На сей раз сработало. некоторое время в кабинете ничего не происходило,
разве что мистер Морнингстар высморкался. Потом он снова радостно
заклекотал, как простуженный кочет. Потом откашлялся. Потом скрипнуло
вращающееся кресло и послышались шаги.
Из-за двери на два дюйма высунулась грязная седая голова. Она замерла на
несколько мгновений; я тоже замер на несколько мгновений. Потом голова
исчезла, и на кромке двери появились четыре пальца с нечистыми ногтями,
которые потянули ее за собой. Дверь со щелчком закрылась. Я перевел дух и
прижался ухом к деревянной панели.
Снова скрипнуло вращающееся кресло. Застрекотал диск телефона. Я прыгнул
к столу секретарши и поднял трубку смежного телефона. На другом конце
провода слышались гудки. Я насчитал их шесть. Потом ответил мужской голос:
- Да?
- Флоренс-Апартментс?
- Я бы хотел поговорить с мистером Ансоном из двести четвертого.
- Оставайтесь на связи. Я посмотрю, дома ли он.
Мы с мистером Морнингстаром оставались на связи. В трубке слышался рев
радио - транслировали бейсбольный матч. Радио находилось где-то далеко от
телефона, но шум производило порядочный.
Потом раздался гулкий звук шагов, резко брякнула поднимаемая трубка, и
мужской голос произнес.
- Его нет. Передать что-нибудь?
- Я позвоню позже, - сказал мистер Морнингстар.
Я быстро положил трубку, метнулся к двери, открыл ее бесшумней, чем
падает снег, и также тихо закрыл, придержав в последний момент, чтобы щелчок
замка не был слышен дальше чем в трех футах.
Идя по коридору, я тяжело и прерывисто дышал, прислушиваясь к
собственному дыханию, нажал кнопку вызова лифта. Потом вытащил из кармана
визитку, которую мистер Джордж Ансон Филлипс вручил мне в вестибюле отеля
"Метрополь". Я не стал особо рассматривать ее. Написанный на ней адрес я
помнил и так: 204, Флоренс-Апартментс, 158, Курт-стрит. Я просто механически
пощелкивал по ней ногтем в ожидании разбитого старого лифта, который
грохотал в шахте, как груженный щебнем грузовик на крутом повороте.
Было три часа пятьдесят минут.
Глава 8
Банкер-хилл - старое, заброшенное, грязное, дурное местечко. Когда-то это
был фешенебельный район, и здесь до сих пор сохранилось несколько
замысловатых готических особняков с широкими порталами, выложенными из
круглых булыжников стенами и угловыми эркерами с острыми башенками. Теперь в
них сдаются меблированные комнаты; некогда сверкающие паркетные полы
исцарапаны и истоптаны, а широкие лестницы потемнели от времени и дешевого
лака, нанесенного на вековые слои грязи. В комнатах с высокими потолками
тощие домовладелицы бранятся с жуликоватыми съемщиками. И в широких
прохладных портиках, подставив разбитые башмаки солнечным лучам, сидят
старики с пустыми глазами и лицами, похожими на проигранные сражения.
Вокруг этих старых особняков теснятся засиженные мухами ресторанчики,
итальянские фруктовые лавки, дешевые многоквартирные дома и крохотные
пирожковые, где можно купить деликатесы еще более отвратные, чем пирожки. И
кишащие крысами отели, где в регистрационных журналах значатся только Джоны
и Смиты и где ночной дежурный совмещает обязанности сторожевого пса и
сутенера.
Из домов там выходят женщины - вроде бы молодые, но с лицами, похожими на
прокисшее пиво; там мужчины, поднося в сложенных чашечкой ладонях спичку к
сигарете, настороженно оглядывают улицу из-под полей глубоко надвинутой на
лоб шляпы; там живут опустившиеся интеллигенты, мучимые кашлем заядлого
курильщика и безденежьем; бывшие полицейские с каменными лицами и
неподвижными глазами; наркоманы и торговцы наркотиками - серые, невзрачные
личности, которые сами знают о своей невзрачности. Иногда попадаются и
простые работяги - но они уходят на службу очень рано, когда разбитые
тротуары безлюдны и на них еще поблескивает утренняя роса.
