маленькое солнце. Но хватит ли этих денег? - вдруг с испугом спросил он
себя. Так часто ездил он по железной дороге и ни разу не подумал о том,
что за это надо платить и сколько это может стоить - одну крону или сто.
Впервые он понял, что в жизни есть вещи, о которых он никогда не задумы-
вался, что все окружающие предметы, которые он держал в руках, которыми
он играл, имели каждый свою стоимость, свой особый вес. Он, еще час тому
назад мнивший себя всезнающим, оказывается, проходил без внимания мимо
тысячи тайн и загадок; и он со стыдом признавался себе, что его убогая
мудрость споткнулась уже на первой ступени при входе в жизнь. Все
сильнее робел он, все короче становились его неуверенные шаги по пути к
станции. Как часто он мечтал о таком побеге, мечтал окунуться в жизнь,
стать императором или королем, солдатом или поэтом - а теперь он нереши-
тельно смотрел на маленькое, светлое здание вокзала и думал только об
одном: хватит ли ему двадцати крон, чтобы добраться до бабушки? Рельсы,
блестя на солнце, убегали вдаль. Вокзал был пуст. Эдгар робко подошел к
кассе и шепотом, чтобы никто не слышал, спросил, сколько стоит билет до
Бадена. Удивленное лицо выглянуло из темного окошечка, два глаза улыбну-
лись из-за очков застенчивому мальчику.
- Целый билет?
- Да, - пролепетал Эдгар без капли гордости, замирая от страха, что
целый билет стоит слишком дорого.
- Шесть крон.
- Пожалуйста!
Со вздохом облегчения он просунул в окошко свою столь любимую блестя-
щую монету. Получив сдачу, Эдгар опять почувствовал себя баснословно бо-
гатым, в руках коричневый кусок картона - залог свободы, в кармане ти-
хонько позвякивает серебро.
Из расписания он узнал, что поезд должен прибыть через двадцать ми-
нут. Эдгар уселся в уголок. На перроне стояло несколько человек, рассе-
янно поглядывая по сторонам. Но Эдгару казалось, что все смотрят на него
и удивляются, что такой маленький мальчик путешествует один, как будто
его преступление и побег были написаны у него на лбу. Он вздохнул сво-
бодно, когда, наконец, послышался свисток паровоза и поезд подошел к
станции, поезд, который должен был увезти его в мир. Лишь садясь в ва-
гон, он заметил, что у него билет третьего класса. До сих пор он ездил
только в первом, и снова он почувствовал, что здесь что-то новое, что
есть различия, которых он не замечал. И соседи его оказались не такие,
как всегда. Против него сидели итальянцы-рабочие, с заступами и лопатами
в жестких руках; они переговаривались хриплыми голосами, и глаза у них
были грустные и усталые. Должно быть, они измучились на работе; некото-
рые, прислонившись к твердой и грязной стенке, крепко спали, несмотря на
грохот колес. Они работали, чтобы получить деньги, думал Эдгар, но он
понятия не имел, сколько они могли заработать, только чувствовал, что
деньги бывают не всегда и что их как-то надо добывать. Впервые он понял,
что принимал благосостояние, к которому привык, как нечто должное, тогда
как справа и слева от его жизни зияли темные пропасти, куда он никогда
не заглядывал. Он вдруг осознал, что на свете много различных профессий
и призваний, что его со всех сторон обступали тайны, а он ни разу не
потрудился подумать о них. Этот час самостоятельной жизни многому научил
Эдгара, многое он увидел из тесного купе с окнами в открытое поле. И в
его душе сквозь смутный страх начало пробиваться если еще не счастье, то
изумление перед многообразием жизни. Он убежал, как трус, из страха -
это сознание не покидало его ни на минуту, - но в первый раз в жизни он
действовал самостоятельно, узнал частицу реального мира, мимо которого
до сих пор проходил без внимания. Впервые в жизни, быть может, он сам
стал для своих родителей такой же тайной, какой для него была действи-
тельность. Другими глазами смотрел он теперь в окно. Ему казалось, что
он впервые видит подлинную жизнь, точно спало покрывало со всех явлений
и обнажилась их сокровенная сущность. Дома пролетали мимо, словно уноси-
мые ветром, и он думал о живущих там людях - богатые они или бедные,
счастливые или несчастные, Так же ли они, как и он, жаждут все узнать и
есть ли у них дети, которые до сих пор тоже только играли в жизнь, как и
он. Железнодорожники, стоявшие на путях с развевающимися флажками, в
первый раз не казались ему, как до сих пор, просто куклами, неживыми иг-
рушками, поставленными здесь случайно: он начал понимать, что в этом их
судьба, их борьба с жизнью. Все быстрее катились колеса, поезд, извива-
ясь змеей, спускался в долину, все ниже становились горы, все дальше
уходили назад. Вот и равнина. Эдгар еще раз оглянулся - горы уже только
призрачно синели, далекие и недостижимые, и ему казалось, что там, где
они медленно растворялись в мглистом небе, осталось его детство.
