- Да, так вот... постойте... да, вот как это было. Сижу я там, в сво-
ей проклятой дыре, сижу неподвижно, как паук в паутине, уже целые меся-
цы. Это было как раз после ливней. Неделю за неделей дождь барабанил по
крыше, ни одна душа не заглядывала ко мне, ни один европеец; изо дня в
день сидел я дома со своими желтолицыми женщинами и своим шотландским
виски. Я тогда очень хандрил, я был просто болен Европой: когда я читал
в каком-нибудь романе про светлые улицы и белых женщин, у меня начинали
дрожать пальцы. Я не могу в точности описать вам это состояние, это осо-
бого рода тропическая болезнь: яростная, лихорадочная и в то же время
бессильная тоска по родине.
Так я сидел тогда, кажется, с географическим атласом в руках, и меч-
тал о путешествиях. Вдруг раздается тревожный стук в дверь, и я увидел
своего боя и одну из женщин. Лица обоих выражают крайнее изумление. Они
докладывают, перебивая друг друга и вытаращив глаза: меня спрашивает ка-
кая-то дама, леди, белая женщина.
Я вскакиваю. Я не слышал шума экипажа или автомобиля. Белая женщина
здесь, в этой глуши? Я готов уже сбежать с лестницы, но делаю над собой
усилие и останавливаюсь. Смотрю мельком в зеркало, наскоро привожу себя
немного в порядок. Я нервничаю, чувствую беспокойство, меня мучит дурное
предчувствие, так как я не знаю никого на свете, кто по дружбе пришел бы
ко мне. Наконец, я спускаюсь вниз.
В передней ждет дама. Увидев меня, она поспешно направляется мне
навстречу. Густая дорожная вуаль закрывает ее лицо. Я хочу поздороваться
с ней, но она сама начинает говорить.
- Добрый день, доктор, - начинает она по-английски. (Ее речь кажется
мне слишком плавной и как бы наперед заученной.) - Простите, что я вры-
ваюсь к вам. Но мы были как раз на станции, наш автомобиль остался
там... - "Почему она не подъехала к дому? - молнией промелькнуло у меня
в голове. - И вот я вспомнила, что вы живете здесь. Я так много слышала
о вас, с вице-президентом вы проделали прямо чудо, его нога отлично за-
жила, он опять уже играет в гольф. Да, да, у нас все говорят об этом, и
мы охотно отдали бы нашего ворчливого военного врача и обоих других
впридачу, если бы вы переехали к нам. Вообще, почему вас никогда не вид-
но? Вы живете, точно йог...
И так она тараторит без конца, торопится и не дает мне вставить ни
слова. Что-то нервное и неспокойное чувствуется в этой пустой болтовне,
и я сам заражаюсь беспокойством своей гостьи. Почему она так много гово-
рит, задаю я себе вопрос, почему не называет себя? Почему не снимает ву-
али? Лихорадка у нее, что ли? Больна она? Сумасшедшая? Я все сильнее
волнуюсь, чувствую себя в смешном положении, стоя так перед ней под не-
иссякаемым потоком ее болтовни. Наконец, она на миг останавливается, и я
прошу ее наверх. Она делает своему бою знак остаться и первая поднимает-
ся по лестнице.
- Как у вас мило, - говорит она, осматривая мою комнату. - О, какая
прелесть, книги! Я хотела бы их все прочесть! - Она подходит к полке и
рассматривает названия книг. В первый раз с тех пор как я вышел к ней,
она на минуту умолкает.
- Разрешите предложить вам чаю? - спрашиваю я.
Она, не оборачиваясь, продолжает рассматривать корешки книг.
- Нет, спасибо, доктор... нам нужно сейчас же ехать дальше... у меня
мало времени... это была ведь просто прогулка... Ах, у вас есть и Фло-
бер, я его так люблю... чудесная, удивительная вещь его "Education
sentimentale"... [6] Я вижу, вы читаете и по-французски. Чего только вы
не знаете!.. Да, немцы... их всему учат в школе... Право, удивительно -
знать столько языков!.. Вице-президент бредит вами и всегда говорит, что
вы единственный хирург, к кому он лег бы под нож... Наш старый доктор
годится только для игры в бридж... Кстати, знаете ли (она все еще гово-
рит, не оборачиваясь), сегодня мне самой пришло в голову, что хорошо бы-
ло бы посоветоваться с вами... а мы как раз проезжали мимо, я и подума-
ла... Ну, вы сегодня, может быть, заняты... я лучше заеду в другой раз.
