залось подозрительным.
Лишь после того как горничная сняла с нее пальто и она услышала из
соседней комнаты голос сына, игравшего с младшей сестренкой, а успокоен-
ный взгляд ее увидел кругом все свое, родное и надежное, к ней вернулось
внешнее самообладание, между тем как откуда-то из глубины еще накатывали
волны тревоги и болезненно бились в стесненной груди. Она сняла вуаль,
заставила себя придать лицу выражение беспечности и вошла в столовую,
где ее муж, сидя за накрытым к ужину столом, читал газету.
- Поздно, поздно, мой друг, - ласково пожурил он жену, поднялся и по-
целовал ее в щеку, отчего в ней, помимо воли, проснулось щемящее чувство
стыда. Они сели за стол, и муж равнодушным тоном, не отрываясь от газе-
ты, спросил: - Где ты была так долго?
- У... у Амелии... ей надо было кое-что купить... и я пошла с ней, -
проговорила она и тут же рассердилась на себя за то, что не подготови-
лась к ответу и так неумело солгала. Обычно она заранее изобретала тща-
тельно продуманную ложь, способную выдержать любую проверку, но сегодня
от страха все позабыла и принуждена была прибегнуть к такой беспомощной
импровизации. А что если муж, как в той пьесе, которую они недавно виде-
ли, вздумает позвонить по телефону и проверить?..
- Что с тобой? Ты какая-то рассеянная... Отчего ты не снимешь шляпу?
Уже во второй раз она обнаруживает сегодня свое волнение! Вздрогнув,
Ирена встала, пошла в спальню снять шляпу и до тех пор смотрела в зерка-
ло, пока беспокойный взгляд ее не стал снова твердым и уверенным, Только
после этого она вернулась в столовую.
Горничная подала ужин, и вечер прошел, как обычно, пожалуй молчали-
вее, менее оживленно, чем обычно, вялый, скудный разговор то и дело пре-
рывался. Мысли Ирены неустанно возвращались к событиям этого дня, но
всякий раз, дойдя до грозной минуты враждебной встречи, отшатывались в
испуге; тогда она поднимала взгляд, чтобы ощутить себя в безопасности,
среди дружественных предметов, связанных с дорогими воспоминаниями, неж-
но притрагивалась к ним и понемногу успокаивалась. А стенные часы, не-
возмутимо шагая в тишине своим стальным шагом, незаметно сообщали и ее
сердцу свой равномерный, беспечно уверенный ритм.
На следующее утро, когда муж ушел к себе в контору, а дети отправи-
лись гулять и она наконец-то осталась наедине с собою, вчерашняя встреча
при ярком утреннем свете стала казаться ей менее устрашающей. Прежде
всего фрау Ирена рассудила, что вуаль у нее очень густая и шантажистка
никак не могла разглядеть ее лицо, а значит, ни в коем случае в другой
раз не узнает ее. Спокойно продумала она, как обезопасить себя впредь.
Она ни за что больше не пойдет на квартиру к своему возлюбленному - та-
ким образом, возможность вторичного наскока отпадет сама собой. Остается
угроза случайной встречи, тоже маловероятная, ведь она уехала в автомо-
биле, и, значит, та не могла выследить ее. Ни ее имя, ни адрес вымога-
тельнице не известны, а по общему облику трудно наверняка узнать челове-
ка. Но и на такой крайний случай фрау Ирена была вооружена. Избавившись
от тисков страха, ничего не стоит, решила она, держать себя спокойно, от
всего отпираться, невозмутимо утверждать, что это ошибка; ведь доказать,
что она была у возлюбленного, немыслимо иначе, как застигнув ее на месте
преступления, - значит, в случае чего можно привлечь эту тварь к ответу
за шантаж. Недаром фрау Ирена была женой одного из самых известных сто-
личных адвокатов; из его разговоров с коллегами она усвоила, что шантаж
должен быть пресечен немедленно и с полным хладнокровием, потому что ма-
лейшее колебание, малейший признак тревоги со стороны жертвы дают в руки
противника лишний козырь.
