-- А вообще литература -- это всегда есть крик души о
помощи под видом желания спасти человечество.
Воропаев вспомнил отца Серафима и спросил:
-- Ты в Бога веришь?
Доктор устало потянулся.
-- Пора бы вроде по возрасту, а никак не могу. Знаешь, что
меня во всех религиях раздражает? -- и не дожидаясь реакции
продолжил, -- Претензия. Претензия на последнюю истину. Вот
появись такая, скромная что ли, вера, чтобы не заявлял, мол, я
пророк, следуй за мной и только, хочешь следуй, а не хочешь,
отдохни посиди, мол, я и сам не ведаю, куда иду, а так
сомневаюсь, на мир гляжу и тихо радуюсь...
-- Но как же те самые проклятые вопросы?
-- Не знаю, -- искренне сказал доктор и, не спрашивая,
налил еще по одной:
-- Ну давай, -- И выпив, добавил,
-- Я тебе в серафимовой палате постелю, а сам пойду в
ординаторскую. Ничего?
-- Нормально, -- ответил Воропаев, и покорно отправился
спать.
Там он сразу же уснул, и снилась ему всякая дрянь, от
которой у него только и осталось впечатление неудобства и запах
нечистых носок. А утром пришел доктор, протянул стакан с водой
и огорошил.
-- Я тебя, Вениамин Семеныч вчера тоже пожалел, не стал
говорить, а то ведь и не уснул бы.
-- О чем ты? -- жадно выпив воды, спросил Воропаев.
-- Я ведь в палате был, когда отец бредил. Он только в
сознании Апоклипсис речетатировал, а бредил он вполне
-- В общем, резюмируя, скажу так, тот Новый Человек
изобрел адское оружие массового возмездия и в электричке его
пробовал.
-- Возмездие кому?
-- Богу, -- доктор пожал плечами и уточнил, -- в лице его
образа и подобия -- человечеству.
-- Какое оружие?
-- Не сказал, и потом не говорил, когда я спрашивал,
видно, не помнил ничего в сознании. А может и помнил, да ему
некогда -- молитва знаешь сколько времени отнимает? Вот какая
штука, господин полковник.
15
Еще теплился на сетчатке вспыхивающий звездами экран
дисплея, еще помахивал ободранный собачий хвост, а он был уже
далеко, за пределами старой московской квартиры. Он сидел в
мягком плюшевом кресле шинкансана, устало глядел, как за окнами
со скоростью двести пятьдесят километров в час убегали назад
кочкообразные японские горы. Япония ему казалась гектаром
болота, увеличенным до размеров страны. Причем, и влажность, и
температура, масштабировались соответственно. Его окружали
аккуратно одетые с белыми воротничками раскосые лица. На
электронном табло пробегали сообщения о маршруте следования
поезда. Носили чай-кофе, и всякую сладкую дребедень. Вдали на
горизонте неподвижно стояла Фудзияма.
"Отчего здесь люди маленькие, а насекомые большие?",
вертелся риторический вопрос. Он повернулся, и ему показалось,
что он уже не в Японии, большой человек, а мелкое насекомое в
горшке с комнатными цветами. Вокруг теперь сидели русские люди,
двоих он узнал сразу -- это был отец Серафим и манекенщица
Катерина, и еще узнал Андрея, а вот коренастого Вениамина
Семеновича он видел в первый раз. Странно, что он не видит себя
среди всей честной компании. Он оглянулся, позади сидели
нищенка с мальчиком, мальчик хитро подмигнул и показал язык. А
этих он узнал, но ему кажется, что еще кого-то не хватает.
-- Куда едем, господа, -- услышал он свой голос.
-- В Шунью, -- раздался сзади голос Петьки Щеглова
-- Куда? -- удивился Воропаев.
-- Шунья -- это по- русски Чермашня, в которую Иван
Карамазов ездил, пока Смердяков папеньку пестиком... -- начал
разъяснять Петька
-- Он шутит, -- перебила Даша,
-- Мы едем медитировать в сад камней в буддийском темпле.
-- А кто же оплачивает такую дорогостоящую прогулку? --
заволновался Воропаев.
-- ЦРУ, -- опять влез мальчонка.
-- Ну, тогда ладно. Братцы, вы потише, я посплю до
Камакуры, а то всю ночь в самолете стюардессы: чего изволите,
чего изволите, Абрау Дюрсо...
