увлекся Михаил Антонович?
-- Господь Бог! -- выдал Воропаев и сам удивился своим
словам.
-- Ну право... -- доктор замолчал.
-- Иначе пустота, -- уже более уверенно сказал Воропаев.
Доктор наконец заметил железного человека.
-- Самокопатель, твоя идея?
-- Нет, сам пожелал.
-- Сам? Странно.
-- Да, усмехнулся так, даже весело, и говорит: я знаю, у
вас модель есть, я модели очень люблю, пусть по Москве стоят.
Будет как сожжение статуи Будды.
-- Понятно, на контрапунктах работает. А Лао Цзы кто
такой?
-- Китаец обрусевший, я с ним на почве изобретательской
деятельности сошелся. Хороший мужик, сейчас очень мне помогает.
Доктор впервые за много дней весело улыбнулся:
-- Ну, вот это ты хорошо ему впендюрил! Потом достал
серебрянную луковицу и присвистнул:
-- Майор, давай жми в больницу, у меня обход.
Еще на подъезде к первой градской стало ясно, что
стряслась беда. Сначала, правда, казалось, что это зарево от
Боровицких ворот, но если бы оно было оттуда, то оно так и бы и
стояло на месте, а тут от Гагаринской до Академии наук оно
вылезло на полнеба. Воропаев все понял, и гнал что есть мочи по
средней полосе. Машин, правда, кроме редких джипов, не было
никаких.
Горело как раз его отделение. Какие-то люди, словно мелкие
домашние паразиты, шныряли в округе, кажется, разбегались.
-- Наркоманы с трех вокзалов, -- догадался Воропаев и
автоматически потянулся к радиотелефону, но потом спохватился и
выматерился.
Когда они подъехали, здание уже догорало. Сухо, как
праздничная пиротехника, хлопали последние стекла и с веселым
звоном падали на асфальт. Те, кто мог, выбрался наружу и
наблюдал, как из окон прыгают больные.
-- Михаил Антонович, -- обратилась старушонка, одетая в
серый байковый халат, -- в хирургическом отделении остался
один.
Заметив какую-то кричащую фигуру на третьем этаже, доктор
рванулся, но Воропаев его придержал.
-- Погоди, Михаил Антонович, не твое это дело. Пойди лучше
к больным.
Воропаев скрылся в клубах дыма.
Доктор смотрел на охваченное пламенем окно. Человек
расставил руки, упершись в раму. Кажется, сейчас прыгнет.
Михаил Антонович, как техник палубной авиации, замахал руками.
Впрочем, что он делает, сам о себе подумал доктор. Что мы все
делаем, все это мелкая воропаевская суета, разве вылечишься
анальгином, если в душе раковая опухоль? Надо резать, резать и
резать. В ушах, сквозь грохот и звон, неистово гудел ветер.
Надо резать, опять сказал себе доктор, и заметил, как человек в
окне отпустил одну руку и повернулся назад. Неужели добрался,
нет, это все пожарные меры, чего тушить пожары, надо спички
отобрать. Родители, не давайте детям играть с огнем! Спички
детям -- не игрушка!
Вскоре появился Воропаев, героически неся на руках
ополоумевшего от страха пациента.
-- Ну-ка погляди, а я смотаюсь, привезу людей.
Доктор неопределенно махнул рукой и пошел в сквер. На этой
скамейке он часто сиживал между операциями, обдумывая
какую-нибудь пьесу, или просто так подставлял лицо под ласковое
летнее солнце и не думал ни о чем. Его коллеги и пациенты в
такие минуты не беспокоили, говоря друг дружке: Михаил
Антонович отдыхает.
Доктор полез во внутренний карман и достал тоненькую
книжку в строгой черной обложке с грифом одного известного
издательства. Развернул и принялся читать.
30
Университет скорее угадывался по отсутствию ветра,
которому приходилось огибать главное здание, и здесь как раз
было относительное затишье. На улице Лебедева он постоял,
пытаясь разглядеть яблоневую аллею. Но и тут ничего не
получилось, и он вспомнил картину Ван Гога с очень похожими
деревьями, как будто писалась она не на юге Франции, а прямо
здесь, на Ленинских горах. Потом он думал о голландце, о его
письмах, и о том, что зря тот поехал в Париж, потому что лучше,
чем "Едоки Картофеля", нет картины. Во всяком случае красивее.
