идет... во время борьбы погнулась спица... Дрожащими руками я пытаюсь
выпрямить ее... ничего не выходит... Тогда я швыряю велосипед на дорогу
рядом с негодяем, тот встает весь в крови и отходит в сторону... И тогда
- нет, вы не можете понять, какой это позор там, если европеец... но я
уже не понимал, что делаю... у меня была только одна мысль: за ней, дог-
нать ее... и я побежал, побежал, как сумасшедший, по деревенской улице,
мимо лачуг, где туземцы в изумлении теснились у дверей, чтобы посмот-
реть, как бежит белый человек, как бежит доктор.
Обливаясь потом, примчался я к станции... Мой первый вопрос был: -
Где автомобиль?.. - Только что уехал... - С удивлением смотрели на меня
люди - я должен был показаться им сумасшедшим, когда прибежал весь в по-
ту и грязи, еще издали выкрикивая свой вопрос... На дороге за станцией я
вижу клубящийся вдали белый дымок автомобиля... Ей удалось уехать...
удалось, как должны удаваться все ее твердые, жестокие намерения...
Но бегство ей не помогло... В тропиках нет тайн между европейцами...
все знают друг друга, всякая мелочь вырастает в событие... Не напрасно
простоял ее шофер целый час перед правительственным бунгало... через не-
сколько минут я уже знаю все... Знаю, кто она... что живет она в... ну,
в главном городе района, в восьми часах езды отсюда по железной доро-
ге... что она... ну, скажем, жена крупного коммерсанта, страшно богата,
из хорошей семьи, англичанка... Знаю, что ее муж пробыл пять месяцев в
Америке и в ближайшие дни... должен приехать, чтобы увезти ее в Евро-
пу...
А она - и эта мысль, как яд, жжет меня, - она беременна не больше
двух или трех месяцев...
- До сих пор я еще мог все объяснить вам... может быть, только пото-
му, что до этой минуты сам еще понимал себя... сам, как врач, ставил ди-
агноз своего состояния. Но тут мной словно овладела лихорадка... я поте-
рял способность управлять своими поступками... то есть я ясно сознавал,
как бессмысленно все, что я делаю, но я уже не имел власти над собой...
я уже не понимал самого себя... я, как одержимый, бежал вперед, видя пе-
ред собой только одну цель... Впрочем, подождите... я все же постараюсь
объяснить вам... Знаете вы, что такое "амок"?
- Амок?.. Что-то припоминаю... Это род опьянения... у малайцев.
- Это больше чем опьянение... это бешенство, напоминающее собачье...
припадок бессмысленной, кровожадной мономании, которую нельзя сравнить
ни с каким другим видом алкогольного отравления... Во время своего пре-
бывания там я сам наблюдал несколько случаев - когда речь идет о других,
мы всегда ведь очень рассудительны и деловиты! - но мне так и не удалось
выяснить причину этой ужасной и загадочной болезни... Это, вероятно,
как-то связано с климатом, с это" душной, насыщенной атмосферой, кото-
рая, как гроза, давит на нервную систему, пока, наконец, она не взрыва-
ется... О чем я говорил? Об амоке?.. Да, амок - вот как это бывает: ка-
кой-нибудь малаец, человек простой и добродушный, сидит и тянет свою
настойку... сидит, отупевший, равнодушный, вялый... как я сидел у себя в
комнате... и вдруг вскакивает, хватает нож, бросается на улицу... и бе-
жит все вперед и вперед... сам не зная куда... Кто бы ни попался ему на
дороге, человек или животное, он убивает его своим "крисом", и вид крови
еще больше разжигает его.
Пена выступает у него на губах, он воет, как дикий зверь... и бежит,
бежит, бежит, не смотрит ни вправо, ни влево, бежит с истошными воплями,
с окровавленным ножом в руке, по своему ужасному, неуклонному пути...
Люди в деревнях знают, что нет силы, которая могла бы остановить гонимо-
го амоком... они кричат, предупреждая других, при его приближении:
"Амок! Амок!", и все обращается в бегство... а он мчится, не слыша, не
видя, убивая встречных... пока его не пристрелят, как бешеную собаку,
или он сам не рухнет на землю...
Я видел это раз из окна своего дома... это было страшное зрелище...
