как тени были уже не так густы и черны в нашем углу. Он снял шапочку, и
я увидел его голый череп и измученное лицо, показавшееся мне еще более
страшным. Но вот сверкающие стекла его очков опять уставились на меня,
он выпрямился, и в его голосе зазвучали резкие, язвительные потки.
- Для нее настал конец - но не для меня. Я был наедине с трупом -
один в чужом доме, один в городе, не терпевшем тайн, а я... я должен был
оберегать тайну... Да, вообразите себе мое положение: женщина из высшего
общества колонии, совершенно здоровая, танцевавшая накануне на балу у
губернатора, лежит мертвая в своей постели... При ней находится чужой
врач, которого будто бы позвал ее слуга... никто в доме не видел, когда
и откуда он пришел... Ночью внесли ее на носилках и потом заперли дверь,
а утром она уже мертва... Тогда лишь зовут слуг, и весь дом вдруг огла-
шается воплями... В тот же миг об этом узнают соседи, весь город... и
только один человек может все это объяснить... это я, чужой человек,
врач с отдаленного поста... Приятное положение, не правда ли?
Я знал, что мне предстояло. К счастью, подле меня был бой, надежный
слуга, который читал малейшее желание в моих глазах; даже этот полуди-
карь понимал, что борьба здесь еще не кончена. Мне достаточно было ска-
зать ему: "Госпожа желает, чтобы никто не узнал, что произошло". Он пос-
мотрел мне в глаза влажным, преданным, но в то же время решительным
взглядом: "Yes, sir" [10]. Больше он ничего не сказал. Но он вытер с по-
ла следы крови, привел все в полный порядок - и эта решительность, с ка-
кой он действовал, вернула самообладание и мне. Никогда в жизни не про-
являл я подобной энергии и уж, конечно, никогда больше не проявлю. Когда
человек потерял все, то за последнее он борется с остервенением - и этим
последним было ее завещание, ее тайна. Я с полным спокойствием принимал
людей, рассказывал им всем одну и ту же басню о том, как посланный за
врачом бой случайно встретил меня по дороге. Но в то время как я с прит-
ворным спокойствием рассказывал все то, я ждал... ждал решительной мину-
ты... ждал освидетельствования тела, без чего нельзя было заключить в
гроб ее - и вместе с ней ее тайну... Не забудьте, был уже четверг, а в
субботу должен был приехать ее муж...
В девять часов мне, наконец, доложили о приходе городского врача. Я
посылал за ним - он был мой начальник и в то же время соперник, - тот
самый врач, о котором она так презрительно отзывалась и которому, оче-
видно, была уже известна моя просьба о переводе. Я почувствовал это, как
только он взглянул на меня, - он был моим врагом. Но именно это и прида-
ло мне силы.
Уже в передней он спросил: - Когда умерла госпожа?.. - он назвал ее
имя.
- В шесть часов утра.
- Когда она послала за вами?
- В одиннадцать вечера.
- Вы знали, что я ее врач?..
- Да, но медлить было нельзя... и потом... покойная пожелала, чтобы
пришел именно я. Она запретила звать другого врача.
Он уставился на меня; краска появилась на его бледном, несколько оп-
лывшем лице, - я чувствовал, что его самолюбие уязвлено. Но мне только
это и нужно было - я всеми силами стремился к быстрой развязке, зная,
что долго мои нервы не выдержат. Он хотел ответить какой-то колкостью,
но раздумал и с небрежным видом сказал: - Ну что же, если вы считаете,
что можете обойтись без меня... но все-таки мой служебный долг удостове-
рить смерть и... от чего она наступила.
Я ничего не ответил и пропустил его вперед. Затем вернулся к двери,
запер ее и положил ключ на стол.
Он удивленно поднял брови: - Что это значит? Я спокойно стал против
него.
- Речь идет не о том, чтобы установить причину смерти, а о том, чтобы
скрыть ее. Эта женщина обратилась ко мне после... после неудачного вме-
шательства... Я уже не мог ее спасти, но обещал ей спасти ее честь и ис-
полню это. И я прошу вас помочь мне.
Он широко раскрыл глаза от изумления. - Вы предлагаете мне, - прого-
ворил он с запинкой, - мне, должностному лицу, покрыть преступление?
