***
Когда бомбежка кончилась, было уже поздно. Она вышла на
крыльцо, выкурить сигарету и усталость снова охватила ее.
"О боже", кротко сказала она. "Когда-нибудь кончится эта
война?"
По ту сторону Темзы возле Вестминстера горели пожары и кислый
запах дыма наполнял воздух. Сзади резко распахнулась черная
светонепроницаемая занавеска и появился Каллаген с американским
офицером в плаще и в фуражке с козырьком.
"О, вот вы где, доктор", сказал Каллаген. "Все обежал из-за
вас. Этот джентльмен хочет с вами поговорить."
"Полковник Брисингем, мэм." Он четко отсалютовал.
Каллаген удалился, оставив их одних на тускло освещенном
крыльце. "Что я могу сделать для вас, полковник?", спросила
Джанет.
"Генерал Эйзенхауэр хотел бы поговорить с вами, мэм, если вы
уделите ему несколько минут вашего времени."
Он выговаривал слова степенно и вежливо, но Джанет казалось,
что крыльцо очень медленно колышется. Она пошатнулась на
полковника и тот подхватил ее.
"С вами все в порядке?"
"Слишком долгий день." Она глубоко вдохнула воздух: "Где
генерал?"
"Прямо через двор, мэм, в штабной машине. Следуйте за мной.
Боюсь, что у нас мало времени. Он должен вернуться в Париж к
завтрашнему утру."
Машина стояла в углу возле главных ворот. Она увидела
окружавшие ее джипы, каски военной полиции. Брисингем открыл
заднюю дверь.
"Доктор Манро, генерал."
Джанет помедлила, потом забралась внутрь и Брисингем закрыл
дверь. В слабом свете пульта она могла составить лишь общее
впечатление. Он был во френче и в фуражке, она плохо различала
лицо, если не считать блеска зубов в неподражаемой улыбке.
"Вы удивитесь, если я скажу, что чувствую, словно знаю вас?",
спросил Эйзенхауэр.
Она нахмурилась, потом нашла решение: "Дядя Кэри?"
Он усмехнулся: "Мы все время говорили о вас за кофе в штабе,
когда вместе набрасывали план Оверлорд. Но я знал его задолго до
того. Панама, тысяча девятьсот двадцать второй - двадцать третий.
Я был майором, а он, как я помню, лейтенант-коммандером с
репутацией человека, которым трудно управлять."
"Он не изменился."
"Ни в малейшей степени." Он сделал паузу. "Например, когда он
тонул на норвежском эсминце в день-Д. Он вообще не должен был
быть там. Прямое нарушение собственных приказов."
"Что стоило ему глаза и половины руки."
"Знаю. Скажите: это местечко Фада - шотландский остров, где
он сейчас находится - что он там делает?"
"Оттуда происходит семья его матери. Прямо перед войной он
получил коттедж в наследство от кузена. Он хотел где-то
спрятаться на время, и мне кажется, ему там хорошо. Это странное
место."
"Думаете, он там что-то ищет?"
"Наверное."
Генерал кивнул: "Знаете, он пытается вернуться в строй?"
"Нет, но это меня не удивляет."
"И меня. В его возрасте он не может изменить свою природу за
один день, но это просто невозможно, вы должны понимать. Один
глаз, недействующая рука. Он отдал все, что мог..."
"Кроме жизни."
"Черт побери!", сказал Эйзенхауэр. "Военно-морской
департамент не желает шевелиться. Они хотят, чтобы он немедленно
ушел в отставку."
"А вы?"
Он тяжело вздохнул: "Он прислал мне личное письмо через
молодого морского офицера в отпуске. Удачно, что я оказался
сегодня в Лондоне."
"Он просит вас о помощи? Кэри Рив?" Она улыбнулась. "Ну,
генерал, это действительно кое-что."
"Та же мысль возникла и у меня", сказал Эйзенхауэр.
"И вы можете помочь?"
"У меня есть для него работа в Париже, начиная с первого
октября. Заместитель директора в штабе координации материального
и кадрового снабжения."
"Работа за столом?" Джанет покачала головой: "Этого он
избегает."
"Старые дни миновали. Если он хочет работу, для него есть
одна. Иначе - погост. Он должен понимать."
