Икара" Питера Брейгеля. Больше ничего. Дальше неглубокая ниша.
В ней дверь с мутными фигурными стеклами, какие обычно ставят в
окошечках общественных туалетов. Дальше на этой стене
встроенный шкаф с полуоткрытыми дубовыми дверями и антресолями
из которых вечно вываливается полосатый угол старого
пожелтевшего матраса. Наконец, по левой стене, если стоять
лицом к двери, над диваном с никелированной спинкой, прилеплен
скотчем большой рекламный постер фирмы IBM. По зависшему над
облаками пентиуму толстым черным фломастером было написано:
"Без talku -- нету толку".
Все это он подробно изложил учителю и записал на листке.
Вернувшись в тот же вечер домой, он сначала постоял в темной
комнате, представляя все описанное, и лишь потом включил свет.
Его прошиб холодный пот. Стены оказались зелеными. Кофейные,
это в соседнем блоке, у рыжего Сереги. На книжном шкафу,
действительно, висела фотография, но не "БГ", а Дэвида Боуи,
правда с таким же отрешенным взглядом. Его очень любила Ленка
Гаврина с параллельного потока и повесила однажды, а Андрей не
снимал, чтобы не обижать девушку. Дальше все было еще хуже.
Вместо "Растекшегося Времени", действительно висевшего в
прошлом году, на него теперь были нацелены острые черные усы
самого Сальвадора Дали. Художник подловато улыбался. Правда,
падение Икара все-таки наличествовало, но не на этой стене, а
на противоположной, прямо над кроватью, да рядом еще, он не мог
припомнить, когда ее повесил, висела репродукция с картины
Альбрехта Дюрера "Святой Иоанн, поедающий Библию". Плаката и
вовсе не было, он его видел в маленькой каморке за компьютерным
классом на факультете. Его домашний мирок рухнул. После этого
не было ни одного дня, чтобы Андрей не выходил на связь с
Учителем. Андрей набрал пароль и волнуясь напечатал:
-- Учитель, я сегодня управлял миром.
Раздался смех, то есть он абсолютно точно знал, что
Учитель рассмеялся, так близко они уже знали друг друга. Хотя
на самом деле Андрей не имел представления, ни сколько ему лет,
ни как он выглядит, и даже иногда сомневался, существует ли тот
помимо виртуальной реальности. Связь сегодня была
отвратительная, и словесная реакция учителя запаздывала:
-- :) По-моему, ты преувеличиваешь происшедшее.
-- Во всяком случае, я жив!
-- В этом я не сомневаюсь:).
-- Я все сделал правильно, вот только...
Андрей засомневался, стоит ли признаваться в постыдном
финале его смелого мероприятия.
-- Ты ничего не должен скрывать, ты знаешь, это нужно
тебе, а не мне.
-- Меня слегка задел один жигуленок, но может быть потому,
что все уже подходило к концу, и я немного расслабился.
-- Если бы ты расслабился, то все бы прошло гладко. --
возразил Учитель.
Да, я оговорился, но меня насторожила одна деталь, после
столкновения я перестал управлять миром, а появилось еще что-то
другое, я не могу объяснить, но мне кажется, это было еще более
важным.
-- Что может быть более важным, если ничто не имеет
значения?
-- Да, да, я понимаю, но мы договорились говорить правду
друг другу.
-- Ты потерял сознание?
-- Наверное, но мне стало так легко и приятно, как не было
никогда до сих пор. Все пропало, была полная чистота, и только
шум появился. Вернее, он был и раньше, я теперь это знаю, но
раньше его заглушали звуки мира, а здесь...
-- Оставь это попам. -- оборвал учитель, -- Главное ты
сделал и теперь готов изменить этот мир!
-- Когда? -- не выдержал Умка.
-- Скоро.
-- Учитель, скажи, почему ты выбрал меня?
-- Ты сам меня нашел.