Он в последнее время все чаще вспоминал именно эту картину. В
особенности вечерами, когда они зажигали керосиновую лампу и
ужинали картошкой. Картошку копали втроем с Серегой и Ленкой
Гавриной у биофака на экспериментальных грядках. И потому она
каждый вечер была новая и вкусная. Ему показалось, что пахнет
печеным, и он, глотая слюну, пошел к Ломоносову.
У догоравшего костра стояла только Даша. На ней было все
то же старенькое взрослое пальто. Казалось, она его ждала, и
только для теплоты ворошила едва тлеющую золу.
-- С кем это ты на лошади катался? -- сухо спросила Даша,
подворачивая нетронутый еще переплет красочного издания
"Эзотерические сны ближнего зарубежья."
Андрей смущенно пожал плечами:
-- С Катериной.
-- Красивая.
Даша смахнула испачканной рукой жиденькую прядь, и теперь
Андрею показалось, что перед ним золушка.
-- Когда я ее увидел в первый раз, мне показалось...
впрочем мне всегда кажется что-то еще, кроме того, что я вижу.
Вот я смотрю на твое перепачканное лицо и мне кажется перед
мной Золушка. Я никак не могу увидеть то, что есть на самом
деле, а все время что-нибудь представляю, и получается как бы
из головы... Даша по взрослому усмехнулась.
-- И что же ты в ней увидел?
-- Мне показалось, что она не просто красавица, а символ.
-- Символ? -- удивилась Даша.
-- Да, так смешно, наверное. Символ будущей России, то
есть, может быть, не конкретно, а вообще в смысле надежды. И
мне вдруг захотелось быть с этим будущим, то есть, жить и
смотреть -- как оно все получается, -- Андрей смутился,
-- Впрочем, теперь понятно, что все мы для чего то созданы
и что-нибудь символизируем...
-- И что же я символизирую? -- Даша вызывающе посмотрела
на Андрея.
-- Мне кажется, я тебя уже раньше встречал, только это
было во сне.
-- В саду камней? -- подсказала Даша и поежилась.
-- Да, и в японской электричке. -- Андрей теперь точно
вспомнил свой сон, -Ты была с Петей. Видишь, как все устроено
хитро, я уверен, что и все остальные видели этот сон, наверное
мы все снимся эНЧе.
-- эНЧе? -- переспросила Даша.
-- Можно просто Че, -- Андрей как-то болезненно улыбнулся,
-- Новому Человеку мы снимся, ты снишься и моя мама, и Вениамин
Семенович, и Петька, и даже тот старик в коляске, который
считает его своим сыном. Мы играем все в одном спектакле.
-- Нет, я не играю, вот в школьном спектакле я играла Соню
Мармеладову. Правда, он догадался. Эн Че на кладбище подошел ко
мне и сказал: вы мне Соню проститутку напоминаете. Мне так
стало стыдно. Он такой с виду мягкий, вначале соболезнования
выражал, а потом прямо так и сказал. И еще попросил за отцом
поухаживать. Я, конечно, отказалась, а когда все это случилось,
пришлось. Даша, помолчала и добавила:
-- А Пете подарил конфету шоколадную. Петька любит сладкое
и взял с радостью, расслабился, развернул красивую обертку, а
там пусто. Понимаешь, как в одном старом черно-белом фильме,
плохой дядька дарит ребенку обманку. Дарит и смеется, мол,
шутка, и там еще паренек в фильме сказал, я запомнила на всю
жизнь: "Дядя, вы дурак?". Я именно это "вы" запомнила.
-- Нет, он "ты" сказал, -- поправил Андрей, -- Странно,
где ты могла видеть такой старый фильм, я думал их, теперь
считают ненужными, эти фильмы шестидесятых.
-- Нет, показывают в неудобное время. Ну так вот, эНЧе
точно так, как в том фильме, улыбается, а говорит совсем
другое.
-- Я знаю, -- перебил Андрей, -- про пустоту я знаю...
-- Да, говорит пустота -- это лучшее, что можно подарить
ребенку.
-- А что Петька? -- заволновался Андрей. Даша улыбнулась.