"Захочет ли он?", мягко сказала она, словно самой себе.
Эйзенхауэр сказал: "Подумайте, есть ли у вас возможность
взять несколько дней отпуска, съездить и повидать его?"
Она задумалась. "Думаю, да. За последние полгода у меня был
только один выходной."
"Чудесно", сказал он. "Естественно, я прикажу кому-нибудь из
моего штаба приготовить для вас необходимые проездные документы.
Я дам вам письмо, в котором ясно выскажусь о своем предложении.
Но настоящее давление должно исходить от вас."
В окно постучали. Эйзенхауэр опустил стекло, появился
Брисингем: "Нам нужно двигаться, если мы хотим успеть на самолет,
генерал."
Эйзенхауэр нетерпеливо кивнул и снова поднял стекло. "Они не
оставляют меня в одиночестве ни на минуту. Война - это ад, даже
для генералов, поверьте."
***
Далеко в Атлантике горизонт потрескивал полосами молний и
начинался сильный дождь. Ветер достиг 8 баллов по шкале Бофорта,
по морю двигались гороподобные волны и "Дойчланд" шла только под
узкими парусами, за штурвалом стояли Рихтер и Штурм.
В четвертую склянку первой вахты внезапный злой шквал с
невероятной силой ударил с юго-востока, градины сыпались, словно
пули. "Дойчланд" накренилась на борт, отклонившись от курса почти
на пять румбов, Штурм потерял равновесие и потоком воды его
унесло по палубе, Рихтер в одиночку отчаянно боролся с
вращающимся штурвалом. Когда ветер нанес очередной зверский удар,
"Дойчланд" пошатнулась и начала переворачиваться.
Бергеру не спалось и он лежал на койке почти час, куря сигару
и слушая музыку шторма. Все части судна трещали и стонали, ветер
свистел в снастях на тысячу разных голосов. Он был одет на плохую
погоду, в морских ботинках и клеенчатом плаще, готовый к любой
неожиданности.
Наступивший кризис был таким внезапным, что его сбросило с
койки, прежде чем он понял, что случилось, и он покатился по
каюте, ударившись о стол.
Пока он пытался встать, пол продолжал крениться. "Великий
боже, она тонет!", сказал он вслух. Наконец, крен прекратился. Он
доковылял до двери, открыл ее и вышел.
В небе непрерывно вспыхивали молнии, освещая необычную сцену.
"Дойчланд" лежала на боку, почти касаясь бимсами воды, поручни
левого борта скрывались в бушующей воде.
Рихтер и Штурм боролись со штурвалом, несколько матросов
ковыляли и скользили по накренившейся палубе в страшной панике.
"Она тонет! Она тонет!", кричал один из них. Бергер двинул
его в челюсть, повалив на спину.
Он закричал: "Разверните ее, ради бога! Разверните ее!"
Постепенно и со значительными трудностями "Дойчланд" начала
поворачиваться на ветер, когда Рихтер и Штурм повернули руль, но
палуба оставалась такой наклонной, что никто не мог стоять, не
держась за что-нибудь.
Бергер заорал на двух ближайших матросов: "Возьмите штурвал и
пусть Рихтер и Штурм сойдут ко мне."
Ему удалось на руках и коленях подобраться к кормовому
грузовому люку, когда появились Рихтер и Штурм. "Что вы
думаете?", прокричал Штурм сквозь рев моря.
"Очевидно, сдвинулся балласт", ответил Бергер. "Важно знать,
насколько. Давайте снимем крышку люка и посмотрим состояние
игры."
***
Внизу у пассажиров был ужасный беспорядок. Когда ударил
шквал, сестра Анджела и сестра Эльза сидели вместе на нижней
койке в своей каюте, обсуждая цитату из Писания - обычный
вечерний урок перед сном. Обоих сбросило на пол, керосиновая
лампа упала с крюка на потолке и разбилась рядом с ними.
Расплывшаяся лужица керосина вспыхнула, но почти сразу погасла,
когда каюта накренилась и в распахнувшуюся дверь хлынула вода.