Я прибыл туда раньше половины пятого, но ненамного. Я оставил машину в
конце улицы, где с желтой глинистой насыпи на Хилл-стрит по Курт-стрит к
Флоренс Апартментс поднимался фуникулер. У дома Флоренс был темный кирпичный
фасад высотой в три этажа; нижние окна находились на уровне тротуара и были
закрыты ржавыми жалюзи. У входной двери висела стеклянная табличка, на
которой сохранилось еще достаточно краски, чтобы можно было разобрать имя
владельца. Я открыл дверь и спустился по трем ступенькам в коридор, за обе
стены которого можно было придерживаться, не вытягивая рук в стороны. Темные
двери с написанными на них темной краской номерами. В нише рядом с лестницей
- платный телефон и табличка на стене, гласящая "Управляющий - № 106". В
конце коридора дверь, и за ней - четыре стоящих в ряд высоких мусорных
бачка, над которыми в солнечных лучах кружились рои мух.
Я поднялся по лестнице. Орало радио: продолжалась трансляция бейсбольного
матча, начало которой я слышал по телефону. Номер двести четвертый был по
правую сторону, а бейсбольный матч - налево через площадку. Я постучал,
ответа не дождался и постучал погромче. За моей спиной искусный финт игрока
вызвал мощную волну восторга болельщиков. Я постучал в третий раз и,
выглянув в окно на площадке, порылся в карманах в поисках ключа, выданного
мне Джорджем Ансоном Филлипсом. На стене дома напротив - аккуратного,
дышащего тишиной и покоем - зеленела тонкая неброская неоновая надпись:
"Похоронное бюро Пьетро Палермо".
Высокий человек в черном вышел из двери и прислонился к белой стене. Он
был очень красив. У него была смуглая кожа и великолепные серо-стального
цвета волосы, зачесанные назад. Он вынул из кармана нечто, похожее издали на
портсигар с бело-черной инкрустацией, лениво раскрыл его длинными смуглыми
пальцами и извлек оттуда сигарету с позолоченным фильтром. Убрал портсигар и
прикурил от зажигалки, также инкрустированной черно-белым. Потом убрал ее,
сложил на груди руки и уставился прямо перед собой ничего не выражающими
глазами. С кончика сигареты мимо его лица тонкой струйкой поднимался дым;
тонкой прямой струйкой - как от потухшего бивачного огня на рассвете.
За моей спиной раздался очередной взрыв эмоций на стадионе. Я перестал
созерцать высокого итальянца, открыл ключом дверь номера двести четыре и
вошел внутрь.
В квадратной комнате, устланной коричневым ковром, мебели было очень
мало, и она как-то не располагала к приятному времяпрепровождению. На стене
напротив двери висело традиционное кривое зеркало, в котором я выглядел как
трусливый прелюбодей, крадущийся домой с веселой вечеринки. Около мягкого
кресла возвышалась груда старого дермантина в форме дивана. На столе у окна
стояла лампа с бумажным абажуром. По обеим сторонам откидной кровати
находились двери.
Одна из них вела в крохотную кухоньку с каменным умывальником,
трехкомфорочной газовой плитой и старым холодильником, который щелкнул и
забился в страшных судорогах, как только я открыл дверь. На столе были
остатки завтрака: темная жижа на дне чашки, подгорелая корочка хлеба,
крошки, желтые потеки растаявшего масла на краю блюдечка, грязный нож и
кофейник, пахнущий, как прелое сено в теплом сарае.
Я прошел мимо откидной кровати и открыл другую дверь. За ней был
небольшой коридорчик с нишей для одежды и встроенным туалетным столиком. На
нем лежала расческа и черная щетка с застрявшими в щетине несколькими
светлыми волосками, а также коробочка с тальком, маленький электрический
фонарик с треснувшим стеклом, стопка писчей бумаги, ручка и бутылка чернил
на промокашке; сигареты и спички на краю стеклянной пепельницы, в которой
лежало с полдюжины окурков. В ящиках столика валялись носки, белье и носовые
платки. На вешалке висел темно-серый костюм - поношенный, но еще вполне
приличный; под ним на полу стояла пара довольно пыльных грубых башмаков. Я
толкнул дверь ванной. Она открылась всего на фут и уперлась во что-то. Я
поморщился и почувствовал, как у меня твердеют желваки на скулах. Из-за
двери шел неприятный резкий запах. Я навалился на нее. Она еще чуть
приоткрылась и тут же подалась назад, как если бы кто-то прижимал ее с
другой стороны. Я просунул голову в щель.
