ГРОЗА
"Что это было - сон? Дурной, страшный сон? - спрашивал себя на другое
утро Эдгар, очнувшись весь в поту от ночных кошмаров. Руки и ноги онеме-
ли. В висках глухо стучало, и, посмотрев на себя, он с испугом обнару-
жил, что спал не раздеваясь. Он вскочил, подошел к зеркалу и отшатнулся,
увидев свое бледное, искаженное лицо с кровоподтеком на лбу. Собравшись
с мыслями, он с ужасом вспомнил ночную битву в коридоре, вспомнил, как
весь дрожа вбежал в комнату и бросился одетый на постель. Тут он, должно
быть, заснул - забылся тяжелым, тревожным сном и еще раз пережил все, но
по-иному, еще страшнее, вдыхая влажный запах свежей, струящейся крови.
Снизу доносился хруст гравия под ногами. Голоса взлетали, словно нез-
римые птицы, солнце протягивало свои лучи в глубь комнаты. Должно быть,
было уже позднее утро, но, взглянув на часы, он увидел, что стрелка по-
казывает полночь. Он забыл их завести вчера, и от этой неопределенности,
от ощущения, что он повис где-то во времени, его охватила тревога, еще
усугубленная неизвестностью; он плохо понимал, что в сущности случилось.
Он торопливо привел себя в порядок и спустился вниз со смутным чувством
вины и беспокойства в душе.
В столовой, на обычном месте, мать его сидела одна. Эдгар вздохнул
свободно, увидев, что его врага нет, что ему не придется смотреть в это
ненавистное лицо, по которому он вчера ударил кулаком. Все же он нес-
колько неуверенно подошел к столу.
- С добрым утром, - поздоровался он.
Мать не ответила. Она даже не посмотрела на него; ее взгляд с ка-
ким-то странным упорством был устремлен на окно. Она была очень бледна,
под глазами легли синие тени, ноздри часто вздрагивали, как всегда, ког-
да она нервничала. Эдгар кусал губы. Это молчание смущало его. Может
быть, он сильно поранил барона? Знает ли она вообще о ночном столкнове-
нии? Неизвестность мучила его. Но ее лицо было так неподвижно, что он
даже не осмеливался смотреть на нее от страха, что опущенные сейчас гла-
за вдруг вскинутся и вопьются в него. Он сидел очень тихо, стараясь не
производить ни малейшего шума. Осторожно подымал чашку и ставил ее на
блюдце, украдкой косясь на пальцы матери, игравшие ложечкой: их беспо-
койные движения выдавали сдерживаемый гнев. Так он просидел четверть ча-
са в мучительном ожидании. Мать не проронила ни единого слова. И теперь,
когда она поднялась, все еще не замечая его присутствия, он не знал, что
ему делать-оставаться одному за столом или идти за ней. В конце концов
он встал и покорно пошел за матерью, которая по-прежнему не обращала на
него внимания; чувствуя, что смешно плестись за ней, он замедлил шаги и
понемногу отстал. Не взглянув на него, она прошла в свою комнату. Когда
Эдгар поднялся наверх, он очутился перед запертой дверью.
Что случилось? Он ничего не понимал. Вчерашняя уверенность покинула
его. Может быть, он был неправ вчера, когда напал на барона? И что они
ему готовят: наказание, новое унижение? Что-то должно случиться - что-то
ужасное, неминуемое. Он чувствовал давящую предгрозовую тяжесть, напря-
жение двух электрических полюсов, которое должно было, разрядиться мол-
нией. И это бремя предчувствий он влачил в продолжение четырех одиноких
часов, до самого обеда, бродя из комнаты в комнату, пока его узкие,
детские плечи не согнулись под незримым грузом; за стол сел, уже готовый
покориться.
- Добрый день, - снова сказал он, чтобы разорвать это молчание - зло-
вещее молчание, нависшее над ним черной тучей.
Ответа опять не последовало; мать опять смотрела мимо него. И с новым
испугом Эдгар увидел себя лицом к лицу с обдуманной, сосредоточенной
злобой, какой он еще не знал в своей жизни. До сих пор вспышки гнева у
его матери вызывались главным образом нервным раздражением и быстро раз-
решались снисходительной улыбкой. Но на этот раз он, видимо, возбудил в
ней неистовую ярость, вырвавшуюся из сокровенных глубин ее существа, и
он сам испугался этой неосторожно пробужденной силы. Он почти не дотро-
нулся до еды. Ком стоял у него в горле, грозя задушить его. Но мать
словно ничего не замечала. Только вставая из-за стола, она обернулась
как будто случайно и сказала:
- Приходи наверх, Эдгар, мне надо с тобой поговорить.