- Да, предлагаю, я должен это сделать.
- Чтобы я за ваше преступление...
- Я уже сказал вам, что я и не прикасался к этой женщине, а то... а
то я не стоял перед вами и давно бы уже покончил с собой. Она искупила
свое прегрешение - если угодно, назовем это так, - и мир ничего не дол-
жен об этом знать. И я не потерплю, чтобы честь этой женщины была запят-
нана.
Мой решительный тон вызвал в нем еще большее раздражение. - Вы не по-
терпите! Так... Ну, вы ведь мой начальник... или по крайней мере собира-
етесь стать им... Попробуйте только приказать мне!.. Я сразу подумал,
что тут какая-то грязная история, раз вас вызывают из вашего угла... Не-
дурной практикой вы тут занялись... недурной образец для начала... Но
теперь я приступлю к осмотру, я сам, и вы можете быть уверены, что сви-
детельство, под которым я поставлю свое имя, будет соответствовать исти-
не. Я не подпишусь под ложью.
Я спокойно ответил ему: - На этот раз вам придется все-таки это сде-
лать. Иначе вы не выйдете из этой комнаты.
При этом я сунул руку в карман - револьвера при мне не было. Но он
вздрогнул. Я на шаг приблизился к нему и в упор посмотрел на него.
- Послушайте, что я вам скажу... чтобы избежать крайностей. Моя жизнь
не имеет для меня никакой цены... чужая - тоже... я дошел уже до такого
предела... Единственное, чего я хочу, это выполнить свое обещание и сох-
ранить в тайне причину этой смерти... Слушайте: даю вам честное слово -
если вы подпишете свидетельство, что смерть вызвана... какой-нибудь слу-
чайностью, то я через несколько дней покину город, страну... и, если вы
этого потребуете, застрелюсь, как только гроб будет опущен в землю и я
буду уверен в том, что никто... вы понимаете - никто не сможет расследо-
вать дело. Это, я надеюсь, вас удовлетворит.
В моем голосе было, вероятно, что-то угрожающее, какая-то опасность,
потому что, когда я невольно сделал шаг к нему, он отскочил с тем же вы-
ражением ужаса, с каким... ну, с каким люди спасаются от гонимого амо-
ком, когда он мчится, размахивая крисом... И он сразу стал другим... ка-
ким-то пришибленным и робким, от его уверенного тона не осталось и сле-
да. В виде слабого протеста он пробормотал еще:
- Не было случая в моей жизни, чтобы я подписал ложное свиде-
тельство... но так или иначе что-нибудь придумаем... мало ли что быва-
ет... Однако не мог же я так, сразу...
- Конечно, не могли, - поспешил я поддакнуть ему. - ("Только ско-
рее!.. только скорее!.. - стучало у меня в висках). - Но теперь, когда
вы знаете, что вы только причинили бы боль живому и жестоко поступили бы
с умершей, вы, конечно, не станете колебаться.
Он кивнул. Мы подошли к столу. Через несколько минут удостоверение
было готово (оно было опубликовано затем в газетах и вполне правдоподоб-
но описывало картину паралича сердца). После этого он встал и посмотрел
на меня:
- Вы уедете на этой же неделе, не правда ли?
- Даю вам честное слово.
Он снова посмотрел на меня. Я заметил, что он хочет казаться строгим
и деловитым.
- Я сейчас же закажу гроб, - сказал он, чтобы скрыть свое смущение.
Но что-то, видимо, было во мне, какое-то безмерное страдание, - он вдруг
протянул мне руку и с неожиданной сердечностью потряс мою. - Желаю вам
справиться с этим, - сказал он.
Я не понял, что он имеет в виду. Был ли я болен? Или... сошел с ума?
Я проводил его до двери, отпер и, сделав над собой последнее усилие, за-
пер за ним. Потом опять у меня застучало в висках, все закачалось и за-
вертелось передо мной, и у самой ее постели я рухнул на пол... как...
как падает в изнеможении гонимый амоком в конце своего безумного бега.
Он опять умолк. Меня знобило - оттого ли, что первый порыв утреннего
ветра легкой волной пробегал по кораблю? Но на измученном лице, которое
я уже ясно различал во мгле рассвета, снова отразилось усилие воли, и он
заговорил опять:
- Не знаю, долго ли пролежал я так на циновке. Вдруг кто-то тронул
меня за плечо. Я вздрогнул. Это был бой, с робким" и почтительным видом
стоявший передо мной и тревожно заглядывавший мне в глаза.