Послышался могучий воропаевский храп.
-- А я совсем не устала, -- сказала Катерина, и вызывающе
положила ногу на ногу. Даша прикрыла мальчику глаза, а отец
Серафим спросил:
-- Почему нет с нами отца Серафима?
-- Он уже этого дерьма нахлебался в молодости, -- пояснил
неизвестно откуда появившийся доктор Михаил Антонович.
После слов доктора они сразу очутились, на веранде перед
садом камней, причем уже босиком. Больше всех переживал
Воропаев:
-- Братцы, я с этой работой, носки два дня не менял, могут
быть осложнения.
-- Так не снимали бы своих сапог, -- посоветовал Петька.
-- Как же можно-с...
-- Тсс, -- Даша приложила пальчик к губкам и села рядышком
с ним.
-- Ты сколько камней видишь, Петька? -- спросил Воропаев
-- Все вижу, двенадцать.
-- А как же идея непостижимости? -- заволновался доктор.
-- Так они ж узкоглазые, и поле зрения соответственно...
не рассчитано на нас.
-- Татаро-монголы недоработали, -- быстро схватывал Михаил
Антонович
-- Я в прошлой жизни тут рядышком был, на Сахалине.
-- Понесла нелегкая... -- возмутился Воропаев
-- Точно, потом локти кусал, -- согласился Доктор.
-- А мне кажется, еще кого-то не хватает. -- Снова он
услышал свой голос, но на него никто не обратил внимания.
-- Смотрите, какие бороздки ровные, -- показала Даша на
приглаженное пространство, крытое гравием.
-- Аккуратисты, -- прокомментировал Воропаев
-- А я знаю, отчего у них место медитации так устроено, --
догадался Андрей
-- Почему, -- спросили все хором, кроме Петьки.
-- Понятно, если бы они в пустынях жили, то поклонялись бы
каждому саксаулу. У них же тут от этой растительности места
живого нет.
-- Не понимаю, зачем мы такую даль пехали, -- вдруг сказал
Петька, философски глядя на бесконечные серые полосы.
Все насторожились.
-- Мы сами сад камней, -- многозначительно изрек мальчик.
-- Как эта? -- возмутился Воропаев.
-- Мы всегда одного камня не видим -- себя.
-- А я вся взмокла, -- сказала Катерина и, сбросив платье,
выбежала в сад.
-- Ну а это как называется! -- возмутился доктор.
-- Ничего, -- успокоил Петька -- Это для японцев как роза
Будды: просто есть все.
-- Не удобно как-то, -- сказал Воропаев.
Она грациозно кружилась меж камней, не замечая молчаливого
укора служителей храма. Ему вдруг стало действительно неудобно
за эту выходку, и он проснулся.
-- Русскому человеку всегда неудобно... -- донеслось из
улетающего сна.
Он громко расхохотался, сначала весело, потом, по мере
просыпания, уже как-то с надрывом, а после даже всхлипывая. Пес
вылез из-под стола и беспокойно залаял. Сзади, скрипя
велосипедными колесами, въехал дряхлый старик в инвалидной
коляске.
-- Вадим, зачем нужно было притаскивать эту дворнягу? Я
совершенно не могу уснуть.
-- А я сплю хорошо, -- возразил Вадим, -- Сон даже видел,
смешной.
-- Про меня? -- насторожился старик.
-- Нет, тебя почему-то там и не было. -- Вадим сам
удивился. -- Были всякие люди и даже не знакомые, а тебя не
было.
-- Потому что я для тебя -- пустое место, -- горько сказал
старик.
-- Начинается, -- в сердцах сказал Вадим и попытался выйти
из комнаты.
-- Постой Вадим, поговори со мной, -- старик ухватил его
за руку, -- мне как-то не по себе в последнее время. Наверное,
умру скоро.
Старик подрулил поближе.
-- Разве я для тебя пустое место?
Вадим взмахнул руками.
-- Пустое место, пустое место, да что ты знаешь о пустоте?
Вот ты говоришь пустое место, что это значит? Пустое место где?
В квартире? В Москве? В галактике? Где оно твое место?
Старик поморщился от крика:
-- В твоей душе.
Вадим едко усмехнулся.
