неотлучно
находился у постели больного, но никаких признаков улучшения не заметил.
Сыворотка не подействовала. А если и подействовала, то в худшую сторону:
припадки явно участились, и наконец, избегая встречаться глазами с
Исааком, он ушел домой.
На рассвете следующего дня Сэмюэль должен был идти в Краков закупать
товары. Он сгорал от нетерпения поскорее вернуться назад, чтобы узнать,
жив ли еще отец Исаака.
На рынке были толпы народа, и Сэмюэлю казалось, что он никогда не
сможет завершить свои покупки. Только к полудню он наконец наполнил тачку
товарами и поспешил домой в гетто.
Не успел он отойти и двух миль от городских ворот, как случилось
несчастье. Одно из колес разломилось пополам, и товары посыпались из тачки
на тротуар. Сэмюэль не знал, на что решиться. Нужно было во что бы то ни
стало заменить сломанное колесо, но как оставить тачку без присмотра!
Вокруг уже стала собираться толпа, жадно взиравшая на разлетевшиеся по
всему тротуару товары. Вдруг Сэмюэль заметил приближающегося к ним
полицейского - гоя! - и понял, что все пропало. Они отнимут у него и товар
и тележку. Полицейский протолкался сквозь толпу к испуганному юноше.
- Тебе нужно новое колесо?
- Д-д-да, пан полицейский.
- А где его взять, знаешь?
- Нет, пан начальник.
Полицейский что-то написал на клочке бумаги.
- Иди по этому адресу. И скажи им, что тебе нужно.
- Я не могу оставить тележку.
- Почему это не можешь? - сказал полицейский, сурово оглядывая толпу.
- А я на что? Беги, быстро!
Сэмюэль бежал всю дорогу. По адресу, указанному на клочке бумаги,
вскоре нашел кузницу, и, когда рассказал, в чем дело, кузнец отыскал у
себя колесо нужного размера. Когда Сэмюэль расплатился за колесо, у него
еще осталось примерно с полдюжины гульденов.
Толкая впереди себя колесо, он бегом возвратился к месту аварии. Там
одиноко стоял полицейский: толпа испарилась, товары были на месте. С
помощью полицейского он в течение получаса поставил на место колесо и
закрепил его. И снова отправился в путь домой. Все его мысли были заняты
отцом Исаака. Жив ли он или умер? Казалось, он ни секунды более не
выдержит неведения.
Идти до гетто оставалось с милю. Впереди уже маячили его высокие
стены. Но быстро гасли лучи заходящего солнца, смеркалось, и через
несколько мгновений темнота обступила его со всех сторон. В суматохе и
сутолоке того, что произошло, Сэмюэль напрочь забыл о времени. Солнце
зашло, и он оказался отрезанным от гетто. Он бросился бежать, толкая
тяжело груженную тачку впереди себя. В груди бешено колотилось сердце. Не
дай бог, ворота закроются до его прихода! В памяти всплыли страшные
рассказы о евреях, оставшихся ночью за воротами гетто. Он побежал еще
быстрее. Скорее всего, у ворот будет только один из стражников. Если Павел
- еще не все потеряно. Если Арам - но лучше об этом не думать. Темнота
сгущалась и, словно туман, со всех сторон подступала к нему; вскоре стал
накрапывать мелкий дождик. Сэмюэль стремительно приближался к стенам
гетто, оставалось добежать совсем немного. Из темноты неожиданно вынырнули
ворота. Они были закрыты.
Сэмюэль ни разу не видел их закрытыми с внешней стороны. Жизнь
