шенно уйдя в это ребячливое и бессмысленное созерцание, как вдруг услы-
шал за спиной женский смех; женщина смеялась громко, тем возбужденным,
резким смехом, который мне нравится у женщин, тем смехом, который вне-
запно вырывается у них в угаре любовной страсти. Я уже хотел было повер-
нуть голову, чтобы взглянуть на женщину, так дерзко и вызывающе вторгшу-
юся в мои беспечные мечтания, словно ослепительно белый камень, брошен-
ный в заросший тиной пруд, но удержался. Остановило меня нередко уже ов-
ладевавшее мною странное желание позабавиться безобидной игрой - проде-
лать маленький психологический опыт. Мне захотелось дать волю своему во-
ображению и, не глядя на нее, представить себе эту женщину - ее лицо,
рот, шею, затылок, грудь, - словом, воплотить ее смех в живой, реальный,
законченный образ.
Она, очевидно, стояла теперь вплотную за моей спиной. Смех сменился
болтовней. Я напряженно прислушивался. Она говорила с легким венгерским
акцентом, очень быстро и живо, растягивая гласные, точно пела. Я забав-
лялся тем, что присочинял к ее говору весь облик, и старался вообразить
себе как можно больше подробностей. Я придал ей темные волосы, темные
глаза, большой чувственный рот, белоснежные крепкие зубы, тонкий нос с
подвижными широкими ноздрями. К левой щеке я приклеил мушку, в руку вло-
жил стек, которым она, смеясь, похлопывала себя по ноге. А она все гово-
рила. И каждое слово прибавляло новую черту к молниеносно возникшему в
моей фантазии образу: узкие девические плечи, темно-зеленое платье с на-
искосок приколотой бриллиантовой пряжкой, светлая шляпа с белым эспри.
Все яснее становилась картина, и мне уже казалось, что эта чужая женщи-
на, стоявшая позади меня, отражается в моих зрачках, как на фотографи-
ческой пластинке. Но я не обернулся, мне хотелось продолжить игру, ка-
кое-то запретное очарование таилось для меня в этом смелом полете фанта-
зии; я закрыл глаза, ничуть не сомневаясь, что, когда я открою их и, на-
конец, обернусь, воображаемый образ в точности совпадет с реальным.
Тут она вышла вперед. Я невольно открыл глаза - и рассердился. Я ров-
но ничего не угадал: все было иначе; мало того - словно нарочно, она
оказалась полной противоположностью тому, что я насочинял. Она была не в
зеленом, а в белом платье, не стройная, а полная, с пышными бедрами, на
пухлой щеке не видно было мушки, на рыжеватых, а не на черных волосах
сидел шлемообразный ток. Ни одна из моих примет не соответствовала ее
облику, но женщина была красива, вызывающе красива, хотя я, уязвленный в
своем тщеславии психолога, не желал этого признавать. Почти враждебно
взглянул я на нее; но даже в самом сопротивлении я ощущал чувственное
обаяние, исходившее от этой женщины, призывную животную страстность ее
упругого полного тела. Она уже снова громко смеялась, показывая белые
ровные зубы, и несомненно этот откровенно дразнящий смех вполне гармони-
ровал с ее пышной красотой; все в ней было ярко и вызывающе - высокая
грудь, выставленный вперед подбородок, когда она смеялась, острый,
взгляд, нос с горбинкой, рука, крепко опирающаяся на зонтик. Здесь было
женское начало, первобытная сила, искусное, настойчивое прельщение -
воплощенный соблазн.
Рядом с ней стоял изящный, немного потасканный офицер и что-то с ув-
лечением говорил ей. Она слушала, улыбалась, смеялась, отвечала, но все
это только мимоходом, потому что ноздри ее беспокойно вздрагивали и гла-
за зорко поглядывали по сторонам; она вбирала в себя знаки внимания,
улыбки, взоры всех и каждого из проходивших мимо мужчин. Взгляд ее все
время блуждал - то по трибунам, где она вдруг обнаруживала знакомое лицо
и радостно отвечала на поклон, то влево, то вправо, между тем как она
по-прежнему с тщеславной улыбкой слушала офицера. Только я, заслоненный
ее спутником, оставался вне поля ее зрения. Это злило меня. Я поднялся -
она меня не видела. Я подошел поближе - она опять смотрела на трибуны.
