под Гречаным ждали. На другой день команда: всем садиться в поезд. Немцы
вроде нас давно обошли и ушли на восток. Погрузились, только поехали -
налет. Мы из вагонов высыпали, прячемся кто куда, вагоны горят, паровоз
взорвался. И тут - танки немецкие.
- Когда ж это было?
- Не считал. Дней пять, наверное. Тут давно немцы?
- Неделю.
- Где-то так и было.
- Так ты неделю шел сюда?
- Пока сообразил, куда идти... Ночами шел.
- Ох, Ильку, - заплакала вдруг Лиза, - ешь скорей. Хорошо, что при-
шел. Останешься тут.
- Мне в Киев надо, Лиза. День пересплю, переоденусь и пойду вечером.
- Как в Киев!? - не поверила Лиза. - Ты уйдешь?
- Нельзя мне с тобой оставаться. Тут каждый человек на виду. Меня с
моей жидовской мордой сразу заметят.
- А там? Думаешь, там лучше? Люди говорят, немцы в Киеве евреев уби-
вают.
- Я в городе каждый двор знаю. И друзей много. Помогут.
- Не ходи в Киев, Ильку! Ильку, - Лиза тронула его за руку. Илья уже
спал, так и не доев холодную картошку.
Он спал почти до вечера, отсыпаясь за всю прошедшую неделю. Лиза наш-
ла для него старую одежду отца, собрала еду в дорогу. Потом вышла на
улицу - в деревне было тихо. К немцам люди еще не привыкли, отсиживались
по домам. Она вернулась в хату и подошла к кровати, на которую ночью пе-
ретащила Илью. Он лежал, подогнув ноги, давно не бритый, длинный и ху-
дой. В темной его шевелюре у висков Лиза заметила едва пробивающуюся се-
дину.
- Ох, Ильку, - Лиза едва сдерживала слезы. Надо же было ей полюбить
мужа своей младшей сестры.
Шурка давно уехала в Киев и там нашла себе Илью. А за кого могла вый-
ти Лиза здесь, в Щурах, после того, как ее отца за новую хату и велоси-
пед записали в куркули? Отняли все, но хоть не сослали. Соседи криви-
лись: "Шурка за жида в Киеве вышла". А Лиза, когда первый раз его увиде-
ла, не знала что с собой делать. Высокий, добрый, и глаза смеялись, и
сам улыбался. Уже после войны узнала Лиза, что в Киев Илья не пришел.
Может, пришел, но до дома не добрался. Шурке дали справку о том, что
Гольдинов Илья пропал без вести у села Гречаное. Лиза видела его послед-
ней. Даже не его, а только темный силуэт под сумеречным вечерним небом.
Ветер, свежий и сильный, налетел, разгоняя тяжкую духоту, зашелестел
травой. Илья подошел незаметно и какое-то время молча стоял рядом с ней.
Потом погладил рукой сухой вишневый пень:
- Срубили вишенку.
- Не ходи в Киев, Ильку, - обернулась к нему Лиза. - Хоть теперь не
ходи.
- Нам с тобой не в Киев, - качнул головой Илья.
- Так ты за мной вернулся!? - обрадовалась Лиза. - Я сейчас, только
малого гляну...
Когда начался дождь, Витька, кормивший своим завтраком кошку, пошел
искать бабу. Лиза сидела у края огорода.
- Бабо, дождь пошел. Идем в хату, -позвал ее Витька. - Бабо, идем
скорей, смотри, какой дождь сильный. Бабо...
- Бабо! Бабо, агов..! - Федька Дрюк с трудом выкатил свое истекающее
потом тело из заляпанного жидкой грязью по самые стекла милицейского
"газика" и подошел к калитке. На цепи надрывался яростным лаем Рудой. -
Бабо, где вы есть!? Заберите своего пса скаженого.
- А, цыть! Цыть, дурню! - Дрючиха медленно вышла из дому. - Там кто?
- Та я, Федька.
- То заходи, раз приехал. Цыть, Рудый.
Федька осторожно миновал рычащего пса и вошел следом за Дрючихой в
хату.
- Вот дождь, - пожаловался Федька, - третий день без перерыва. А ды-
шать нечем. Африка. Духота.
- Ничего, - равнодушно отозвалась Дрючиха, - картопля будет доброй.