Ванная комната была слишком мала для него, так что ноги его были согнуты
в коленях, а голова упиралась в каменный плинтус напротив двери. Его
коричневый костюм был слегка помят, и черные очки грозили вывалиться из
нагрудного кармана. Как будто теперь это могло иметь какое-то значение. Его
правая рука лежала на животе, а левая - на полу ладонью вверх, пальцы ее
были чуть согнуты. На правом виске мистера Ансона был виден синяк с
запекшейся в светлых волосах кровью. Его приоткрытый рот был полон блестящей
темно-красной жидкости.
Дверь упиралась в его ноги. Я нажал посильнее и протиснулся в ванную. И
положил два пальца ему на шею, где должна была пульсировать артерия. Никакая
артерия там не пульсировала. Ни чуть-чуть. Кожа была холодна как лед. То
есть вряд ли как лед. Но мне так показалось. Я выпрямился, оперся спиной о
дверь и некоторое время стоял, крепко сжимая кулаки в карманах и
принюхиваясь к запаху кордита. Трансляция бейсбольного матча все
продолжалась, но через две двери радио звучало приглушенно.
Я стоял и смотрел на него. Ничего особенного, Марлоу, абсолютно ничего
особенного. Тебя здесь ничего не касается. Ты даже не был с ним знаком
толком. Иди, иди отсюда поскорее.
Я отлепился от двери, сильно потянул ее на себя и через короткий
коридорчик вышел в гостиную. Из зеркала на меня глянула напряженная
перекошенная физиономия. Я быстро отвернулся в сторону, вытащил из кармана
ключ, который мне дал Джордж Ансон Филлипс, потер его между влажными
ладонями и положил на стол около лампы.
Я протер внутреннюю и наружную ручки двери. Счет в матче в первой
половине восьмого гейма был 7 : 3. Некая, похоже хорошо хлебнувшая леди
затянула на арестантский манер "Фрэнки и Джонни", голосом, который не смог
стать благозвучным даже от виски. Хриплый бас велел ей заткнуться, но она
продолжала голосить; послышались тяжелые шаги, звук оплеухи, взвизг - и
пение прекратилось. Трансляция бейсбольного матча продолжалась.
Я сунул в зубы сигарету, зажег ее и пошел вниз по лестнице и остановился
в полутемном коридорчике, глядя на табличку с надписью: "Управляющий - №
106".
С моей стороны было полным идиотизмом даже смотреть на нее. Я стоял,
яростно жуя сигарету, и смотрел на табличку очень долго.
Затем повернулся и пошел назад по коридору. На маленькой эмалированной
пластинке на двери было написано: "Управляющий". Я постучал.
Глава 9
Послышался скрип отодвигаемого кресла, шарканье ног, и дверь открылась.
- Вы управляющий?
- Да. - Тот же голос отвечал Элише Морнингстару по телефону.
Это был долговязый тип с короткими рыжими волосами и узкой длинной
головой, явно битком набитой всякими низкими хитростями. Из-под оранжевых
бровей пристально смотрели зеленоватые глаза. Его огромные уши имели,
вероятно, способность развеваться на ветру, а длинный нос был не прочь
залезть не в свое дело. В целом это было великолепно тренированное лицо -
лицо человека, умеющего держать язык за зубами; лицо, хранящее ледяное
спокойствие трупа на анатомическом столе.
- Мистер Ансон? - спросил я.
- Двести четвертый.
- Его нет дома.
- Ну и что я должен сделать? Начать нести яйца по этому поводу?
- Мило, - сказал я. - Ты всегда при них или только по большим
праздникам?
- Отвали отсюда, - сказал он. - Катись подальше. - Он закрыл дверь. Но
