ночи вам придется провести в плохих условиях."
"Мы перетерпим."
Внезапно вспыхнув, он грубо прибавил: "Проклятие, сестра,
именно вы настояли на отъезде. Я вас предупреждал."
"Да, капитан, я помню, вы предупреждали", сказала она. "И
кроме всего прочего, я благодарна вам и за это." Она перевела
взгляд на лица других, еле видные в тусклом свете лампы.
"Помолимся, возлюбленные сестры."
Она распевно, громким голосом начала читать благодарственную
молитву моряков после шторма. "И воззвали они к Господу в
горестях своих, и вывел их Он из несчастий."
Бергер закрыл дверь в кают-компанию и повернулся к Прагеру,
устало облокотившемуся на люк: "Что за женщина", сказал он. "Что
за чертова, доводящая до ярости..."
"...чудесная женщина", закончил за него Прагер.
Бергер засмеялся, потом повернулся посмотреть на квартердек,
где Рихтер держал штурвал в одиночку, ибо ветер немного стих,
хотя все еще лил сильный дождь.
Штурм по трапу спустился к ним: "Я поставил людей на помпу.
Есть еще приказы?"
"Да", сказал Бергер. "Дерево, господин Штурм. Каждую планку,
которую удастся найти. Если надо, потрошите судно. Все каюты и
трюмы. Я хочу, чтобы в течении двадцати четырех часов песок был
забит и, черт побери, больше не смещался ни при какой погоде."
"Есть." Штурм поколебался: "Были близко, капитан?"
"Слишком близко", сказал Эрих Бергер. "Постарайтесь, чтобы
это не вошло в привычку", он повернулся и ушел в свою каюту.
----------------------------------------------------
Баркентина "Дойчланд", 17 сентября 1944 года. Широта 38°.56N,
долгота 30°.50W. Во время средней вахты ветер дул на запад и мы
поставили паруса на передние реи. Выбросили лаг и нашли, что
делаем 10 узлов. Облачность прояснилась незадолго до полудня и
пробилось солнце, ветер утих до слабого.
5
Казалось, что "Дойчланд" плывет в мировом пространстве,
полный штиль, все паруса обвисли, реи подвязаны, прекрасное
отражение в море цвета зеленого стекла.
Было жарко и душно. Условия внизу стали невыносимыми и по
приказу капитана был натянут брезентовый тент позади главной
мачты, чтобы до некоторой степени защитить сестер от свирепого
солнца.
Большинство команды и пассажиров страдало теперь от морских
фурункулов, результат не только неудовлетворительной диеты, но и
постоянного воздействия на кожу соленой воды. Один из матросов,
смуглый гамбуржец по имени Ширмер фактически был выведен из строя
целой россыпью нарывов на правой ноге. Он откинулся, стоная, на
брезентовом кресле, а сестра Анджела работала ланцетом.
Спереди от главной мачты под наблюдением Штурма четверо из
команды трудились за тяжелой металлической штангой корабельной
двухсекционной помпы и вода мощно стекала по палубе бурным
потоком.
Рихтер, только что закончивший собственный тридцатиминутный
урок, окунул пробник в ведро и с отвращением покрутил носом:
"Видите, господин лейтенант?", спросил он Штурма, и вылил
содержимое обратно в ведро. Вода была темно-красной.
"Думаю, это ржавчина с боков", улыбнулся Штурм: "На этом
судне мы подумали обо всем, Хельмут. Ты не просто пьешь воду. В
нее добавили железный тоник. Полезно для телосложения."
"Мой живот не согласен." Рихтер погладил желудок: "Временами
колики ужасны. Большинство парней скажет то же самое."
Сестра Лотта стояла у вантов левого борта. Как и другие
монахини, из-за жары она снова надела белое тропическое одеяние.
И как всегда, Рихтер удивлялся, как ухитряется она держать его
таким чистым. У нее оказалась весьма привлекательная фигура,
когда она стояла там, одна рука на тросе, разглядывая море.
Кок Вальц вышел из гальюна и опустошил через борт ведро
мусора рядом с ней. Она торопливо отстранилась.
"Простите, сестра", совершенно неискренне сказал он.
"Все хорошо, господин Вальц", ответила она тихим приятным
голосом.
