Владимир Хлумов.
Прелесть
(Повесть о Новом Человеке)
* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *
1
Сквозь волнистые туманы, расстилавшиеся над сентябрьским
подмосковьем, неслась первая электричка. Она уверенно рассекала
утреннюю прохладу и сверху казалась упрямой зеленой гусеницей,
в голове которой поблескивали два удивленных глаза. Стройное,
суставчатое тельце грациозно изгибалось вдоль серебристых нитей
железной дороги, огибая золотистые поля с березовыми островами,
поспешая привезти в столицу страшный груз третьего вагона. На
последнем перед Москвой полустанке из третьего вагона вышел
коротко стриженный худощавый господин в черных очках. Правая
его рука была как-то неестественно отодвинута от туловища и
неподвижна, будто там под мышкой он что-то прижимал. На
платформе сидела нищенка с грязным мальчиком. Та, словно
магнитная стрелка, провернулась вслед за ним, указуя протянутой
ладонью. Неумно ранним утром искать милостыни, и следовательно,
эта женщина и ее сын так тут и проспали всю ночь, а теперь уже
решили воспользоваться первым прохожим. Гражданин почти скрылся
в тоннеле, когда мальчик вспорхнул с острого маминого колена и
быстро догнал его, схватив за локоть цепкими грязными пальцами:
-- Дядь, дай денег на хлеб.
Дядя полез свободной рукой в карман.
-- Не думайте, что я попрошайка -- я их могу заработать,
-- мальчик взял неожиданно крупную купюру и сконфузился.
-- Бог с ними, -- великодушно бросил дядя и повернулся.
-- И с нами.
-- Что с нами?
-- Он.
Дядя снова попытался уйти, но мальчишка продолжил.
-- Я теперь тоже не верю в Бога.
Дядя с интересом повернул лицо к мальчику.
-- Я много думал, и теперь тоже в Бога не верю. --
повторил мальчик, пытаясь разглядеть недоумение за черными
очками незнакомца.
Но истинная реакция гражданина была скрыта, ибо остатки
лица вне черных стекол ничего не выражали.
-- С чего ты взял, будто я не верю?
-- Да вы про деньги сказали: черт с ними.
-- Разве?
-- Точно.
Мужчина прижал оттопыренную руку и повернулся.
-- Если захотите еще поговорить, приходите, мы тут с
Дашкой всегда работаем. Она под мать, я -- под сына.
Дальше господин в очках вышел через тоннель к автобусным
остановкам. На безлюдном фоне желтый "Икарус", окутанный
клубами дизельного дыма, уютно урчал, приглашая войти открытыми
дверьми. Рядом с остановкой сидела пегая, с черным в форме
Латинской Америки пятном на лбу, дворняга. Гражданин потрепал
ее по загривку и достал сигарету. Здесь уже выяснилось, что под
курткой он прятал обычный полиэтиленовый пакет с желтым кругом
на синем фоне. Собака доверчиво прижалась, заглядывая в черные,
ничего не отражавшие, очки.
-- Как тебя зовут?
Собака вильнула хвостом, но промолчала.
-- Ты не Мескалито и там, -- гражданин показал рукой на
Мытищи, -- не Аризона. Ты Умка. Умкой тебя зовут, -- человек
нарек пса и выстрелил сигаретой под автобусное брюхо.
-- Мне пора.
Он запрыгнул в автобус, и собака последовала за ним. Когда
автобус тронулся, гражданин снял очки и щурясь, стал смотреть
на уплывающий мимо пейзаж. Сбоку пригревало последнее солнце
короткого русского лета, а снизу шло собачье тепло. Он
расслабился, и очки выпали из рук. Теперь обнаружилось, что с
обратной стороны стекла были тщательно заклеены плотной черной
бумагой. Такую применяют в фотографии, чтобы уберечь от
случайного света нежную чувствительную поверхность.