Первой мерой предосторожности была короткая записка, в которой она
извещала любовника, что не может прийти в условленный час ни завтра, ни
в ближайшие дни. Ее гордость была уязвлена тягостным открытием, что она
заменила в милостях возлюбленного такую низменную, недостойную соперни-
цу, и теперь, с неприязненным чувством подбирая слова, она испытывала
мстительную радость, что холодный тон записки ставит их свидания в зави-
симость от ее прихоти.
Этого молодого человека, пианиста с именем, она встретила на вечере у
кого-то из знакомых и очень скоро, сама того не желая и не отдавая себе
ни в чем отчета, стала его любовницей. Он в сущности почти не волновал
ее кровь, у нее не было к нему ни чувственного, ни особого духовного тя-
готения; она отдалась ему не потому, что он был нужен, желанен ей, - а
просто из-за недостаточно решительного сопротивления его воле и еще
из-за какого-то беспокойного любопытства. Ничто - ни удовлетворенная
супружеским счастьем кровь, ни столь частое у женщин чувство духовного
оскудения - не вызывало у нее потребности в любовнике; она была вполне
счастлива, имея состоятельного, умственно превосходящего ее мужа и двоих
детей; она лениво нежилась в своем уютном, обеспеченном, укрытом от бурь
существовании. Но бывает в воздухе такое затишье, которое будит
чувственность не меньше, чем духота и грозы, такая равномерная темпера-
тура счастья, которая взвинчивает сильнее всякого несчастья. Сытость
раздражает так же, как голод, и от надежной, устоявшейся жизни Ирену по-
тянуло к приключению.
Вот в такую полосу полного довольства, которому сама она не умела
придать новые краски, молодой пианист вошел в ее уравновешенный мирок,
где обычно мужчины лишь пресными шутками и невинными любезностями почти-
тельно отдавали дань ее красоте, по-настоящему не ощущая в ней женщины,
и тут впервые с девических времен что-то всколыхнулось в ее душе. В нем
самом ее привлек, пожалуй, лишь налет печали, подчеркивавший и без того
нарочитую томность его лица. Ирене, привыкшей видеть кругом только до-
вольных жизнью людей, эта печаль говорила об ином, высшем мире, и ее не-
вольно потянуло за пределы повседневных чувств, чтобы заглянуть в этот
мир. Похвала, вызванная минутным умилением от его игры, быть может че-
ресчур горячая с точки зрения приличий, заставила сидевшего у рояля му-
зыканта взглянуть на молодую женщину, и уже в этом первом взгляде было
что-то зовущее. Она испугалась и вместе с тем ощутила сладостную жуть,
сопутствующую всякому страху, а дальнейшая беседа, вся словно пронизан-
ная и опаленная скрытым пламенем, разожгла ее и без того настороженное
любопытство, так что она не уклонилась от новой беседы, когда встрети-
лась с ним в концерте. Дальше они стали видеться часто и уже не случай-
но. Ей льстило, что для него, настоящего артиста, она так много значит
как ценительница и советчица, в чем он не раз уверял ее, и всего через
несколько недель их знакомства она опрометчиво согласилась на его пред-
ложение - ей, одной ей сыграть свою новую вещь у себя дома; возможно,
что у него отчасти и были такие благие намерения, но они потонули в по-
целуях и страстных объятиях. Первым ощущением Ирены после того как она,
неожиданно для себя, отдалась ему, был испуг перед этим поворотом в их
отношениях; таинственное очарование развеялось в один миг, и чувство ви-
ны за измену мужу лишь отчасти умерялось тщеславным сознанием, что она,
как ей казалось, добровольно, впервые отринула свой респектабельный ми-
рок.