Эти слова не прозвучали угрозой, но в них было столько ледяного холо-
да, что Эдгара пробрала дрожь, словно ему надели на шею железную цепь.
Его сопротивление было сломлено. Молча, как побитая собака, пошел он за
матерью наверх.
Она продлила его муки, помолчав еще несколько минут. Он слышал бой
часов, смех ребенка во дворе и громкий стук своего сердца. Но и она, ви-
димо, не была уверена в себе: она заговорила, не глядя на него, повер-
нувшись к нему спиной.
- Я не буду говорить о твоем вчерашнем поведении.
Это было неслыханно, и мне стыдно вспоминать о нем. За последствия
пеняй на себя. Но только знай - в последний раз ты был один среди взрос-
лых. Я только что написала твоему отцу, что тебе нужен воспитатель или
придется отдать тебя в пансион, чтобы ты научился прилично вести себя. Я
больше не хочу мучиться с тобой.
Эдгар стоял, опустив голову. Он чувствовал, что это только введение,
угроза, и с тревогой ждал самого главного.
- А сейчас ты извинишься перед бароном.
Эдгар встрепенулся, но она не дала ему перебить себя.
- Барон сегодня уехал, и ты напишешь ему письмо, которое я тебе про-
диктую.
Эдгар хотел возразить, но мать была непреклонна:
- Без разговоров. Вот бумага и перо. Садись.
Эдгар поднял глаза. Ее взгляд выражал непоколебимую решимость. Такой
он никогда еще не видел свою мать - такой суровой и спокойной. Ему стало
страшно. Он сел, взял перо и низко нагнул голову над столом.
- Сверху число. Написал? Перед обращением пропусти строку. Так. Глу-
бокоуважаемый барон! Восклицательный знак. Опять пропусти строку. Я
только что с сожалением узнал, - написал? - с сожалением узнал, что вы
уже покинули Земмеринг, - Земмеринг с двумя м, - и я вынужден сделать
письменно то, что хотел сделать лично, а именно, - пиши поскорее, кал-
лиграфии не требуется! - извиниться перед вами за свое вчерашнее поведе-
ние. Как вы, вероятно, знаете со слов моей мамы, я еще не оправился пос-
ле тяжелой болезни и очень раздражителен. Многое представляется мне в
преувеличенном виде, и я через минуту раскаиваюсь в том, что...
Согнутая над столом спина выпрямилась. Эдгар обернулся: все его уп-
рямство вернулось к нему.
- Этого я не напишу, это неправда!
- Эдгар!
В ее голосе была угроза.
- Это неправда. Я ничего не сделал, в чем должен раскаиваться. Я не
сделал ничего дурного, и мне не за что извиняться. Я только побежал к
тебе, когда ты позвала на помощь.
Ее губы побелели, ноздри задрожали.
- Я звала на помощь? Ты с ума сошел!
Эдгар пришел в ярость. Он порывисто вскочил.
- Да, ты звала на помощь, там, в коридоре, вчера ночью, когда он тебя
схватил. Ты крикнула: "Оставьте, оставьте меня!" И так громко, что я
слышал у себя в комнате.
- Ты лжешь, я не была с бароном здесь, в коридоре.
Он меня проводил только до лестницы... У Эдгара сердце замерло от
этой бесстыдной лжи.
Широко открытыми, остекленевшими глазами смотрел он на мать.
- Ты... - сказал он срывающимся голосом, - не была... в коридоре? И
он... он тебя не схватил? Не держал насильно?
Она рассмеялась. Сухим, холодным смехом.
- Тебе приснилось.
Это было уже слишком. Правда, он знал теперь, что взрослые лгут, что
они прибегают к мелким, ловким уверткам, к прозрачной лжи и хитрым двус-
мысленностям. Но это наглое, хладнокровное запирательство с глазу на
глаз приводило его в бешенство.
- А эта шишка на лбу мне тоже приснилась?
- Откуда я знаю, с кем ты подрался? Но я не намерена с тобой препи-
раться. Ты должен слушаться, и все. Садись и пиши!