ТРЕВОЖНЫЙ МРАК
Но когда поезд остановился в Бадене и Эдгар очутился один на перроне,
где уже горели фонари и мерцали издали зеленые и красные сигнальные ог-
ни, ему вдруг страшно стало надвигающейся ночи. Днем он еще чувствовал
себя уверенно; ведь кругом были люди, можно было отдохнуть, сесть на
скамейку или постоять перед витриной магазина. Но как это вынести, когда
люди попрячутся по домам, где каждого ждет постель, мирная беседа, а за-
тем спокойная ночь, а он, с сознанием своей вины, должен блуждать в оди-
ночестве, всем чужой? О, только бы иметь крышу над головой, не оста-
ваться больше ни одной минуты под чужим открытым небом! - это было его
единственным отчетливым желанием.
Он торопливо шагал по хорошо знакомой дороге, не глядя по сторонам,
пока не подошел к вилле, где жила его бабушка. Вилла выходила на краси-
вую широкую улицу, но была скрыта от взоров прохожих обвитой хмелем и
плющом высокой оградой сада; за этой зеленой стеной ярко белел приветли-
вый старинный дом. Эдгар, словно чужой, посмотрел сквозь решетку ворот.
В доме было тихо, окна закрыты; вероятно, все - и хозяева и гости - ушли
в глубину сада. Он уже взялся за холодное кольцо и вдруг замер на месте;
то, что два часа тому назад представлялось ему таким легким и естествен-
ным, теперь казалось невозможным. Как войти, как поздороваться, вынести
все вопросы и отвечать на них? Как выдержать их взгляды, когда он ска-
жет, что тайком убежал от матери? И как объяснить свой ужасный поступок,
когда он сам теперь не понимает его? В доме хлопнула дверь, и в безрас-
судном страхе, что кто-нибудь выйдет и увидит его, он бросился бежать,
сам не зная куда.
Перед парком он остановился: там было темно и, вероятно, безлюдно. Он
посидит на скамейке и, наконец, отдохнет, успокоится и обдумает свою
судьбу. Робко вошел он в парк. У входа горело несколько фонарей, в их
свете еще редкая молодая листва отливала влажным зеленоватым блеском, но
в глубине парка простиралась сплошная, душная, черная чаща, тонувшая в
тревожном мраке весенней ночи. Эдгар боязливо скользнул мимо людей, раз-
говаривавших или читавших под фонарями. Ему хотелось побыть одному. Но и
там, в густой тени неосвещенных аллей, он не нашел покоя. Все было насы-
щено таинственным шелестом и шепотом, тихим шумом листьев на ветру, шо-
рохом далеких шагов, приглушенным говором, каким-то страстным, томным,
стонущим воркованием, исходившим не то от людей, не то от животных, не
то от самой тревожно спавшей природы. Здесь все дышало опасной тревогой,
притаившейся, скрытой и загадочной, словно в этом лесу, под землей, шло
невидимое брожение; быть может, причиной тому была всего только весна,
но одинокий, беспомощный мальчик испытывал страх.
Он весь сжался в углу скамейки в этом бездонном мраке и попытался
придумать, что ему рассказать дома. Но мысли ускользали раньше, чем уда-
валось их поймать; против воли он все прислушивался к приглушенным зву-
кам, к таинственным голосам ночи. Как ужасна эта тьма, как тревожна и
все же как непостижимо прекрасна! Люди ли, звери или только призрачная
рука ветра вплетает в ночь этот вкрадчивый шелест, этот воркующий рокот?
