случаи жизни. Послушайте:
"Дорогая миссис, мистер, мисс или дорогие мистер и миссис! Трудно
выразить словами то глубокое личное горе, которое я испытал, когда ваш
муж, сын, отец или брат был убит, ранен или пропал без вести". Ну и
так далее. Мне кажется, что эта начальная фраза довольно точно
выражает мои чувства. Послушайте, поскольку у вас к этому делу не
лежит душа, может быть, вы предоставите капралу Уиткому полную
свободу действий? -- Полковник Кэткарт выхватил из нагрудного кармана
свой длинный, упругим мундштук и, сгибая его двумя руками, точно это
был не мундштук, а инкрустированное слоновой костью и ониксом
кнутовище, продолжал: -- Это один из ваших недостатков, капеллан.
Капрал Уитком сказал мне, что вы не доверяете своим подчиненным
ответственную работу. Он говорит, что вы лишены инициативы. Надеюсь,
вы не собираетесь спорить со мной, а?
-- Нет, сэр, - капеллан покачал головой. Он чувствовал себя
постыдно нерадивым -- и потому, что не доверял подчиненным
ответственную работу, и потому, что был лишен инициативы, и потому,
что его действительно так и подмывало поспорить с полковником
Кэткартом. Неподалеку от штаба находился тир, и всякий раз, когда
раздавался выстрел из пистолета, внутри у капеллана все обрывалось. Он
никак не мог привыкнуть к звукам выстрелов. Его окружали кули с
помидорами, и сейчас он был почти убежден, что когда-то в далеком
прошлом он уже стоял в кабинете полковника Кэткарта, точно при
таких же обстоятельствах; окруженный такими же кулями с помидорами.
Сцена казалась такой знакомой, хотя и всплывала откуда-то из глубин
памяти. Поношенная одежда капеллана запылилась,и он смертельно боялся,
что от него пахнет потом.
-- Вы все принимаете слишком близко к сердцу, капеллан, -- сказал
полковник Кэткарт грубоватым тоном взрослого человека,
втолковывающего ребенку очевидные истины. -- Это еще один ваш
недостаток. Ваша вытянутая физиономия повергает всех в уныние. Хоть
бы увидеть когда-нибудь, как вы смеетесь. Ну-ка, капеллан. Если вы
сейчас насмешите меня до колик, я подарю вам целый куль помидоров. --
Он помолчал несколько мгновений, не сводя глаз с капеллана, и
торжествующе расхохотался: -- Вот видите, капеллан, я оказался прав. Вы
не смогли меня насмешить до колик.
-- Нет, сэр, -- кротко согласился капеллан, медленно, с заметным
усилием проглатывая слюну. -- Только не сейчас. Я умираю от жажды.
-- Тогда выпейте. Подполковник Корн держит в своем столе виски. Вам
надо заглянуть как-нибудь вместе с нами в офицерский клуб и хорошенько
повеселиться. Почему бы вам не попытаться иногда развеяться? Надеюсь,
вы не считаете себя лучше других только потому, что вы -- лицо
духовное.
-- О нет, сэр, -- поспешно заверил его капеллан. -- К тому же я все
последнее время посещал вечерами офицерский клуб.
-- Как вам известно, вы всего-навсего капитан,-- продолжал полковник
Кэткарт, пропустив мимо ушей замечание капеллана. -- Хоть вы и
священник по профессии, по званию вы -- всего лишь капитан.
-- Да, сэр. Я это знаю.
-- Вот и прекрасно. Кстати, вы правильно сделали, что сейчас не
засмеялись. Я все равно не дал бы вам помидоров, тем более, как
сообщил мне капрал Уитком, вы уже взяли один, когда были здесь сегодня
утром.
-- Утром? Но позвольте, сэр! Ведь вы сами мне его дали.
Полковник Кэткарт настороженно поднял голову.
-- Разве я сказал, что не давал вам? Я просто сказал, что вы взяли
его. Не понимаю, если вы его не украли, почему вас так мучает совесть?