Он нагло оглядел ее и ухмыльнулся, показав зубы. Вожделение
отчетливо светилось в его глазах: ее улыбка исчезла и она
потянулась к вантам, словно ища защиты.
Вальц повернулся к гальюну и увидел Рихтера, стоящего у
входа. Он был голый до пояса, мускулистое тело загорело на
солнце, длинные светлые волосы и борода выцвели, черная
бразильская сигарильо торчала изо рта. Спичка вспыхнула в
сложенных ковшиком руках боцмана. Наклоняясь к ней он тихо
сказал: "Соблюдай приличия, ублюдок. Ты говоришь не со шлюхой из
Сан Пауло."
"Так она вам тоже нравится?" Вальц снова ухмыльнулся. "Я вас
не осуждаю. Долгое путешествие домой, а женщины есть женщины, что
бы они не носили, как сказал капитан. В счет идет только то, что
между ног."
Его швырнуло в полутьму гальюна, прижало к стене, железная
рука сжала горло. В правой руке боцмана остро щелкнул финский
нож.
"Одно неверное слово, ты, мешок дерьма", тихо сказал Рихтер,
"попробуй только посмотреть на нее еще раз, как ты сейчас
посмотрел, и уйдешь за борт - и не могу гарантировать, что одним
куском."
Вальц почти потерял сознание от страха, чувствуя, как
сжимаются кишки. Боцман потрепал его по лицу: "Вот так-то, Эрнст.
Именно таким ты мне нравишься. Напуганным до смерти."
Он закрыл складной нож и вышел.
Сестра Лотта еще стояла у вантов, глядя на альбатроса,
спикировавшего туда, где плавал мусор, неподвижный, как и судно.
Она инстинктивно обернулась и увидела, что Рихтер смотрит на
нее. Она улыбнулась и он через палубу подошел к ней.
"Господин Рихтер." Она даже не пыталась скрыть удовольствие,
светившееся в глазах: "Что это за птица?"
"Альбатрос, сестра. Царь мусорщиков. Вскоре их будет больше,
когда они почуют ветер от нашего мусора."
"Такая красивая." Она заслонила глаза от солнца и смотрела,
как птица улетает.
"Так же, как ты, ей-богу", подумал Рихтер: "Говорят, что
альбатросы, это души мертвых моряков."
"Вы верите?"
Ее глаза были ярко голубыми, лицо - полный овал, обрамленный
белым капором. Рихтер внезапно ощутил сухость в горле: "Конечно,
нет, сестра. Суеверная чепуха." Он глубоко вздохнул: "Теперь,
простите, мне надо к капитану."
На его правом запястье была ссадина от каната. Она
дотронулась до руки и нахмурилась: "Неважно выглядит. И может
стать хуже. Дайте я посмотрю."
Ее пальцы были прохладны. Пот выступил у него на лбу и вдруг
через плечо он увидел, что сестра Анджела, сидевшая под тентом с
открытым медицинским чемоданчиком и лечившая одного из матросов,
серьезно наблюдает за ними.
Рихтер отдернул руку: "Не надо, сестра. Чепуха, поверьте."
***
Бергер за столом в своей каюте записывал в журнал:
"18 сентября 1944. Плохая ночь. Дождь и бурное море. Нижний
парус разорван шквалом на шести склянках средней вахты. Погода к
утру снова сменилась на штиль. Господин Штурм доложил, что в
трюме шестнадцать дюймов воды."
Он положил перо и прислушался к тупому монотонному чавканью
помпы. Плохо. Плохо вообще, что она приняла так много воды. Хотя
он не говорил об этом Штурму и Рихтеру, он знал, что серьезность
ситуации должна быть им очевидна, как и ему.
В дверь постучали и вошел Рихтер: "Штурм передает
поздравления, капитан. Она снова сухая."
Бергер кивнул: "Что ты думаешь, Хельмут?"
Рихтер пожал плечами: "Она стара, капитан. Слишком стара. Не
думаю, что медная обшивка выдержала все эти годы. Бог знает, в
каком состоянии ее балки." Он выдержал паузу: "А когда шквал
ударил прошлой ночью, она едва не перевернулась..."
"Думаешь, у нее есть повреждения, о которых мы не знаем?"