-- В моей душе? Ты помнишь дедовский чулан на даче? Когда
дед умер из него все вынесли и поделили, не оставили там
ничего. Вот так же и в моей душе, как в том чулане -- пустота,
следовательно, ты претендуешь на весь чулан. Не слишком ли ты
много хочешь? Разве тебе не хватает своего пустого чулана?
-- Побойся Бога, ведь я тебе отец.
Вадим будто обрадовался:
-- Про бога вспомнил, то есть про БОГА, -- Вадим пытался
голосом изобразить величие Бога, прислушиваясь к своему голосу
и по привычке стал расшифровывать, -- Бэ-О-Гэ, без отца
говнеца, занятная получается аббревиатура и со смыслом! Надо
запомнить, так о чем это мы, ах, ну да, о БОГЕ, которого вы
целый век травили огнем и мечом, ну хорошо, что же атеисту и
положено шарахнуться. Так вот, ваш как вы изволили выразиться,
БОГ, сам-то от родителей отрекся, да прямо на площади перед
всем честным народом, перед общественностью, как выражались при
вашей власти, и говорить с ними не стал, а пошел к ученикам.
Так что извини, мне некогда.
-- Да он же сын Божий, Бого-человек! -- отец попытался
восстать из кресла.
-- А я просто бог.
-- Ты с ума сошел!
-- Вот именно сошел, спрыгнул, как с подножки трамвая, а
если бы остался в вашем уме, то есть в вашем проржавевшем
трамвайчике, ползущем вдоль давно изъезженных маршрутов, то
точно спятил бы. А я спрыгнул, господа.
Вадим накинул куртку и скомандовал:
-- Умка, за мной.
16
-- Спи, сынок, -- ласково говорила Мать, поглаживая Андрея
за ушком, -- видишь как повернулось, ну, ну, не вздыхай, а то у
меня сердце разрывается и так. У нас все по-старому, только дом
наш теперь уже не на краю поселка, пошло строительство и
дальше, дома строят большие, правда, не ахти как красивые, но
зато свои, забор я поправила летом, крышу тоже, сосед помог,
дядя Юра, помнишь еще? Он теперь джип себе купил, на соболях
заработал. Нинка, твоя любовь детская, замуж вышла и уехала на
Шпицберген деньги зарабатывать, муж у нее летный инженер,
устроился по контракту, там теперь вертолеты чинит. Да, чуть не
забыла, учитель Иван Антонович тебя часто вспоминает и гордится
тобой, ты у него дальше всех шагнул, на Ленинские горы,
говорит, у тебя сын похлеще Лобачевского теорию изобретет, если
отвлекаться не будет, потому как, говорит, слишком ты у меня
чувствительный, это он про тот случай намекал, когда ты за
него, мальчонкой, на пьяного кузнеца прыгнул и нос тому
разодрал, а кузнец Демидов помер прошлой весной или я тебе уже
писала? Ну спи, спи родной, все поправится, нелегко жить в
миллионном городе сейчас, да кому ж теперь легко-то? И про
поход свой не думай, сходил и ладно.
Слава Богу, жив остался, мир не без добрых людей. А идею
свою не передумывай попусту, зачем себя превозмогать, если не
так все устроено. Да, ты ведь у меня совсем без кожи, сыночек,
а мамочку свою не пожалел. Я ведь тебя одного и родила, поздно
только -- долго счастья свое искала, а нашла и потеряла. Но и
то, ты у меня остался, будет чем перед Богом оправдаться.
Андрей спал и снился ему нелепый сон, будто он медитирует
в буддийском храме. А когда Катя выбежала в сад камней, он
переволновался и проснулся.
-- Кто тебе сказал про Ленинский? Мать всплеснула руками.
-- Он и сказал, Вениамин Семенович, позвонил и сказал:
спасай сына, мать! Вчера еще позвонил, я собралась сразу, на
поезд, слава Богу только ночь и не спала, даже гостинцев тебе
не собрала, вот только, -- она полезла в старую ободранную
сумку с рваной пластмассовой молнией. Ц смотри, я тебе твою
любимую книжку привезла.
Андрей положил под подушку альбом Херлуфа Битструпа и
окончательно уснул.
17
Конечно, батюшка погорячился, думал Воропаев, выжимая
четыре тысячи оборотов из старенькой шестерки. Преданная кляча