- Бабы на селе брешут, - продолжал Федька, вытирая рукавом рубашки
мокрое лицо, - как Лизка умерла, так и дождь пошел. Говорят, до девятого
дня идти будет.
- Хватит патякать, - резко оборвала его Дунька, - верзут казна что. А
ты, как дурень, повторяешь. Говори, чего приехал.
В селе считали, что по хорошему человеку, когда он умирает, небо пла-
чет. Только почему-то в Щурах на похороны дождь случался редко.
- Мать гроши за картоплю передала. - Федька протянул Дуньке туго
свернутую и перетянутую резинкой пачку денег.
- Сколько тут? - Старуха видела плохо и к новым деньгам не привыкла.
- Десять.
- Что десять? - Окончательно рассвирепела она. - Говори по-людски.
- Десять мильонов.
"Вот бисовы цены, - подумала Дунька. - Ничего уже не понимаю. Десять
мильонов за три мешка картопли. Много это, или мало?"
- Могли бы и больше уторгувать, - проворчала она, пряча деньги. -
Когда батько доски на забор привезет?
- Не знаю. Ничего не сказал.
- Так напомни ему. Тепер вот что... - Дунька помолчала. - За Лизкою
хата осталась. Понимаешь меня?
- Ой, бабо, - Федька снова вытер лицо. Рукава рубашки давно уже были
мокрыми, - вы бы видели, сколько приехало к ней. И с Фастова, и с Киева,
и все село было. Как на демонстрацию в Фастове когда-то. Даже больше.
Лизку на цвынтар везут, вся улица полная. Мимо какой хаты провозят - все
выходят, прощаются.
- Чего б это? - удивилась Дунька. - Она ж одна. Никого не осталось.
- А кто их знает. Только я еще такого у нас не видел.
- Ну, то их дело. А ты скажи батьку, что б сделал нам Лизкину хату с
огородом.
- Я слышал, она ту хату Витьке завещала.
- Какому? Катькиному сыну? А кто он такой? Он в Киеве живет? Вот и
пусть себе живет.
- Не знаю, бабо, - засомневался Федька, - как то оно выйдет.
- Тебе и знать нечего. Скажешь батьку и край.
На улице нетерпеливо засигналила машина.
- Так я побежал, - спешно засобирался Федька, - хлопцы ждут.
- Про доски для забора не забудь, - напомнила Дрючиха, но было видно,
что думает она о другом.
"Вот клятая баба", - Федька осторожно обошел следившего за ним злыми
глазами Рудого, хлопнул калиткой и стал втискиваться в машину. Внук
ушел, а Дунька Дрючиха так и осталась сидеть у окна. Неожиданно она
вспомнила ярко и отчетливо, так, словно было это не без малого семьдесят
лет назад, а недавно, может на прошлой неделе, как сидела она в этой ха-
те у этого же окна, когда жили тут еще Лизка с Шуркой. Сестры ждали отца
из Киева. Дуньке тогда было лет десять. Наверное, меньше, не больше
восьми, значит и Лизке было восемь, а Шурке - шесть. Дядько Григорий
приехал уже под вечер, когда дневная жара начала спадать.
- А ну, девки, что я привез, смотрите! Они выбежали во двор и увидели
прислоненный к стене хлева велосипед. Рама была обернута желтоватой во-
щеной бумагой, но руль горел огнем, сверкал на солнце, приковывая к себе
взгляд. - А? Машина! - гордо ходил около него дядько Григорий. - Кто
первый кататься? - Он накачал колеса и вывел велосипед на улицу, - Вы
успеете еще, - сказал дочерям, - садись, Дунька.
Дунька с опаской села на багажник, обхватив дядька Григория руками.
Она чувствовала запах его пота, паровозного дыма, который считала запа-
хом города. Было страшно и радостно. Дунька визжала, велосипед гремел по
неровной сельской дороге, шуршали шины...
- Господи, прости меня грешную, - выдохнула Дунька и перекрестилась
на образа.
Она вышла на двор и под непрекращающимся дождем подошла к забору, от-
делявшему ее огород от огорода Лизы. Около старой хаты суетились незна-
комые люди.
- Набежали, - зло сощурилась старуха. - Ничего. Эту халупу мы слома-
ем. Дом поставим. Детям будет.