2
Сначала ему показалось, что где-то рядом, в глухой
подворотне, роняют на землю мешки с песком или цементом. Он
остановился, оглянулся. Вокруг никого. Поздний вечер. На
соседнем столбе с монотонным гудением сиротливо трепыхалась
неоновая лампочка, едва освещая кирпичную арку, уходящую
куда-то в темень старого московского двора. Почти вся ее
электрическая энергия уходила в нервное зудящее звучание. Снова
хлюпнуло, и кто-то выматерился. Впрочем, слышно было плохо,
звук шел как из бочки или из колодца. Ему даже почудилось, что
на этот раз мешок, ударившись об асфальт, екнул. Так екает
мягкая детская игрушка, когда на нее наступишь спросонья. За
спиной послышались шаги. Он повернулся и облегченно вздохнул.
Запоздалый пешеход направлялся прямо в арку. Даже в полумраке
было видно, что человек крупный, взрослый, походка уверенная, и
идет, посвистывая. В шагах пяти прохожий заметил его тощий
силуэт, но даже и не вздрогнул. Через несколько мгновений упал
очередной мешок, и теперь с явным женским воплем. Незнакомец
остановился и стал тоже прислушиваться. Какое-то время было
тихо, и они оба так и стояли, не говоря друг другу ни слова.
Потом послышалась серия глухих ударов, будто там, в подворотне,
тренировались на боксерской груше. Но, конечно, этого не могло
быть в таком странном месте, а, скорее всего, там выбивали
старый пыльный ковер.
-- Будешь еще, сука? -- Четко и ясно донеслось из
подворотни.
Вместо ответа опять уронили мешок.
-- Мразь, -- тихо сказал незнакомец, сплюнул и, надеясь
обойти дом с другой стороны, растворился в ночи.
Он остался один на один с этой лампочкой, аркой и
хлюпающей подворотней. Сначала тоже шагнул вослед за
незнакомцем, тем более ему и надо было идти прямо, мимо этого
дома, ведь уже поздно, а он и так задержался, а завтра ни свет
ни заря вставать. Но здесь опять раздался голос, теперь явно
женский или детский, но какой-то немного хриплый, будто
говорившему что-то мешало в горле.
Он остановился. Опять что-то глухо упало на землю. Он еще
немного постоял в нерешительности, с надеждой оглянулся вокруг,
и никого не обнаружив, обреченно ступил под арку. Все стихло.
Опасаясь эха, -- он почему-то знал, каким громким оно бывает в
арках, -- старался не шаркать. Встал у стены, чтобы не
проектироваться на освещенную улицу, и заглянул внутрь. Чуть
правее, на углу газона, между скрюченными кустами, поближе к
детской площадке увидел человека. Рядом стоял мусорный ящик, и
с этого расстояния только он один и задавал масштаб. Человек
был наполовину выше ящика и отсюда, из-под арки, казался
гигантом. Гигант неподвижно склонился над темным бесформенным
холмиком.
Холмик зашевелился и, постанывая, начал приподниматься.
Казалось, из некой фантастической смеси, составленной из грунта
и темноты, вылепливалась человеческая фигура.
Появились ступни, колени, торс, неведомый скульптор
переходил к бюсту, но вдруг остановился. Хотелось, чтобы фигура
росла дальше и, по крайней мере, выросла бы вровень с гигантом.
Но теперь стало ясно -- продолжения не будет, а все что
получилась, так это худенькая маленькая девушка. Гигант схватил
левой рукой девчушку, а правую отвел для удара.
-- Ну... -- выдавил, еле сдерживая свирепость кулака,
мужик.
-- Сволочь, -- сказала девушка и захлебнулась от сильного
удара в грудь.
Она как-то обмякла, и мужик еще прибавил два раза с тупой
невыносимой монотонностью. Потом отпустил левую руку и снова
появился холмик.
Все поплыло, как будто мир стал легче воздуха. Почему она
не кричит, почему не позовет на помощь, стучало в его умной
голове. Он осмотрелся опять. Светились окна, не так много, но
все-таки были, хотя, конечно, за плотно закрытыми ставнями
нельзя было услышать этого безумного девичьего упорства. Страх
сковал его, он стоял, не смея шагнуть вперед, но и уйти уже не
мог.