Андрей выключил компьютер, вышел на улицу и обнаружил
глубокую ночь. Переход между университетскими зонами был давно
закрыт и пришлось идти вокруг мимо клубной части. Шел он чуть
прихрамывая, но при этом держался уверенно и не обращал
внимания на редких поздних прохожих. Только у парадной лестницы
вдруг остановился. Ему показалось, что кто-то за ним
заинтересованно подглядывает. Он осмотрелся и обнаружил лишь
две чугунных композиции, стоящих на балюстрадах клубного входа
университета.
Неживые огромные студенты вопреки практически полному
отсутствию света с завидным прилежанием читали свою чугунную
книгу. Вернее читал студент, а его подруга отрешенно глядела
вдаль, будто только что прочитанное место поразило ее
воображение.
Наверное это очень замечательная книга, и в ней
рассказывается о самой сокровенной тайне бытия, -- подумал
Андрей, -- иначе чем еще объяснить такую редкую
заинтересованность.
Он поднял глаза на крупные бестолковые звезды и услыхал:
-- Есть только две вещи самые важные в мире, -- это
звездное небо над нашей головой и человеческий закон внутри
нас.
-- Вениамин Семенович! Вы что здесь делаете? -- удивился
Андрей.
-- Я, Андрей Алексеевич, прогуливаюсь здесь и размышляю
над тайнами бытия.
-- И повторяете заезженные цитаты из "Очевидного и
невероятного".
-- Истина всегда выглядит банальностью, пока ее не
откроешь сам.
Впрочем, Андрей Алексеевич, очень я любил эту передачу и
еще одну, "Это вы можете" называлась. Очень у меня сердце
болело смотреть, как человеческая мысль наружу бьется и выходу
не находит. Конечно, они там все были немного не в себе, но,
черт его дери, так они искренне говорили, так бодро горели, что
хотелось все бросить и идти вместе с ихними самокатами,
махолетами и шагоходами на край света. Куда они таперича
подевались? -- Воропаев простоавато коверкал слова, --
Неведомо. Наверное, в миллиардеры шагнули, как думаешь, Андрей
Алексеевич?
Андрей молчал.
-- Я с одним даже познакомился, по службе, и он мне
подарил модель самокопателя.
-- Самокопателя? В смысле экскаватора? -- заинтересовался
Андрей.
-- Нет, -- усмехнулся в звездное небо Воропаев, -- совсем
в другом роде, в человеческом, хочешь покажу? Ну конечно, не
сию минуту, сию минуту тебе отдыхать пора.
Воропаев распахнул заднюю дверку жигулей, и Андрей онемел.
В салоне пахло гостиницей Метрополь и самым лучшим бензином от
братьев Колеровых. Источником последнего был драный
воропаевский бензонасос, а вот "Gio Armani" источала Катерина
Юрьевна Смирягина. Она так и представилась, приняв Андрея за
помощника следователя. В ответ она не услышала ничего, потому
как студент от неожиданности смутился.
-- Вы не будете против, Андрей Алексеевич, прокатиться с
нами? Заодно и даму завезем домой? -- Воропаев посмотрел на
Андрея и добавил, -- Я вижу, вы не против.
Волею судеб Катерина жила на Чкаловской в доме Андрея
Дмитриевича Сахарова, и они скатились с Воробьевых гор по
Метромосту на набережные Москва-реки. Андрей, посаженный
рядышком с Катериной, помалкивал, изредка поглядывая на
спутницу. Та кротко, словно впервые, рассматривала Москву. У
Храма Христа Воропаев вспомнил очередную рекламу с ярким
золотым куполом на голубом ситце и молодоженами:
-- А мне нравится громадье русской идеи...
-- Сначала подорвать, а потом восстановить, -- иронически
вставил Андрей.
-- Нет, все-таки сперва построить всем миром. Да я не о
том, ведь какая прорва материала, и не только природного, и
ради чего? Ведь не для пользы или производительности, и не
забавы для, а исключительно ради одной голой идеи. Такое
количество бетона ухнуть из любви к иррациональному чувству.
Ведь если совсем в Бога не верить, то получается Египетская
пирамида...
-- Вот идея и получается египетская, а не русская, --
опять вставил Андрей и поискал поддержки у соседки.