Тогда я решительно стал перед нею, поклонился ее спутнику и предложил ей
стул. Она удивленно взглянула на меня, глаза задорно блеснули, губы
изогнулись в приветливой улыбке. Однако поблагодарила она меня сдержанно
и хоть и взяла стул, но не села. Она мягко оперлась полной, обнаженной
до локтя рукой на спинку, приняв позу, выгодно подчеркивающую ее пышные
формы.
Досада, вызванная моим неудачным психологическим опытом, рассеялась,
меня занимала только игра с этой женщиной. Я немного отступил к стене
трибуны, откуда мог свободно и все же незаметно для других смотреть на
нее, оперся на свою трость и стал искать ее взгляда. Она это заметила,
слегка повернулась в сторону моего наблюдательного поста, но все же так,
что это движение казалось совершенно случайным, не избегала моего взгля-
да, даже иногда отвечала на него, не подавая, однако, надежд. Глаза ее
по-прежнему блуждали, ни на чем не задерживаясь. Только ли при встрече с
моими в них вспыхивала улыбка, или она дарила ее каждому - этого я никак
не мог решить, и именно эта неопределенность злила меня. Когда взгляд
ее, словно луч светового сигнала, падал на меня, он казался полным обе-
щания, но тем же холодным блеском он без разбора отражал все устремлен-
ные на нее взоры; этой игрой она явно только тешила свое тщеславие и
притом ни на минуту не прерывала кокетливой болтовни с офицером, притво-
ряясь чрезвычайно заинтересованной. Что-то неслыханно дерзкое было в ее
поведении - виртуозность кокетства или бьющая через край чувственность.
Невольно я приблизился на шаг: ее невозмутимая наглость передалась и
мне. Я уже не глядел ей в глаза, а со знанием дела рассматривал ее с го-
ловы до ног, взглядом срывал с нее одежду и мысленно видел ее обнажен-
ной. Она следила за моим взглядом, нисколько не оскорбленная, улыбалась
углами рта своему собеседнику, но в этой понимающей усмешке я прочел
одобрение. А когда я стал смотреть на ее маленькую изящную ступню, выг-
лядывавшую из-под белого платья, она скользнула взглядом по своему
платью и, немного помедлив, как бы случайно поставила ногу на нижнюю пе-
рекладину стула, так что я сквозь ажурную юбку видел чулки до колен, и в
то же время на ее улыбающемся лице, обращенном к спутнику, появилось вы-
ражение насмешливого лукавства. Очевидно, она заигрывала со мной так же
бесстрастно, как я с ней, и я со злобой должен был признать, что она в
совершенстве владеет техникой этой рискованной игры; ибо, как бы невзна-
чай разжигая мое любопытство, она в то же время внимательно слушала на-
шептывание своего спутника, но делала и то и другое с полным равнодуши-
ем. Меня это возмущало, потому что это холодное, злостно-расчетливое ко-
кетство было мне ненавистно в других, так как я чувствовал его столь
кровосмесительно-близкое родство с моею собственной бесчувственностью.
Но все же я загорелся, быть может в большей мере от ненависти, чем от
влечения к этой женщине. Я подошел к ней и нагло посмотрел ей прямо в
глаза. "Я хочу тебя, красивое животное", - недвусмысленно говорил мой
взгляд, и, вероятно, губы мои невольно шевельнулись, потому что она
улыбнулась чуть презрительной улыбкой и, отвернувшись, оправила платье.
И тут же ее черные глаза опять оживленно забегали по сторонам. Было со-
вершенно ясно, что она так же холодна, как и я, что она достойный меня
партнер и что каждый из нас играет пылом другого, который тоже всего
лишь бутафорский огонь, однако радует глаз и помогает убить время.