Я вам дал его?
-- Да, сэр. Клянусь вам, что вы сами мне его дали.
-- Тогда придется поверить вам на слово. Хотя ума не приложу,
почему мне вдруг захотелось дать вам помидор. -- Полковник Кэткарт
многозначительно переложил стеклянное пресс-папье с одного края стола
на другой и взял остро отточенный карандаш. -- Хорошо, капеллан, если у
вас все, то я должен заняться чрезвычайно важными делами. У меня уйма
дел. Как только капрал Уитком разошлет с дюжину этих писем, дайте мне
знать, и мы свяжемся с издателями "Сатердэй ивнинг пост". -- Лицо
полковника, осененное внезапной мыслью, просветлело. -- Послушайте!
По-моему, мне нужно еще разок добровольно предложить командованию
послать наш полк на Авиньон. Это ускорит дело.
-- На Авиньон? -- Сердце капеллана забилось с перебоями, а по
спине поползли мурашки.
-- Совершенно верно, -- поспешил подтвердить полковник. - Чем
скорее у нас будут убитые, тем скорее мы добьемся своего. Мне хотелось
бы, если удастся, попасть в рождественский номер. У него тираж больше,
я полагаю. -- И, к ужасу капеллана, полковник снял трубку, чтобы
предложить свой полк для налета на Авиньон.
А после полковник снова допытался вышвырнуть капеллана из
офицерского клуба. Это было в тот вечер, когда пьяный Йоссариан
поднялся из-за стола, опрокинув стол и намереваясь нанести Кэткарту
удар карающей десницей, что вынудило Нейтли окликнуть Йоссариана, а
полковника побледнеть, постыдно обратиться в бегство и по пути
наступить на ногу генералу Дридлу, который брезгливо поморщился и
приказал немедленно вернуть капеллана в офицерский клуб. Все это
ужасно расстроило полковника Кэткарта -- и страшное, как смерть, имя
"Йоссариан", прозвучавшее подобно похоронному колоколу, и ушибленная
нога генерала Дридла. Кроме того, полковник Кэткарт обнаружил еще один
недостаток в капеллане: было совершенно невозможно предсказать
заранее, как отнесется генерал Дридл к капеллану при очередной
встрече. Никогда не забыть полковнику Кэткарту вечера, когда генерал
Дридл впервые заметил капеллана в офицерском клубе. Подняв свое
багровое,распаренное от духоты и виски лицо,он пристально посмотрел
сквозь желтоватые клочья табачного дыма на капеллана, который,стараясь
не бросаться в глаза, в одиночестве стоял у стены.
-- Н-да, дьявол меня разрази, -- прохрипел генерал Дридл, и его
косматые седые брови грозно сдвинулись, -- А ведь это, никак, капеллан?
Хорошенькое дело: служитель господа бога околачивается в таких местах
и якшается с кучкой грязных пропойц и картежников.
Полковник Кэткарт чопорно поджал губы.
-- Не могу, сэр, не согласиться с вами, -- живо откликнулся он
подчеркнуто-пренебрежительным тоном. -- Просто не понимаю, что творится
с нынешними священниками.
-- Они стали лучше -- вот что с ними творится, -- глубокомысленно
пробормотал генерал Дридл.
У полковника Кэткарта застрял ком в горле, но он быстро овладел
собой.
- Так точно, сэр. Они стали лучше. Вот это самое я и хотел
сказать, сэр.
-- В таких заведениях капеллану самое место. Находясь в гуше пьяниц
и картежников, он лучше поймет их душу и скорее завоюет их доверие. А
как же, черт побери, иначе он добьется, чтобы они верили в бога?
-- Вот это самое я и имел в виду, сэр, когда приказал капеллану
приходить сюда, -- вкрадчиво пролепетал полковник Кэткарт.