но только потому, что я это видел, я понимаю самого себя в те дни...
Точно так же, с тем ужасным, неподвижным взором, с тем же исступлением
ринулся я... вслед за этой женщиной... Я не помню, как я все это проде-
лал, с такой чудовищной, безумной быстротой это произошло... Через де-
сять минут, нет, что я говорю, через пять, через две... после того как я
все узнал об этой женщине, ее имя, адрес, историю ее жизни, я уже мчался
на одолженном мне велосипеде домой, швырнул в чемодан костюм, захватил
денег и помчался на железнодорожную станцию... уехал, не предупредив ок-
ружного чиновника... не назначив себе заместителя, бросив дом и вещи на
произвол судьбы... Вокруг меня столпились слуги, изумленные женщины о
чем-то спрашивали меня, но я не отвечал, даже не обернулся... помчался
на железную дорогу и первым поездом уехал в город... Прошло не больше
часа с того мгновения, как эта женщина вошла в мою комнату, а я уже пос-
тавил на карту всю свою будущность и мчался, гонимый амоком, сам не зная
зачем...
Я мчался вперед очертя голову... В шесть часов вечера я приехал... в
десять минут седьмого я был у нее в доме и велел доложить о себе... Это
было... вы понимаете... самое бессмысленное, самое глупое, что я мог
сделать... но у гонимого амоком незрячие глаза, он не видит, куда бе-
жит... Через несколько минут слуга вернулся... сказал вежливо и холод-
но... госпожа плохо себя чувствует и не может меня принять...
Я вышел, шатаясь... Целый час я бродил вокруг дома, в безумной надеж-
де, что она пошлет за мной... лишь после этого я занял номер в
Странд-отеле и потребовал себе в комнату две бутылки виски... Виски и
двойная доза веронала помогли мне... я, наконец, уснул... и навалившийся
на меня тяжелый, мутный сон был единственной передышкой в этой скачке
между жизнью и смертью.
Прозвучал колокол - два твердых, полновесных удара, долго вибрировав-
ших в мягком, почти неподвижном воздухе и постепенно угасших в тихом не-
умолчном журчании воды, которое неотступно сопровождало взволнованный
рассказ человека, сидевшего во мраке против меня; мне показалось, что он
вздрогнул, речь его оборвалась. Я опять услышал, как рука нащупывает бу-
тылку, услышал тихое бульканье. Потом, видимо, успокоившись, он загово-
рил более ровным голосом:
- То, что последовало за этим, я едва ли сумею вам описать. Теперь я
думаю, что у меня была лихорадка, во всяком случае я был в состоянии
крайнего возбуждения, граничившего с безумием, - человек, гонимый амо-
ком. Но не забудьте, что я приехал во вторник вечером, а в субботу, как
я успел узнать, должен был прибыть пароходом из Иокогамы ее муж; следо-
вательно, оставалось только три дня, три коротких дня, чтобы спасти ее.
Поймите: я знал, что должен оказать ей немедленную помощь, и не мог го-
ворить с ней. Именно эта потребность просить прощения за мое смешное,
необузданное поведение и разжигала меня. Я знал, как драгоценно каждое
мгновение, знал, что для нее это вопрос жизни и смерти, и все-таки не
имел возможности шепнуть ей словечко, подать ей какой-нибудь знак, пото-
му что именно мое неистовое и нелепое преследование испугало ее. Это бы-
ло... да, постойте... как бывает, когда один бежит предостеречь другого,
что его хотят убить, а тот принимает его самого за убийцу и бежит впе-
ред, навстречу своей гибели... Она видела во мне только безумного, кото-
рый преследует ее, чтобы унизить, а я... в этом и была вся ужасная бесс-
мыслица... я больше и не думал об этом... я был вконец уничтожен, я хо-
тел только помочь ей, услужить... Я пошел бы на преступление, на
убийство, чтобы помочь ей... Но она, она этого не понимала. Утром, как
только я проснулся, я сейчас же побежал к ее дому; у дверей стоял бой,
тот самый бой, которого я ударил по лицу, и заметив меня - несомненно,
он меня поджидал, - проворно юркнул в дверь. Быть может, он это сделал
только для того, чтобы предупредить о моем приходе... ах, эта неизвест-
ность, как мучит она меня теперь!.. быть может, тогда все было уже под-
готовлено для моего приема... но в тот миг, когда я его увидел и вспом-
нил о своем позоре, у меня не хватило духу сделать попытку... У меня
дрожали колени. Перед самым порогом я повернулся и ушел... ушел в ту ми-
нуту, когда она, может быть, ждала меня и мучилась не меньше моего.