Прежде чем Рихтер ответил, на палубе раздался беспорядочный
шум, вперемешку с радостными воплями. И странная барабанная
дробь. Бергер мгновенно вскочил на ноги, распахнул двери и
выбежал наружу с Рихтером на пятках.
Это был дождь, капризный тропический ливень. Большинство
членов команды бегали по палубе, как безумные; кто мог найти
ведра, поставили их набирать пресную воду. Монахини, укрывшиеся
под тентом, смеялись, как дети, когда вода потоком просочилась
насквозь. Штурм стоял под импровизированным душем, вода каскадом
стекала с головы. Он повернулся и, увидев Бергера, торопливо
подошел.
"Извините, капитан. Коллективное помешательство."
Он стоял, утирая лицо платком, словно пойманный школьник.
Дождь прекратился так же внезапно, как и начался, и от палубы
начал подниматься пар.
Бергер спросил: "Как помпы?"
"Откачали досуха, капитан." Штурм сделал паузу: "На данный
момент."
Бергер кивнул, сознавая, что большая часть команды находится
рядом и подхватит любую информацию. Он принял решение и
действовал в соответствии с ним. Кроме всего, мало полезного
делать вид, что серьезной ситуации не существует.
"Плохо, господин Штурм. Сегодня шестнадцать дюймов. То же
самое вчера. Четырнадцать - днем раньше. Здесь должна быть
причина."
Наступила мертвая тишина, прерываемая лишь скрипом оснастки
и хлопаньем повисших парусов.
Рихтер заговорил первым: "Может, я нырну и посмотрю,
капитан?"
Он был превосходным пловцом и самоочевидно силен, как бык.
При полном штиле опасность была небольшой. Бергер кивнул:
"Хорошо." Он вынул ключ из кармана и вручил его Штурму.
"Достаньте винтовку из оружейного шкафа, просто на всякий
случай."
Пока Рихтер снимал башмаки с веревочной подошвой, сестра
Анджела подошла к Бергеру: "Зачем винтовка, капитан?"
Бергер пожал плечами: "Акулы. Пока их не видно, но
представьте, что они появятся, когда в воде человек, так весь
этот мусор не поможет."
Сестра Лотта побледнела. Она подошла к Рихтеру, стоявшему у
поручней, затягивая пояс: "Здесь... здесь... очень глубоко,
господин Рихтер?"
Рихтер захохотал: "Тысяча саженей, не меньше. Но не бойтесь,
я не стану нырять до дна."
Бергер, услышав диалог, нахмурился, но время едва ли
подходило, чтобы делать какие-нибудь замечания. Вместо этого он
спросил: "Хочешь линь, Хельмут?"
Рихтер покачал головой: "Зачем? Она не движется ни на дюйм."
Он поставил ногу на поручень, прыгнул и чисто вошел в воду.
Косячок мелких рыбешек рассыпался перед ним, превратившись в
серебряное облачко. Он быстро шел вниз сквозь воду цвета зеленого
стекла, бледного под солнцем. Доски корпуса "Дойчланд" были
покрыты слоем ракушек, морская трава всюду поросла ковром ярких
кричащих красок.
Днище не скребли много лет, подумал он, и доплыв до киля,
секунду подержался за него, потом начал прокладывать путь к носу.
На палубе молча ждали. Рихтер вынырнул, отдышался, помахал и
снова ушел в воду. Сестра Лотта крепко сжимала трос руками с
побелевшими суставами и пристально смотрела в воду. Бергер
внимательно посмотрел на нее, обернулся, и увидел что на него
смотрит сестра Анджела. Лицо ее было спокойным, но в глазах
что-то похожее на боль. Он вынул трубку и начал набивать из
потертого клеенчатого кисета. Еще проблемы. Как будто у него их
недостаточно. И почему это случилось с Рихтером, самым лучшим
моряком в команде?
В этот момент боцман вынырнул и, кашляя, подплыл к левому
борту, волосы прилипли к лицу. Кто-то бросил линь и он взобрался
на борт. Некоторое время он, дрожа, сидел на корточках. Бергер
спросил: "Ну как там? Можешь говорить. Пусть все слышат."
"Ничего особенного, капитан", ответил Рихтер. "Никаких следов
серьезного повреждения. Как мы и думали, она очень старая дама. В
некоторых местах в щели между досками можно просунуть два пальца.