Воропаев повернулся назад, внимательно разглядывая
пассажиров. Было это как раз на светофоре у Большого Каменного
моста, где никогда не гаснет зеленая стрелка. Ярко горели
рубиновые звезды на кирпичных татаро-монгольских шатрах,
исполненных средневековым итальянским мастером. Вдали маячил
новым заграничным блеском остров Балчуг. Справа плескались
мутные воды Москва-реки и всех ее пяти морей.
-- Эх, ребята, был бы я пророком в своем отечестве, сказал
бы вслух. А вот и скажу: вижу я высокий белый храм, посреди
прекрасного города, с белыми мраморными ступенями, с яркими
блистающими фонтанами, идущими по ступеням двумя молодыми
людьми. Он и она. Храм, словно былинный русский богатырь,
дружелюбно принимает гостей и благословляет молодых на долгую
праведную жизнь.
-- Третий сон Веры Павловны, я думаю, что в эпоху
перестройки. Вера Павловна должна была бы работать в
кооперативном сортире, где-нибудь напротив пивбара Жигули. --
Преувеличено едко прокомментировал Андрей и сам же от этого
смутился.
-- Какая странная и желчная идея, -- Воропаев внимательно
посмотрел на Андрея, -- Вы наверняка ее где-то позаимствовали.
-- Есть человек... -- стушевался Андрей.
-- Ну-ну. -- буркнул Вениамин Семенович и нажал на газ.
На Чкаловской Воропаев не стал подъезжать прямо к дому, а
остановился чуть поодаль на крутом спуске.
-- Все-таки мир удивительно тесен. -- изрек Воропаев,
разглядывая через желтеющие кроны далекий подъезд, -- Наверное,
из-за малости объема. Ведь я на этом спуске многие дни провел.
Стерег политического преступника, дурак, разве ж я знал, какой
редкий человек здесь жил. Теперь часто мне хочется с ним о
жизни поговорить, да где уж, поздно, раньше надо было думать, а
не жить по инерции.
-- А меня Андрей Дмитреевич однажды потрепал по головке и
сказал: новая Россия подрастает. -- вспомнила Катерина.
-- Нда, -- со значением выдал Воропаев.
Потом он вышел, галантно открыл даме дверцу и проводил под
руку к подъезду. Со стены на них поглядывал стилизованный
академик Сахаров. Воропаев под этим взглядом как-то скукожился
и без особой надежды спросил:
-- Значит, в электричке был совсем другой гражданин?
-- Совсем другого покроя, -- подтвердила Катерина и
исчезла в парадном.
Воропаев повернулся, устало поглядел на пролетавшие к
Таганке красивые иномарки, потом с ненавистью отыскал свой
жигуль, купленный по разнарядке на излете восьмидесятых, потом
вспомнил свои шесть соток с белым силикатным домом по
Владимирской дороге, которым он раньше гордился, а теперь иначе
как сараем не называл. Надо бы супругу свозить -- парники
поправить, да убраться к зиме.
Ехали обратно по Садовому. Андрей словно волчонок
выглядывал с заднего сидения. Воропаев рассказывал детали
утреннего происшествия.
-- Что интересно, все шестеро погибших -- одна компания,
технари, с гитарами, отмечали в лесу какой-то свой юбилей.
Знаешь, костерок, палатка, -- Воропаев довольно точно напел, --
"Возьмемся за руки, друзья...", взялись, блин.
-- Может быть, они там в лесу что-то съели? -- вставил
Андрей.
Казалось, он не слишком вникал в суть дела, а думал о
чем-то о своем.
-- В том то и дело, что отравления нет, язвенники,
конечно, поголовно, да и какая у них была жизнь, столовские
котлеты, кухонные разговоры и шестиструнная Ленинградского
завода. -- Воропаев задумался на секунду, -- Нет, не
отравление. Да и кроме них еще были пострадавшие, Катерина
манекенщица, например, понравилась? Конечно понравилась, ну
молчу, молчу. Вполне живая, правда, несла вначале Бог знает
чего, но к ночи совсем пришла в себя, а те вот так...
Воропаев замолчал и так в тишине свез Андрея в общежитие.
Лишь когда они прощались, он задержал сухую Ардеевскую руку и