Теперь я уже совсем не знал, что делать в этом чужом городе, где ули-
цы, казалось, жгли мне подошвы... Вдруг у меня блеснула мысль; в тот же
миг я окликнул экипаж, поехал к тому самому вице-президенту, которому я
оказал помощь, и велел доложить о себе... В моей внешности было, вероят-
но, что-то странное, потому что он посмотрел на меня как-то испуганно, и
в его вежливости сквозило беспокойство... может быть, он тогда уже уга-
дал во мне человека, гонимого амоком... Я решительно заявил ему, что
прошу перевести меня в город, так как не могу больше выдержать на моем
посту... я должен переехать немедленно... Он взглянул на меня... не могу
вам передать, как он на меня взглянул... ну, примерно так, как смотрит
врач на больного...
- У вас не выдержали нервы, милый доктор, - сказал он, - я это прек-
расно понимаю. Ну, это можно будет как-нибудь устроить, подождите только
немного... Скажем, недели четыре... мне нужно сначала подыскать вам за-
местителя.
- Не могу ждать ни единого дня, - ответил я.
Он опять окинул меня странным взглядом. - Нужно потерпеть, доктор, -
серьезно сказал он, - мы не можем оставить пост без врача. Но обещаю
вам, что сегодня же займусь этим.
Я стоял перед ним, стиснув зубы, в первый раз ясно ощущая, что я про-
давшийся человек, раб. Во мне уже закипало негодование, но он, со светс-
кой любезностью, опередил меня:
- Вы отвыкли от людей, доктор, а это тоже своего рода болезнь. Мы тут
все удивлялись, почему вы никогда не приезжаете, никогда не берете от-
пуска. Вы нуждаетесь в обществе, в развлечениях. Приходите по крайней
мере сегодня вечером, - сегодня прием у губернатора, там будет вся наша
колония. Многие давно уже хотят познакомиться с вами, спрашивают о вас и
высказывают пожелание, чтобы вы перебрались сюда.
Последние его слова поразили меня. Спрашивают обо мне? Не она ли? Я
сразу словно переродился и, поблагодарив вице-президента самым вежливым
образом за приглашение, обещал быть точным. И я был точен, даже слишком
точен. Нужно ли говорить, что, гонимый нетерпением, я первый явился в
огромный зал правительственного здания; безмолвные желтокожие слуги сно-
вали взад и вперед, мягко ступая босыми ногами, и, как мерещилось моему
помраченному сознанию, посмеивались за моей спиной. В течение четверти
часа я был единственным европейцем среди этой бесшумной толпы и нас-
только одинок, что слышал тиканье часов в своем жилетном кармане. Нако-
нец, пришли два-три чиновника со своими семьями, а затем появился и сам
губернатор, вступивший со мною в продолжительную беседу; я внимательно
слушал его и, как мне казалось, удачно отвечал, пока мной не овладело
вдруг какое-то необъяснимое нервное беспокойство. Я потерял самооблада-
ние и стал отвечать невпопад. Я стоял спиной к входной двери зала, но
сразу почувствовал, что вошла она, что она уже здесь. Я не мог бы объяс-
нить вам, как возникла во мне эта смутившая меня уверенность, но, говоря
с губернатором и прислушиваясь к его словам, я в то же время ощущал
где-то за собой ее присутствие. К счастью, губернатор вскоре окончил
разговор - мне кажется, если бы он не отпустил меня, я все равно, пре-
небрегая вежливостью, обернулся бы, так сильно было это странное напря-
жение моих нервов, так мучительна была эта потребность. И действительно,
не успел я обернуться, как увидел ее на том самом месте, где мысленно
представил себе ее. На ней было желтое бальное платье с низким вырезом,
матово поблескивали, как слоновая кость, ее прекрасные узкие плечи; она