- Сюда хотят войти... хотят видеть ее...
- Не впускать никого!
- Да... но...
В его глазах был испуг. Он хотел что-то сказать и не решался. Его яв-
но что-то мучило.
- Кто это?
Он, дрожа, посмотрел на меня, словно ожидая удара. Потом сказал он не
назвал имени... откуда берется вдруг в таком первобытном существе
столько понимания? Почему в иные мгновения необыкновенную чуткость про-
являют совсем темные люди?.. Бой сказал... тихо и боязливо: - Это он.
Я вскочил... я сразу понял, и меня охватило жгучее, нетерпеливое же-
лание увидеть этого незнакомца. Дело в том, видите ли, что, как это ни
странно... но среди всей этой муки, среди этих лихорадочных волнений,
страхов и сумятицы я совершенно забыл о нем... Забыл, что здесь замешан
еще один человек - тот, которого любила эта женщина, кому она в пылу
страсти отдала то, в чем отказала мне... Двенадцатью часами, сутками
раньше я ненавидел бы этого человека, мог бы разорвать его на куски...
Но теперь... Я не могу, не могу передать вам, как я жаждал увидеть
его... полюбить за то, что она его любила.
Одним прыжком я очутился у двери. Передо мной стоял юный, совсем юный
офицер, светловолосый, очень смущенный, очень бледный. Он казался почти
ребенком, так... так трогательно молод он был, и невыразимо потрясло ме-
ня, как он старался быть мужчиной, показать выдержку... скрыть свое вол-
нение. Я сразу заметил, что у него дрожит рука, когда он поднес ее к фу-
ражке... Мне хотелось обнять его... потому что он был именно таким, ка-
ким я хотел видеть человека, обладавшего этой женщиной... не соблазни-
тель, не гордец... Нет, полуребенку, чистому, нежному созданию подарила
она себя.
В крайнем смущении стоял передо мною молодой человек. Мой жадный взор
и порывистые движения еще более смутили его. Усики над его губой преда-
тельски вздрагивали... этот юный офицер, этот мальчик едва удерживался,
чтобы не расплакаться.
- Простите, - сказал он, наконец, - я хотел бы еще раз... увидеть...
госпожу...
Невольно, сам того не замечая, я обнял его, чужого человека, за плечи
и повел, как ведут больного. Он посмотрел на меня изумленным и бесконеч-
но благодарным взглядом... уже в этот миг между нами вспыхнуло сознание
какой-то общности. Я подвел его к мертвой... Она лежала, белая на белых
простынях... Я почувствовал, что мое присутствие все еще стесняет его,
поэтому я отошел в сторону, чтобы оставить его наедине с ней. Он медлен-
но приблизился к постели неверными шагами, волоча ноги... по тому, как
дергались его плечи, я видел, какая боль разрывает ему сердце... он
шел... как человек, идущий навстречу чудовищной буре... И вдруг упал на
колени перед постелью... так же, как раньше упал я.
Я подскочил к нему, поднял его и усадил в кресло. Он больше не сты-
дился и заплакал навзрыд. Я не мог произнести ни слова и только бессоз-
нательно проводил рукой по его светлым, мягким, как у ребенка, волосам.
Он схватил меня за руку... с каким-то страхом... и вдруг я почувствовал
на себе его пристальный взгляд.
- Скажите мне правду, доктор, - проговорил он, - она наложила на себя
руки?
- Мет, - ответил я.
- А... кто-нибудь... кто-нибудь... виноват в ее смерти.
- Нет, - повторил я, хотя у меня уже готов был вырваться крик: "Я! Я!
Я!.. И ты! Мы оба! И ее упрямство, ее злосчастное упрямство!" Но я удер-
жался и повторил еще раз:
- Нет... никто не виноват... Судьба!
- Просто не верится, - простонал он, - не верится. Позавчера только
она была на балу, улыбалась, кивнула мне. Как это мыслимо, как это могло
случиться?
Я начал плести длинную историю. Даже ему не выдал я тайны покойной.
