только, что где-то здесь кроется ложь. Но она слишком устала, чтобы ду-
мать, слишком устала, чтобы рассуждать. Закрыв глаза, шла она по лестни-
це, как осужденный идет на эшафот.
Когда она вышла на улицу, уже совсем стемнело. А вдруг, мелькнула у
нее мысль, та тварь караулит напротив, вдруг в последнюю минуту явится
спасение. Ей захотелось молитвенно сложить руки и воззвать к забытому
богу. Ах, только бы вымолить себе отсрочку на несколько месяцев, до ле-
та, а потом спокойно пожить среди полей и лугов, где шантажистка не нас-
тигнет ее, пожить спокойно всего одно лето. Жадно вглядывалась она в
темноту улицы. Ей почудилось, будто у дома напротив стоит какая-то фигу-
ра, но когда она подошла поближе, фигура скрылась в подъезде. На миг
Ирена как будто уловила в ней сходство с мужем. Второй раз за этот день
пугалась она его внезапно мелькнувшего на улице силуэта и взгляда. Она
остановилась выжидая. Но фигура бесследно исчезла в темноте. Тогда она
пошла дальше, с тягостным ощущением чего-то обжигающего взгляда у себя
за спиной. Один раз она обернулась, но никого не увидела.
Аптека была недалеко. С легким содроганием вошла туда Ирена. Провизор
стал готовить то, что было указано в рецепте. За это короткое мгновение
Ирена отчетливо увидела все - и никелированные весы, и миниатюрные
гирьки, и этикетки, а наверху на полках ряды склянок с какими-то жидкос-
тями, незнакомые латинские названия, которые она машинально принялась
читать. Она услышала тиканье часов, ощутила особый аптечный запах, мас-
лянисто приторный запах лекарств и вдруг вспомнила, что в детстве всегда
вызывалась исполнять поручение матери в аптеке, потому что ей нравился
этот запах, нравилось смотреть на таинственные блестящие тигельки. И тут
же она с ужасом подумала, что позабыла проститься с матерью, и ей стало
мучительно жаль бедную старушку. Как она испугается, в смятении думала
Ирена... но провизор уже отсчитывал прозрачный капли в темную склянку.
Не отрываясь смотрела она, как смерть переливается из пузатой бутылки в
маленькую бутылочку, откуда она скоро заструится по ее жилам, и ее обда-
ло холодом. Тупо, словно завороженная, смотрела она на пальцы аптекаря:
вот он затыкает пробкой полный пузырек, вот обклеивает горлышко бумагой.
Все чувства Ирены были скованы, подавлены страшной мыслью.
- С вас две кроны, - сказал аптекарь. Она встрепенулась и растерянно
огляделась по сторонам. Потом автоматическим движением достала деньги.
Еще не вполне очнувшись, разглядывала она монеты и долго не могла отсчи-
тать то, что нужно.
В этот миг она почувствовала, что ее руку резко отстранили, и услыша-
ла, как звякнули деньги о стеклянную подставку. Чья-то протянутая рука
перехватила у нее пузырек.
Она невольно обернулась и замерла на месте: рядом стоял ее муж. Лицо
у него было мертвенно бледно, губы стиснуты, на лбу выступили капельки
пота.
Она почувствовала, что сейчас потеряет сознание, и схватилась за при-
лавок. Сразу же ей стало ясно, что именно его она видела днем на улице,
именно он караулил ее в подъезде; внутреннее чутье уже тогда подсказыва-
ло ей, что это он, а теперь все вместе всплыло в ее смятенном мозгу.
- Идем, - сказал он глухим, сдавленным голосом.
Она бессмысленно посмотрела на него и где-то в самых глубоких тайни-
ках своего сознания удивилась, что повинуется ему. Но все-таки маши-
нально пошла за ним.
Бок о бок, не глядя друг на друга, шагали они по улице. Он все еще
держал в руках пузырек. Один раз он остановился и отер влажный лоб. Сама
того не сознавая и не желая, она тоже замедлила шаги. Но взглянуть на
него не смела. Никто не говорил ни слова, уличный шум заполнял молчание.
На лестнице он пропустил ее вперед. И как только она почувствовала,
что его нет рядом, ноги ее ослабели, она остановилась, держась за пери-
ла. Тогда он взял ее под руку. Она вздрогнула от его прикосновения и то-
ропливо взбежала наверх.