Она постояла еще минуту и незамеченная никем, медленно пошла в дом.
Закрывая ей дорогу, низко свисали мокрые ветви слив и грецких орехов.
Над ними тянулись утомленные своей тяжестью, истекающие водой, облака.
Казалось, они навсегда повисли над старым лесом, уходящим на север, над
речкой, что отделяет лес от села и над самим селом, его огородами, без-
людными улицами, небольшими домами, под крышами которых укрылись от дож-
дя люди.
Овчинников Олег
Мир без любви
Жизнь, подчиненная строгой целесообразности - что может быть естест-
веннее, логичнее? Когда каждый твой поступок является логическим
следствием предыдущих. Когда детерминированная система правил, зафикси-
рованная в мозге, позволяет тебе однозначно, а главное - правильно осу-
ществить выбор в любой ситуации, которая только может возникнуть. Когда
тебе с момента рождения известен "алгоритм" всей твоей жизни и ее конеч-
ная цель. Когда ты просто не можешь совершить необдуманного поступка, а
вероятность совершения ошибочного действия стремиться к нулю. Причем
снизу.
Что может быть логичнее?
А чувства... Разве мало нам тех семи чувств, которые дает нам приро-
да? Неужели нам не хватает зрения, слуха, вкуса, обоняния, осязания,
эманирования и астризма? Зачем придумывать что-то еще? Чувство, не подк-
репленное ощущением, не имеет смысла. Это аксиома.
Так думала она. Так жила она. Так жила вся ее цивилизация.
Но однажды она увидела книгу.
Это случилось в Галактическом Музее. Книга являлась одним из экспона-
тов в большой экспозиции под названием "Земля".
Она уделила книге ровно столько внимания, сколько требовалось. Отска-
нировала содержание книги и спроецировала его в мозг. Поместила туда же
ключ-код для восприятия земного текста.
Когда наступил благоприятный момент, информация, содержащаяся в кни-
ге, была осознана. И информация оказалась совершенно нелогичной.
Она вошла в совершенно новое для себя состояние, которое спустя неко-
торое время будет классифицировано ею как "удивление".
Если то, что говорилось в книге, было правдой... А она не могла пред-
положить, что может быть иначе. В самом деле, зачем кому бы то ни было
может понадобиться писать книгу, необъективно отражающую реальность?!
Так вот, если книга говорила правду, то жизнь людей, населяющих планету
Земля, подчинялась законам, начисто отрицающим логику. В выборе своих
действий земляне руководствовались не столько голосом разума, сколько
чувствами. Причем множество чувств не было ограниченным. Земляне могли
испытывать "радость", "страх", "волнение", "удовольствие", "боль", су-
ществовало даже совершенно непонятное чувство - "интуиция".
Но главным чувством, которое было целью, смыслом и причиной жизни на
Земле, была "любовь".
Это было настолько необычно, что у нее впервые в жизни возникли сом-
нения в адекватности восприятия информации. Она вернулась в Музей. Она
не стала даже астрацировать книгу, вместо этого она прочла ее, вос-
пользовавшись органами зрения. Крайне неэффективный способ, но она хоте-
ла быть уверенной. И она обрела уверенность.
Земля действительно жила чувствами, каким бы нелогичным это ни каза-
лось.
И она захотела испытать все эти чувства. Найти свою "любовь". Сделать
это можно было единственным способом.
Она узнала координаты планеты под названием Земля, сфокусировала себя
в луч и направила этот луч по касательной к поверхности планеты.
Хотя максимальная вероятность встретить людей достигалась на террито-
рии города, она предпочла расфокусироваться посреди широкого поля, нев-
далеке от городской окраины. У нее не возникало проблемы, в каком виде
она должна предстать перед землянами. Форма определялась целью визита.
Чтобы найти "любовь" проще всего стать символом "любви". Вся необходимая
информация содержалась в книге.
Тело ее стало цветком, а все девятнадцать конечностей - белоснежными
лепестками.
Ожидание не было долгим.
Один из представителей земной цивилизации показался из-за невысокого
холма и продолжал движение в ее направлении. Судя по тем иллюстрациям,
что были в книге, землянин был мужчиной. И это было хорошо: ведь она бы-
ла женщиной!
"Все-таки я оптимальным образом выбрала место появления!" И это была