"Наконец-то ты раскрыла карты!" - сейчас же подумал я. Но я и виду не
подал и заверил ее, что сочту за честь быть полезным ей теперь или когда
ей угодно.
- У меня ничего серьезного, - сказала она, полуобернувшись ко мне и в
то же время перелистывая книгу, снятую с полки, - ничего серьезного,
пустяки... женские неполадки, головокружение, обмороки. Сегодня утром,
во время езды, на повороте мне вдруг стало дурно, я упала без чувств...
бой должен был поднять меня и принести воды... Ну, может быть, шофер
слишком быстро ехал... как вы думаете, доктор?
- Так трудно сказать. У вас часто подобные обмороки?
- Нет... то есть да... в последнее время... именно в самое последнее
время... да... обмороки и тошнота.
Она уже опять повернулась к книжному шкафу, ставит книгу на место,
вынимает другую и начинает перелистывать. Удивительно, почему это она
все перелистывает... так нервно, почему не подымает глаз из-под вуали? Я
намеренно ничего не говорю. Мне хочется заставить ее ждать. Наконец, она
снова начинает тоном легкой болтовни:
- Не правда ли, доктор, в этом нет ничего серьезного? Это не ка-
кая-нибудь опасная тропическая болезнь?
- Я должен сначала посмотреть, нет ли у вас жара. Позвольте ваш
пульс...
Я направляюсь к ней, но она слегка отстраняется.
- Нет, нет, у меня нет жара... безусловно, безусловно нет... я изме-
ряю температуру каждый день, с тех пор... с тех пор, как начались эти
обмороки. Жара нет, всегда тридцать шесть и четыре. И желудок в порядке.
Я медлю. Во мне все растет подозрение: я чувствую, что эта женщина
чего-то от меня хочет, в такую глушь ведь не приезжают, чтобы поговорить
о Флобере. Я заставляю ее ждать минуту-другую. - Простите, - говорю я
затем, - разрешите мне задать вам несколько вопросов?
- Конечно, вы ведь врач! - отвечает она, но тут же опять поворачива-
ется ко мне спиной и начинает перебирать книги.
- У вас есть дети?
- Да, сын.
- А было ли у вас... было ли у вас раньше... я хочу сказать - тог-
да... были ли у вас подобные явления?
- Да.
Ее голос стал теперь совсем другим, отчетливым, без всякого жеманства
и нервности.
- А возможно ли, чтобы вы... простите за вопрос... возможно ли, чтобы
сейчас была та же причина?
- Да.
Резко, словно острым ножом, отрезала она это. Ничто не дрогнуло в ее
лице, которое я видел в профиль.
- Лучше всего, сударыня, если я осмотрю вас... вы разрешите попросить
вас... перейти в другую комнату?
Тут она вдруг оборачивается. Сквозь вуаль я чувствую ее холодный, ре-
шительный взгляд, устремленный на меня.
- Нет... в этом нет надобности... я вполне уверена в причине моего
недомогания.
Голос на мгновение умолк. В темноте снова блеснул наполненный стакан.
- Итак, слушайте... но сначала постарайтесь вдуматься во все это: к
человеку, погибающему от одиночества, вторгается женщина, впервые за
много лет белая женщина переступает порог его комнаты... И вдруг я
чувствую присутствие в комнате чего-то зловещего, какой-то опасности. Я
весь похолодел: мной овладел страх перед железной решимостью этой женщи-
ны, начавшей с беспечной болтовни, а потом вдруг обнажившей свое требо-
вание, словно сверкнувший клинок. Я знал ведь, чего она от меня хотела,
угадал это сразу - не в первый раз женщина обращалась ко мне с такой
просьбой, но они приходили не так, приходили пристыженные и умоляющие,
плакали и заклинали спасти их. Но тут была... тут была железная, чисто
мужская решимость... с первой секунды почувствовал я, что эта женщина
сильнее меня... что она может подчинить меня своей воле... Однако... од-
нако... во мне поднималась какая-то злоба... гордость мужчины, обида,
потому что... я сказал уже, что с первой секунды, даже раньше чем я уви-
дел эту женщину, я почувствовал в ней врага.