Что делать? Почему так? Отчего она так себя ведет, словно
не верит в поддержку со стороны? Теперь скульптор совсем не
спешил, да и вышло у него совсем кривенько, скособочено, будто
позабыл мастерство. Она уже не стояла, а покачивалась на
полусогнутых ногах, потом как-то выправилась на минутку и
плюнула вверх в лицо изуверу. Что же она делает, разве ж так
можно, нет и нет, ведь это больно -- так упрямится, ну уйди,
убеги или хотя бы закричи. Истязатель, не успев от ярости
придержать жертву, ударил так, что она отлетела метра на два и
хлюпнулась там, ударившись о край песочницы. Потом медленно
подошел, постоял секунду и принялся бить жертву ногой, сначала
яростно, исступленно, со злобой, а потом уже от ненависти,
может быть и к себе, а совсем позже как-то по инерции,
монотонно и бессмысленно. Удары были почти беззвучные, как бы
мертвые. То есть били-то по живому, больно и глухо, без
киношных эффектов. Невозможно было представить, что она могла
выжить, и казалось, что внутри у неподвижного наблюдателя все
горело. Он физически ощущал, как лопаются сосуды, как
растекается свекольная жидкость, заполняя легкие подрагивающие
ткани. Все почернело, и он припал на колено, до боли сжимая
кирпичный косяк.
Вдруг за площадкой послышались другие голоса. Оказались,
какие-то хмельные парни и девушки. Видно, компания шла с
вечеринки. Сильные, чуть пьяные люди. Двое, заметив побоище,
подошли к жертве. Подняли.
-- Не трожь... -- крикнул мужик.
Теперь казалось, что и он был пьян. Или он сам вдруг
прикинулся пьяным.
-- Ты что с бабой наделал? Ты ж ее убьешь! -- сказал один
из парней.
-- Это моя баба, не трожь... -- мужик совсем уже качался,
будто еле стоял на ногах.
-- Ладно, иди проспись.
Второй парень довольно сильно оттолкнул изверга, и
подхватив девчонку, пошел в сторону. Та вначале тащила по земли
свои ноги, потом как-то ожила, встала, выдернула руки и сама
пошла за компанией. Мужик постоял немного, вытер ладонью лицо,
стряхнул что-то наземь и побрел в другую сторону.
Никого не осталось. Только неподвижное скрюченное тело под
аркой. Он видел эту фигурку со стороны, как будто сам был
чем-то другим, да он и вправду стал совсем не человек, с душой
и телом, а только одна душа. Да ведь это смерть, мелькнуло в
измученном мозгу, и он проснулся. Стояла ночь или очень раннее
утро, надо было собираться в путь.
3
-- Я тебя спрашиваю, был запах или нет? -- крикнул в
трубку Воропаев.
-- Запаха не было, а дух был. Даже, я бы сказал, душно
было, Вениамин Семенович.
Что он такое несет, подумал Воропаев, сам наверно
надышался.
-- Что ты несешь, Заруков, говори прямо: газом пахло или
нет, химиков вызвали?
-- Химиков вызвали, газ не установлен, ну еще проверяют,
но по-моему, обычная потеря сознания от духоты. Удушье,
Вениамин Семенович. Восемь человек вынесли... движение
восстановлено.
-- Да плевать мне на движение, люди живы?
-- Вам лучше прямо в клинику, в первую градскую.
Воропаев выругался и бросил телефон на сиденье. Завел
мотор, да призадумался, словно васнецовский витязь из рекламной
паузы. Копьем всадник водил как первоклассник по писанному на
камне тексту.
Электричка пришла на Ленинградский. Значит, скорая будет
ехать минут тридцать. Мне же лучше по Ленинскому. Воропаев
кинул фонарь на крышу и рванул на Миклухо-Маклая.
4
Когда маленький зеленый человечек стал неуклюже перебирать
лапками, и люди устремились вдоль зебры на ту сторону
Ленинского проспекта, Андрей не шелохнулся. Его неподвижное
лицо чуть оживилось и стало напоминать предстартовую фотографию
первого космонавта. Но это впечатление было бы обманчивым, а
точнее, желанным. Еще накануне вечером битый час он стоял перед
зеркалом, изображая из себя первопроходца. Делал стальные
неприступные глаза, играл желваками, отчего худое лицо
становилось просто изможденным и скорее даже жалким. Как ни
старался, но желаемого сходства не возникало. Да разве дело в
выражении лица? Конечно нет, главное поверить, а уж с тем ли