Она вошла в спальню, он последовал за ней. Стены тускло мерцали в
темноте, едва виднелись очертания мебели. Оба все еще не произнесли ни
слова. Муж сорвал бумагу с пузырька, вынул пробку, вылил содержимое, а
пузырек резким движением швырнул в угол. Ирена вздрогнула, услышав звон
разбитого стекла.
Оба молчали. Ирена, не глядя, чувствовала, что он старается овладеть
собой. Наконец, он сделал шаг по направлению к ней. Шаг и еще шаг, пока
не очутился совсем рядом. Она слышала его тяжелое дыхание и своим зас-
тывшим, затуманенным взглядом видела, как сверкают в темноте его глаза.
Вот сейчас разразится его гнев, вот сейчас рука его железной хваткой
вопьется в ее дрожащую руку. Сердце у нее замерло и только нервы трепе-
тали, как туго натянутые струны. Все своим существом ждала она кары и
почти желала, чтобы он скорее дал волю гневу. Но он по-прежнему молчал,
а когда заговорил, она с невыразимым изумлением услышала в его голосе не
гнев, а нежность.
- Ирена, - начал он удивительно мягко, - до каких пор мы будем мучить
друг друга?
И тут внезапно, судорожно, с сокрушительной силой, как протяжный,
бессмысленный, звериный вопль, прорвались долго сдерживаемые, подавляе-
мые рыдания. Точно злобная рука рванула ее изнутри и стало яростно тряс-
ти - она зашаталась, как пьяная, и упала бы, если б муж не поддержал ее.
- Ирена, - пытался он успокоить ее, - Ирена, Ирена, - все тише, все
ласковее шептал он ее имя, словно думая нежным звучанием этого слова
расправить конвульсивно сведенные нервы, но только рыдания, только буй-
ные порывы отчаяния, сотрясавшие все тело, были ему ответом. Он подхва-
тил, понес ее и бережно уложил на диван. Однако рыдания не унимались.
Руки и ноги судорожно дергались, как будто от электрического тока, тре-
пещущее истерзанное тело, по-видимому, бросало то в жар, то в холод.
Напряженные до предела нервы не выдержали, и накопившаяся за все эти не-
дели боль безудержно бушевала в обессиленном теле.
Не помня себя от волнения, он старался унять эту дрожь, сжимал ледя-
ные руки жены, сперва бережно, а потом все пламеннее, со страхом и
страстью целовал ее платье, ее шею, но Ирена по-прежнему вздрагивала,
сжавшись в комок, а из груди все накатывали рыдания, наконец-то прорвав-
шиеся наружу. Муж коснулся ее лица, оно было холодно и влажно от слез,
жилки на висках набухли и трепетали. Невыразимый страх овладел им. Он
опустился на колени "и заговорил у самого ее лица, все время пытаясь
удержать, успокоить ее.
- Не плачь, Ирена... Ведь все... все прошло. Не убивайся так... Тебе
уже нечего бояться. Она не придет больше никогда, слышишь - никогда.
Ирена снова рванулась в судорожном рыдании, хотя муж держал ее обеими
руками. При виде отчаяния, сотрясавшего измученную женщину, ему стало
страшно, как будто он - ее убийца. Он целовал ее, несвязными словами мо-
лил о прощении.
- Да, больше не придет... клянусь тебе... Я не ожидал, что ты так ис-
пугаешься... Я хотел только вернуть тебя... напомнить о твоем долге...
чтобы ты ушла от него" навсегда... и вернулась к нам... Когда я об этом
узнал случайно, я ничего другого не мог придумать... не мог же я прямо
сказать тебе... Я все надеялся... все надеялся, что ты вернешься, и по-
тому подослал эту бедную женщину. Думал, она подтолкнет тебя. Она - не-
задачливая актриса, без ангажемента. Она отказывалась, а я настаивал...
теперь я вижу, - это было нехорошо... Но я хотел тебя вернуть. Неужели
ты не видела, что я готов, что я рад простить? Как ты не понимала?.. Но
до этого я не думал тебя довести... Мне самому еще тяжелее было все это
видеть... следить за каждым твоим шагом. Ради детей, пойми, только ради
детей я должен был заставить тебя... Но теперь все это прошло... Все бу-
дет хорошо...