Но вдруг оживление исчезло с ее лица, блеск в глазах погас, досадли-
вая складка легла около только что улыбавшегося рта. Я проследил за ее
взглядом: невысокого роста толстый господин, в мешковатом костюме, то-
ропливо шел к ней, вытирая на ходу вспотевшее лицо. Из-под шляпы, второ-
пях надетой набекрень, видна была сбоку большая плешь (я невольно поду-
мал, что под шляпой его лысина, должно быть, усеяна крупными каплями по-
та, и почувствовал отвращение к этому человеку). Его унизанные перстнями
пальцы сжимали целую пачку билетов, и, отдуваясь от волнения, он тотчас
же, не взглянув на жену, громко заговорил по-венгерски с офицером. Я
сразу угадал в нем страстного любителя конного спорта; вероятно, это был
какой-нибудь крупный барышник, для которого весь смысл жизни заключался
в тотализаторе. Его жена, видимо, сделала ему замечание (его присутствие
явно стесняло ее, и она утратила свою дерзкую самоуверенность), ибо он
поправил шляпу, потом добродушно рассмеялся и покровительственно похло-
пал ее по плечу. Она гневно вздернула брови, негодуя на такую супружес-
кую бесцеремонность, коробившую ее в присутствии офицера, а быть может,
еще больше в моем. Он как будто извинился, сказал опять по-венгерски
несколько слов офицеру, на что тот ответил, любезно осклабясь, а потом
нежно и несколько робко взял жену под руку. Я понимал, что она стыдится
своего мужа, и наслаждался ее унижением со смешанным чувством насмешки и
брезгливости. Но она уже опять овладела собой и, мягко опершись на его
руку, бросила иронический взгляд в мою сторону, как бы говоря: "Видишь,
вот кому я принадлежу, а не тебе". Мне было и досадно и противно. Больше
всего мне хотелось повернуться к ней спиной и уйти, чтобы показать ей,
что супруга столь вульгарного толстяка не может меня интересовать. Но
соблазн был слишком велик. Я остался.
В эту минуту послышался пронзительный сигнал старта, и сразу вся бол-
тающая, лениво прогуливающаяся разрозненная толпа всколыхнулась и опять
в едином порыве хлынула к барьеру. Она чуть было не увлекла меня за со-
бой, но я непременно хотел как раз в общей суматохе оказаться поближе к
этой женщине, в надежде, что представится случай для решающего взгляда,
жеста, какой-нибудь смелой выходки, какой именно - я еще и сам не знал,
и поэтому я упорно проталкивался к ней. Ее супруг тоже с ожесточением
протискивался вперед, видимо стремясь захватить место получше, подле
трибуны, и мы вдруг, под напором толпы, так сильно столкнулись друг с
другом, что у него упала шляпа и засунутые за ее ленту билеты разлете-
лись во все стороны, словно красные, синие, желтые и белые мотыльки. Он
сердито посмотрел на меня. Я уже хотел извиниться, но какое-то злое по-
буждение зажало мне рот; мало того, я глядел на него холодно, даже с
дерзким, оскорбительным вызовом. Взгляд его на секунду вспыхнул от едва
подавляемой ярости, но тут же малодушно погас перед моим. С безответной,
почти трогательной робостью он поглядел мне в лицо, потом отвернулся,
вспомнил про свои билеты, поднял шляпу и начал собирать их.
Его жена, выпустив руку мужа, с нескрываемой злобой, вся красная от
волнения, сверкнула на меня глазами, а я внутренне ликовал, видя, что ей
страстно хочется побить меня. Но я продолжал безучастно стоять на том же
месте и с небрежной улыбкой наблюдал, как толстяк, кряхтя и задыхаясь, у
самых моих ног подбирал с земли билеты. Когда он нагибался, воротник
отставал от шеи, как перья у нахохлившейся курицы, толстая складка жира
вздувалась на красном затылке. Невольно я представил себе эту тушу в
супружеских объятьях, мне стало противно и смешно, и я, уже не таясь, с
ухмылкой посмотрел в ее искаженное гневом лицо. Теперь она была очень
бледна и едва владела собою, - наконец-то я вырвал у нее искреннее, под-
линное чувство: ненависть, необузданный гнев! Я с удовольствием продлил
бы эту нелепую сцену до бесконечности, с холодным злорадством следя за
тем, как мучается толстяк, подбирая билеты один за другим. Какой-то про-
казливый бесенок сидел у меня в горле, все время хихикавший и едва удер-
живавшийся от смеха, - мне очень хотелось громко расхохотаться или поты-
кать тростью ползающего у моих ног толстенького человечка; я даже не
припомню, чтобы мною когданибудь владела такая неудержимая злоба, как в
ту минуту полного торжества над этой дерзкой, самоуверенной женщиной.