Мальчик напряженно вслушивался. Да, ветер шевелит листву, но здесь и лю-
ди - они приходят из освещенного города, вот они идут парами, обнявшись,
скрываются в темноте аллей. Зачем они пришли? Они не разговаривают - го-
лосов не слышно, - только гравий хрустит под ногами; иногда в просвете
между деревьями мелькнут две тени, тесно прижавшиеся друг к другу, как в
тот вечер его мать с бароном. Тайна, великая, сверкающая, роковая тайна
была и здесь. Вдруг он услышал приближающиеся шаги, потом прозвучал ти-
хий смех. Эдгар испугался, как бы его не заметили, - он еще глубже пря-
чется в темноту. Но те двое, выходя из непроглядного мрака, не видят
его. Вот они поравнялись со скамейкой. Эдгар с облегчением вздыхает, но
они останавливаются, прильнув лицом друг к другу. Эдгару плохо видно, он
только слышит стон, срывающийся с уст женщины, и страстный, бессвязный
шепот мужчины. Какое-то сладостное предчувствие пронизывает испуганного
мальчика.
Так они стоят с минуту, потом опять хрустит гравий под их замирающими
в темноте шагами.
Эдгар вздрогнул, кровь быстрее и жарче побежала по жилам. И вдруг он
почувствовал себя невыносимо одиноким в этом тревожном мраке; с непрео-
долимой силой им овладела тоска по дружественному голосу, теплой ласке,
по светлой комнате, по людям, которых он любит. Ему казалось, что вся
смятенная тьма этой тревожной ночи погрузилась в него и разрывала ему
грудь.
Он вскочил со скамейки. Домой, домой, только быть дома, в теплой,
светлой комнате, среди людей! В конце концов что с ним сделают? Пусть
его бьют, бранят - ничто его больше не пугает, после того как он познал
этот мрак и страх одиночества.
Он бежал, не помня себя, не чувствуя под собой ног, и вдруг опять
очутился перед виллой, опять рука его взялась за холодное кольцо. Он ви-
дел сквозь гущу зелени освещенные теперь окна, угадывал за каждым окон-
ным стеклом знакомую комнату и родных ему людей. Одна эта близость, одна
эта первая успокоительная мысль, что сейчас он увидит людей, любящих
его, уже была счастьем. И если он еще медлил, то лишь для того, чтобы
продлить это радостное предвкушение.
Вдруг за его спиной раздался испуганный, пронзительный крик:
- Эдгар! Да вот же он!
Бабушкина горничная увидала его, бросилась к нему и схватила за руку.
Дверь в доме распахнулась, собака с лаем прыгнула на него, в саду за-
мелькали фонари. Он слышал испуганные и счастливые голоса, радостную су-
матоху криков и топот ног, видел приближающиеся знакомые фигуры. Впереди
шла бабушка, протягивая к нему руки, а за ней - не сон ли это? - его
мать. Со слезами на глазах, дрожащий, оробевший, стоял он среди этого
бурного взрыва нежности, не зная, что делать, что сказать, и сам не по-
нимая, какое чувство владеет им - страх или счастье.
ПОСЛЕДНИЙ СОН ДЕТСТВА
Вот как это произошло. Его уже давно разыскивали и ждали. Мать, нес-
мотря на весь свой гнев, встревоженная неистовым волнением мальчика,
подняла на ноги весь Земмеринг. Его искали повсюду, и уже росла уверен-
ность, что случилось непоправимое несчастье, когда кто-то сообщил, что
видел мальчика около трех часов у станционной кассы. Там узнали, что Эд-
гар взял билет в Баден, и мать немедленно выехала вслед за ним, предва-
рительно отправив телеграммы в Баден и мужу в Вену, и уже целых два часа
шла погоня за беглецом.
Теперь его держали крепко; впрочем, он и не пытался ускользнуть. Со
скрытым ликованием его ввели в комнату, но, как ни странно, Эдгара не
огорчал поток обрушившихся на него упреков, ведь в устремленных на него
глазах светились любовь и радость. К тому же этот притворный гнев был
непродолжителен. Бабушка опять со слезами обнимала его, никто больше не
заговаривал о его бегстве, его окружили вниманием и заботами. Горничная