Голос звучал совсем близко, но слова долетали до нее откуда-то изда-
лека, и она не понимала их. Все заглушал шум волн, набегавших изнутри,
сознание было помрачено полным смятением чувств. Она ощущала ласковые
прикосновения, поцелуи и свои собственные слезы, но внутри, звеня и гу-
дя, проталкивалась по венам кровь, и в ушах стоял неистовый гул, точно
перезвон колоколов. Потом все исчезло в тумане. Очнувшись от обморока,
она смутно почувствовала, что ее раздевают, как сквозь густую пелену
увидела ласковое и озабоченное лицо мужа. И сразу же погрузилась в чер-
ную пучину глубокого благодетельного сна без сновидений.
Когда она на другое утро открыла глаза, в комнате было уже светло. И
в ней самой тоже просветлело, пронесшаяся буря словно очистила и освежи-
ла кровь. Она пыталась вспомнить, что с ней произошло, но все казалось
еще сном. Она ощущала такую неправдоподобную легкость и свободу, с какой
паришь по воздуху во сне, и, чтобы увериться, что то смутное ощущение -
явь, она дотронулась одной рукой до другой.
Вдруг она вздрогнула: на пальце блестело кольцо. И сразу же сна как
не бывало. Те бессвязные слова, которые она и слышала и не слышала на
грани сознания, и те прежние неясные догадки, которые она не смела прет-
ворить в мысль и подозрение, теперь вдруг слились в стройное целое. Все
сразу стало ей понятно, - и вопросы мужа и недоумение любовника; петля
за петлей развернулись перед ней страшные сети, которыми она была опута-
на. Гнев и стыд овладели ею нервы вновь болезненно затрепетали, и она
уже готова была пожалеть, что пробудилась от этого сна без грез и без
страхов.
Но тут в соседней комнате послышался смех. Дети встали и как проснув-
шиеся птенцы гомонили навстречу новому дню. Ирена ясно различала голос
сына и впервые с удивлением заметила, как он похож на отцовский голос.
Улыбка неприметно тронула ее губы и задержалась на них. Ирена лежала с
закрытыми глазами, чтобы лучше насладиться тем, что было ее жизнью, а
отныне и ее счастьем. Внутри еще тихонько щемило что-то, но это была
благотворная боль - так горят раны, прежде чем зарубцеваться навсегда.
АМОК
В марте 1912 года, в Неаполе, при разгрузке в порту большого океанс-
кого парохода, произошел своеобразный несчастный случай, по поводу кото-
рого в газетах появились подробные, но весьма фантастические сообщения.
Хотя я сам был пассажиром "Океании", но, так же как и другие, не мог
быть свидетелем этого необыкновенного происшествия; оно случилось в ноч-
ное время, при погрузке угля и выгрузке товаров, и мы, спасаясь от шума,
съехали все на берег, чтобы провести время в кафе или театре. Все же я
лично думаю, что некоторые догадки, которых я тогда публично не высказы-
вал, содержат в себе истинное объяснение той трагической сцены, а дав-
ность события позволяет мне использовать доверие, оказанное мне во время
одного разговора, непосредственно предшествовавшего странному эпизоду.
Когда я хотел заказать в пароходном агентстве в Калькутте место для
возвращения в Европу на борту "Океании", клерк только с сожалением пожал
плечами: он не знает, можно ли еще обеспечить мне каюту, так как теперь,
перед самым наступлением дождливого времени, все места бывают распроданы
уже в Австралии, и он должен сначала дождаться телеграммы из Сингапура.
Но на следующий день он сообщил мне приятную новость, что еще может
занять для меня одну каюту, правда не особенно комфортабельную, под па-
лубой и в средней части парохода. Я с нетерпением стремился домой, поэ-
тому, не долго думая, попросил закрепить за мной место.
Клерк правильно осведомил меня. Пароход был переполнен, а каюта пло-
хая - тесный четырехугольный закуток недалеко от машинного отделения,
освещенный только тусклым глазом иллюминатора. В душном, застоявшемся
воздухе пахло маслом и плесенью; ни на миг нельзя было уйти от электри-
ческого вентилятора, который, как обезумевшая стальная летучая мышь,
вертелся и визжал над самой головой. Внизу машина кряхтела и стонала,
точно грузчик, без конца взбирающийся с кулем угля по одной и той же