Сначала я молчал. Молчал упорно и ожесточенно. Я чувствовал, что она
смотрит на меня из-под вуали, смотрит прямо, требовательно и хочет зас-
тавить меня говорить. Но я не уступал. Я заговорил, но... уклончиво...
невольно переняв ее болтливый, равнодушный тон. Я притворялся, что не
понял ее, потому что - не знаю, можете ли вы понять это - я хотел заста-
вить ее высказаться яснее, я не хотел предлагать, наоборот... хотел,
чтобы она попросила... именно она, явившаяся с таким повелительным ви-
дом... И, кроме того, я знал, какую власть надо мной имеют такие высоко-
мерные, холодные женщины.
Я ходил вокруг да около, говорил, что ей нечего опасаться, что такие
обмороки в порядке вещей, более того, они даже являются залогом нор-
мального развития беременности. Я приводил случаи из медицинских журна-
лов... Я говорил, говорил спокойно и легко, рассматривая ее недомогание
как нечто весьма обычное, и... все ждал, что она меня остановит. Я знал,
что она не выдержит.
И действительно, она резким движением прервала меня, словно отметая
все эти успокоительные разговоры.
- Меня, доктор, не это тревожит. В тот раз, когда я носила первого
ребенка, мое здоровье было в лучшем состоянии... но теперь я уж не та...
у меня бывают сердечные припадки...
- Вот как, сердечные припадки? - повторил я, изображая на лице беспо-
койство. - Сейчас послушаем! - Я сделал вид, что встаю, чтобы достать
трубку. Но она мгновенно остановила меня. Голос ее звучал теперь резко и
повелительно, как команда.
- У меня бывают припадки, доктор, и я попрошу вас верить моим словам.
Я не хотела бы терять время на исследования - вы могли бы, думается,
оказать мне немного больше доверия. Я, со своей стороны, достаточно до-
казала свое доверие к вам.
Теперь это была уже борьба, открыто брошенный вызов. И я принял его.
- Доверие требует откровенности, полной откровенности. Говорите ясно,
я ведь врач. И первым делом снимите вуаль, садитесь сюда, оставьте книги
и все эти уловки. К врачу не приходят под вуалью.
Гордо выпрямившись, она окинула меня взглядом. Минуту помедлила. По-
том села и подняла вуаль. Я увидел лицо - такое, какое боялся увидеть:
непроницаемое, свидетельствующее о твердом, решительном характере, отме-
ченное не зависящей от возраста красотою, с серыми глазами, какие часто
бывают у англичанок, - очень спокойные, но скрывающие затаенный огонь.
Эти тонкие сжатые губы умели хранить тайну. Она смотрела на меня повели-
тельно и испытующе, с такой холодной жестокостью, что я не выдержал и
невольно отвел взгляд.
Она слегка постукивала пальцами по столу. Значит, и она нервничала.
Затем она вдруг сказала: - Знаете вы, доктор, чего я от вас хочу, или не
знаете?
- Кажется, знаю. Но лучше поговорим начистоту.
Вы хотите освободиться от вашего состояния... хотите, чтобы я избавил
вас от обмороков и тошноты, устранив... устранив причину. В этом все де-
ло?
- Да.
Как нож гильотины, упало это слово.
- А вы знаете, что подобные эксперименты опасны... для обеих сторон?
- Да.
- Что закон запрещает их?
- Бывают случаи, когда это не только не запрещено, но, напротив, ре-
комендуется.
- Но это требует заключения врача.
- Так вы дайте это заключение. Вы - врач.
Ясно, твердо, не мигая, смотрели на меня ее глаза. Это был приказ, и
я, малодушный человек, дрожал, пораженный демонической силой ее воли. Но
я еще корчился, не хотел показать, что уже раздавлен. "Только не спе-
шить! Всячески оттягивать! Принудить ее просить", - нашептывало мне ка-
кое-то смутное вожделение.
- Это не всегда во власти врача. Но я готов... посоветоваться с кол-
легой в больнице...
- Не надо мне вашего коллеги... я пришла к вам.
- Позвольте узнать, почему именно ко мне?
Она холодно взглянула на меня.
- Не вижу причины скрывать это от вас. Вы живете в стороне, вы меня
не знаете, вы хороший врач" и вы... - она в первый раз запнулась, - ве-