В первые дни она ужасалась собственной порочности, но мало-помалу,
повинуясь голосу тщеславия, стала даже гордиться ею. Впрочем, все эти
сложные чувства волновали ее очень недолго. Что-то бессознательно оттал-
кивало ее в этом человеке, главным образом то новое, непривычное, что
собственно и пленило ее. Страстность, которая увлекала ее в его музыке,
становилась тягостной в минуты близости, его порывистые властные объятия
были ей даже неприятны, она невольно сравнивала его себялюбивую необуз-
данность с робким, после стольких лет супружества, благоговейным пылом
мужа. Но, согрешив однажды, она вновь и вновь возвращалась к любовнику,
без восторга и без разочарования, из своеобразного чувства долга и еще
потому, что ей лень было побороть эту новую привычку. Прошло немного
времени, и она уже отвела своему возлюбленному определенное местечко в
жизни, назначила для него, как для родителей мужа, определенный день в
неделе; но эта связь ничуть не изменила обычного течения ее жизни и
только что-то добавила к ней. Вскоре возлюбленный вошел в благоустроен-
ный механизм ее существования, как некий довесок равномерного счастья,
как третий ребенок или новый автомобиль, и запретное любовное приключе-
ние уже ничем не отличалось от дозволенных радостей.
И вот впервые, когда ей надо было заплатить за это приключение насто-
ящей ценой - опасностью, она принялась мелочно вычислять его истинную
стоимость. Она была так избалована судьбой и заласкана близкими, так
привыкла благодаря богатству почти не иметь желаний, что первое же зат-
руднение оказалось ей не под силу. Она не пожелала поступиться хотя бы в
малейшей степени своей душевной безмятежностью и, почти не задумываясь,
сразу же решила пожертвовать возлюбленным ради своего покоя.
В тот же день к вечеру посыльный принес в ответ от возлюбленного ис-
пуганное, бессвязное письмо. Это письмо, наполненное растерянными
мольбами, жалобами и упреками, слегка поколебало ее решимость покончить
с приключением - очень уж льстила ее тщеславию пылкость любовника и его
страстное отчаяние. Он настойчиво просил ее хоть о мимолетной встрече,
чтобы оправдаться, если он чем-нибудь невольно обидел ее, и теперь ее
уже манила новая игра - подольше сердиться на него, чтобы стать ему еще
желаннее. Поэтому она велела ему прийти в ту кондитерскую, где, как ей
вдруг вспомнилось, у нее в девические годы было свидание с одним акте-
ром, свидание настолько почтительное и невинное, что теперь оно казалось
ей ребячеством. Забавно, с улыбкой подумала она, что романтика, совсем
заглохшая за время супружеской жизни, вновь распускается пышным цветом.
И она уже готова была радоваться вчерашнему столкновению, оказавшему на
нее такое сильное, живительное действие, что нервы ее, обычно легко при-
ходившие в равновесие, тут все еще продолжали вибрировать.
На этот раз она надела темненькое, незаметное платье и другую шляпу,
чтобы, на случай новой встречи, сбить с толку вымогательницу. Она собра-
лась было закрыть лицо, но из какого-то внезапно охватившего ее задора
отложила вуаль. Неужели ей, достойной, уважаемой женщине, нельзя спокой-
но показаться на улице из страха перед какой-то тварью?
Только в первую минуту, когда она вышла из дому, ее пронизало мимо-
летное чувство страха, нервный озноб, какой бывает, когда пробуешь воду
кончиками пальцев, прежде чем окунуться в море. Но эта холодная дрожь
через секунду сменилась уверенностью в себе, непривычным для нее самолю-
бованием; ей нравилось, что она такая легкая, гибкая, сильная, а такой
упругой, стремительной походки у нее не было никогда. Ей даже стало
жаль, что кондитерская так близко - что-то неудержимо влекло ее навстре-
чу неизведанным и заманчивым приключениям. Но время свидания приближа-
лось, и фрау Ирене приятно было думать, что возлюбленный уже ждет ее. Он
сидел в углу и, увидев ее, вскочил с неподдельным волнением, которое и
льстило ей и тяготило ее. Ей пришлось попросить, чтоб он говорил потише,
таким вихрем вопросов и упреков прорвалась его душевная тревога. Ни сло-
ва не сказав об истинной причине своего отказа от условленного свидания,
она играла намеками, загадочность которых лишь сильнее раззадоривала
его. Она не сдалась на его просьбы, чувствуя, как взвинчивает его эта
необъяснимая, внезапная неприступность.
Когда после бурного получасового разговора Ирена ушла, не позволив
молодому человеку ни малейшей нежности и даже ничего не пообещав на бу-
дущее, она вся трепетала от того особенного возбуждения, какое испытыва-