-- Петька сказал, что в пустоте летает топор, купленный на
чертовы деньги. А астрономы наблюдают в телескопы восход и
заход топора. У Петьки каша в голове, он перепутал
Карамазовский топор с Раскольниковским. Но есть еще один, мы
купили в качестве реквизита за пятьдесят тысяч, только не
обычный наш топор, а новый -- похож на индейский томагавк.
-- Это не у Петьки в голове каша, а у эНЧе. -- Андрей
задумался и ему пришла в голову новая мысль, -- Наверное,
Новому Человеку в детстве тоже такую конфету подарили и, чтобы
исправить положение вещей, он решил пустоту внутри красивой
обертки превратить в золото мира.
Даша пошурудила в золе и выкатила из кострища фигуристую,
как спутник Марса, картофелину.
-- Хочешь есть?
Андрей кивнул головой и поднял с земли аналог небесного
тела. Тело было горячим и он стал перебрасывать его из ладони в
ладонь и шумно пыхтеть на него морозным паром.
-- Да погоди же, пусть остынет, -- смеясь, посоветовала
Даша, доставая второй спутник.
-- Я в детстве астрономией увлекался, -- Андрей протянул
картошку и так и держал ее, несмотря на боль, -- Смотри,
картошка похожа на планету. Еще горячую, новенькую, а мы, как
боги, дышим на нее, чтобы на ней пробудилась жизнь.
-- Да нет, чтобы съесть, -- опять засмеялась Даша.
-- Значит Ван Гог рисовал богов, а я-то думаю, почему эти
бедные люди кажутся мне такими прекрасными. А мы убили этих
людей...
-- Не мы, а он.
-- Не знаю, ничего не знаю, я сыграл свою роль отменно.
-- Перестань, ты единственный, кто сейчас пытается что-то
исправить.
-- Я, Даша, трус, и от этого все и произошло.
-- Это ты про арку?
-- Рассказал... -- Андрей попытался сковырнуть черную
хрустящую корку.
-- Но ты ведь на Ленинском... это же подвиг...
-- Именно, понимаешь, подвиги люди совершают из трусости.
От неумения помочь. -- Андрей, сказал это просто, глядя в
Дашины глаза. -- Если не можешь помочь -- сойди с ума. А я даже
с ума не сошел, не смог. Не было сил, не знаю, я не мог ни с
кем разговаривать, матери два месяца не отвечал на письма,
стыдно было. Ведь я у нее один.
-- Эх, Умка, Умка... -- только и сказала Даша.
В этот момент из-за спины Ломоносова, где была такая же
темень, как на картинах Рембрандта, таинственно поскрипывая,
появился старик. Пожалуй, он был единственным человеком в этом
городе, кого не огорчало отсутствие снега. В своей спортивной
шапочке с буквой "С" в ромбике он напоминал участника
специальных гонок для инвалидов. Андрей удивился, что не
заметил его раньше, следовательно, инвалид все время был здесь
рядом. Тот быстро подрулил прямо к молодому человеку и
внимательно посмотрел в его лицо. Так историк пытается найти в
настоящем отблеск минувшего времени. Он смотрел еще несколько
мгновений и потом тихо, но уверено прошептал:
-- Умка.
Тогда старик подъехал еще ближе, неожиданно крепко схватил
Андрееву руку, испачканную в золе, и поцеловал ее. Андрей
как-то брезгливо отскочил, но старик пододвинулся опять:
-- Прости меня.
-- За что? -- наконец обрел голос Андрей.
-- Он мучил меня, специально, -- захрипел старик, -- он
специально все подстроил, чтобы я каждый день, каждую минутку
видел того человека.
-- Да кто он? Кто подстроил? Какого человека? -- Андрей
абсолютно ничего не понимал.
-- Простите, я плохо говорю, я давненько не говорил, да
если честно признаться, никогда еще и не говорил нормально,
поэтому-то я и путаюсь, но чувствую все очень точно, понимаете?
-- Нет, -- честно признался Андрей.
-- Ах, действительно, точно пес, все понимаю, да сказать
не могу, вот именно что пес, все дело в этой собаке, скажите,
зачем он ее притащил?
Андрей посмотрел на Дашу, пытаясь понять, что стоит за
этим нервным потоком. Он только видел, что старик чем-то