Она была очень бледна и напрягала последние силы, чтобы сохранить са-
мообладание.
Но в Эдгаре словно что-то оборвалось, погасла последняя искра веры. В
его голове не укладывалось, что можно так просто растоптать ногами прав-
ду, будто горящую спичку. Сердце сдавило точно ледяной рукой, и слова
вырвались колючие, злые, глумливые:
- Вот как? Все это мне приснилось? Все, что было в коридоре, и эта
шишка? И что вы вчера гуляли вдвоем в лунном свете и что он хотел увести
тебя по темной тропинке - и это тоже приснилось? Ты думаешь, меня можно
запереть в комнате, как маленького? Нет, я не так глуп, как вы думаете.
Что знаю, то знаю.
Он дерзко смотрел ей прямо в глаза; видеть перед собою так близко ли-
цо собственного сына, искаженное ненавистью, оказалось свыше ее сил. Уже
не сдерживаясь, она крикнула:
- Марш! Пиши сейчас же. Или...
- Или что?.. - с вызовом спросил он.
- Или я высеку тебя, как маленького ребенка.
Эдгар, насмешливо улыбаясь, сделал шаг к ней. И тут же почувствовал
ее руку на своем лице. Эдгар вскрикнул. И, как утопающий, который судо-
рожно бьет руками, ничего не сознавая, кроме глухого шума в ушах и крас-
ных кругов перед глазами, он кинулся на нее с кулаками. Он ощутил что-то
мягкое, вот ее лицо, услыхал крик...
Этот крик вернул ему сознание. Он пришел в себя и понял всю чудовищ-
ность своего поступка. Он бил свою мать! Страх овладел им, и стыд, и
ужас, неудержимое желание убежать, исчезнуть, провалиться сквозь землю,
только бы не встречаться с ней взглядом. Он бросился к двери, сбежал с
лестницы, выскочил на улицу - скорей, скорей, будто за ним гналась целая
свора собак.
ПЕРВЫЕ УРОКИ
Добежав до леса, он, наконец, остановился. Он должен был ухватиться
за дерево, так сильно дрожали колени от страха и волнения, так хрипло
вырывалось дыхание из перетруженной груди. Ужас перед содеянным, неотс-
тупно мчавшийся за ним, теперь держал его за горло, сотрясал все тело.
Что делать? Куда бежать? Уже здесь, на опушке леса, в каких-нибудь пят-
надцати минутах от гостиницы, он чувствовал себя покинутым.
Все казалось иным - неприязненным и враждебным, с тех пор как он ос-
тался один и без опоры. Деревья, которые еще вчера по-братски шумели
вокруг него, теперь теснились угрюмо и зловеще. А ведь то, что ему пред-
стоит, будет еще во сто крат страшнее и непонятнее. Голова кружилась у
мальчика от мысли, что он один в огромном, неведомом мире. Нет, этого
ему не вынести, не вынести одному. Но к кому бежать? Отца он боялся: тот
был вспыльчив, неприступен и сейчас же отправит его обратно. Но домой он
не пойдет, лучше уж кинуться в чуждый мир, неведомый и опасный; никогда
он не посмеет взглянуть в лицо матери, по которому ударил кулаком.
Тогда он вспомнил о бабушке, доброй, милой старушке, которая баловала
его с детства и всегда заступалась за него, когда ему грозило наказание
или незаслуженная обида. Он укроется у нее в Бадене, пока пройдет первый
шквал гнева, оттуда напишет письмо родителям и попросит прощения. За эти
четверть часа он уже почувствовал себя до того уничтоженным - от одной
мысли, что он, беспомощный мальчик, остался один во всем мире, - что он
проклял свою гордость, глупую гордость, которую внушил ему обманувший
его чужой человек. Он хотел опять стать ребенком, таким, каким был преж-
де, послушным, - терпеливым, без притязаний, всю нелепость которых он
теперь понимал.
Но как добраться до Бадена? Как преодолеть такое расстояние? Он то-
ропливо вытащил маленький кожаный кошелек, который всегда носил с собой.
Слава богу, там еще поблескивает новенький золотой в двадцать крон, ко-
торый ему подарили ко дню рождения. Он все не мог решиться истратить
его. Почти каждый день он проверял, лежит ли он на месте, с наслаждением
разглядывал его, чувствуя себя богачом, и с благодарной нежностью, ста-
рательно тер монету носовым платком, пока она не начинала сверкать, как