Сестра Анджела начала читать последнюю часть покаянной
молитвы. "О мой боже, бесконечно добрый в себе..." Она
захлебнулась словами, все инстинкты восставали против такого
спокойного приятия смерти. Она поползла к двери, зовя сестру
Эльзу следовать за нею.
В салоне была полная тьма, вода лилась внутрь сквозь разбитый
световой люк. Это был мир кошмара. Звучали истерические голоса.
Кто-то столкнулся с ней, она протянула руку и нащупала лицо,
чья-то рука в панике схватилась за нее. Вдруг дверь в каюту
открылась и хлынул свет, когда Отто Прагер появился с лампой в
руке.
Пол салона был накренен под углом в сорок пять градусов,
обеденной стол и кресла, привинченные к полу, оставались на
месте, но по левому борту в нижней части вода скопилась на
глубину в три фута. От каждой волны вода лилась через разбитый
световой люк, только вчера остекленный заново после эпизода с
"Гардиан".
Сестра Анджела увидела, что за нее схватилась сестра Лотта,
самая молодая из монахинь. Девушка была без ума от страха и
сестре Анджеле пришлось бороться, чтобы вырваться.
Она энергично потрясла молодую женщину и влепила ей пощечину:
"Возьми себя в руки, сестра. Помни, кто ты есть."
Рядом сестра Эльза пыталась встать на ноги по пояс в воде,
юбка и черная накидка плавали возле нее, в этот момент открылась
дверь другой каюты и показались сестры Кэт и Бригитта.
Прагер, на редкость спокойный, сказал: "Все будет хорошо,
сестры, не надо паники. Пойдемте в кают-компанию."
Сестра Анджела пошла первой под руку с сестрой Лоттой. Прагер
отдал им лампу и помог другим, одной за другой, пока все не
перешли в накрененную кают-компанию.
Когда он, наконец, подошел к сестре Анджеле, открылась
входная дверь и появился Бергер со штормовой лампой в руке: "Все
в порядке?"
"Кажется, да", сказала сестра Анджела.
Он склонился прошептать ей: "Ни за что не садитесь в лодки. В
таком море это будут ваши последние пять минут. Понимаете,
сестра?"
"Тогда что мы должны делать, капитан?"
"Пока оставаться здесь."
"Что случилось, Эрих?", спросил Прагер.
"Балласт сместился на левый борт. Большая часть команды
теперь внизу, пытаются что-нибудь сделать. Ты тоже нам нужен,
Отто. Если ударит другой шквал, когда мы в таком положении, она
перевернется."
Прагер молча вышел в ночь. Сестра Анджела спросила: "Мы тоже
что-нибудь можем сделать, капитан?"
"Молитесь", сказал ей Эрих Бергер. "Истово!" Он захлопнул
дверь и исчез.
***
Спуск по трапу в грузовой люк напоминал Отто Прагеру
сошествие в ад. Команда работала при свете пары штормовых
фонарей, яростно перекидывая лопатами песок на наветренную
сторону. При качке люди всякий раз наталкивались друг на друга и
падали.
Прагер сошел с трапа и упал на колено. Кто-то закричал в
страхе, но все другие с мрачным бешенством работали лопатами,
единственными звуками был треск судовых балок и рев шторма
снаружи.
Сильная рука поставила Прагера на ноги и Хельмут Рихтер
улыбнулся: "Только подумать, господин Прагер, в этот самый момент
вы могли бы быть в безопасности в Рио, наслаждаясь напитком после
позднего обеда, смотря с террасы в Капакабане на огни залива..."
"Ну что ж, я не там", ответил Прагер, "так дайте мне чертову
лопату и примемся за дело."
***
Через некоторое время стало очевидно, что "Дойчланд"
выпрямляется в наветренную сторону, но в полутьме кают-компании
казалось, что прошла вечность, прежде чем дверь снова открылась и
появился Бергер. Он улыбался, но только чуть.
"Вы молитесь, сестра?"
"Да, молимся."
"Ну, если это вам важно, то на ваши молитвы откликнулись.
Наверное, на этой лохани кто-то живет праведно. Так как это не я,
то, должно быть, вы."
"Я согласна принять такую возможность, капитан."
"Прекрасно. Как только сможем, мы поставим помпу, но огонь на
камбузе, вероятно, не удастся зажечь до утра. Боюсь, остаток