Фамильярно обняв капеллана за плечи, он отвел его в угол и суровым
тоном вполголоса приказал каждый вечер являться на дежурство в
офицерский клуб, чтобы находиться среди офицеров, когда они пьют и
играют в карты, ибо только так можно понять их душу и завоевать их
доверие.
Капеллан согласился и стал каждый вечер приходить на дежурство в
офицерский клуб, чтобы быть в гуше офицеров, которые хотели всеми
правдами и неправдами избавиться от его общества. Это продолжалось до
тех пор, пока однажды вечером за столом для пинг-понга не вспыхнула
потасовка и Вождь Белый Овес без всякого повода, просто так,
развернулся и двинул полковника Модэса прямо в нос, отчего полковник
Модэс шлепнулся задом на пол, а генерал Дридл неожиданно разразился
плотоядным смехом. И в эту минуту генерал заметил капеллана,
который, по-совиному выпучив глаза, удивленно смотрел на него.
Генерал Дридл окаменел. На мгновение он вперил в капеллана злобный
взгляд -- его веселого настроения как не бывало, -- затем раздраженно
повернул обратно к бару, покачиваясь на своих коротких кривых
ногах, как матрос на палубе.За ним испуганно трусил полковник Каткарт,
тщетно надеясь, что подполковник Корн придет ему на помощь.
-- Хорошенькое дельце, -- проворчал генерал Дридл, усаживаясь за
стойку и хватая жилистой рукой пустую стопку. -- Да, хорошее дело,
когда служитель господа бога околачивается в подобных местах и
якшается с кучей грязных пропойц и картежников.
Полковник Кэткарт вздохнул с облегчением.
-- Так точно, сэр! -- с готовностью подхватил он. -- Разумеется, это
хорошее дело.
-- Тогда какого же черта вы ничего не предпринимаете?
-- Что вы сказали, сэр? -- переспросил полковник Каткарт, хлопая
ресницами..
-- Вы думаете, если ваш капеллан околачивается здесь каждый вечер,
это делает вам честь? Стоит мне появиться здесь, и он тут как тут.
-- Вы правы, сэр, абсолютно правы, - ответил полковник Кэткарт.
-- Это вовсе не делает мне чести, и я намерен сию же минуту что-нибудь
предпринять.
-- А разве это не вы приказали ему приходить сюда?
-- Нет, никак нет, сэр, это подполковник Корн. Я намерен его сурово
наказать.
-- Не будь он капелланом, -- пробормотал генерал Дридл, -- я бы вывел
его на улицу я пристрелил на месте.
-- А он вовсе не капеллан, сэр, -- услужливо сообщил полковник
Кэткарт.
-- Не капеллан? Тогда какого черта он носит на воротничке крест?
-- А он носит на воротничке не крест. Он носит серебряный лист. Он
подполковник.
-- Так у вас капеллан в звании подполковника? - спросил изумленный
генерал Дридл.
-- О нет, сэр. Мой капеллан всего лишь капитан.
-- Тогда какого черта он носит на воротничке серебряный лист,
если он всего лишь капитан?
-- Он носит на воротничке не серебряный лист, сэр. Он носит крест.
-- Вон отсюда, болван! -- закричал генерал Дридл. -- Или я тебя
выведу на улицу и пристрелю на месте!
-- Слушаюсь, сэр.
Полковник Кэткарт вышел от генерала Дридла и вышвырнул капеллана
из офицерского клуба, в точности так же, как два месяца спустя он
выставил капеллана, когда тот попытался настоять, чтобы полковник
Кэткарт отменил свой приказ об увеличении нормы боевых вылетов до
шестидесяти. Попытка окончилась жестокой неудачей.
Теперь капеллан находился на грани полного отчаяния, его
поддерживала лишь мысль о жене, которую он любил всей душой, да с
пеленок привитая ему вера в мудрость и справедливость бессмертного,
всемогущего, всеведущего, человеколюбивого, вездесущего,
антропоморфического, говорящего по-английски, англо-саксонского,
проамериканского господа. Правда, вера эта уже начала колебаться.
Слишком много раз жизнь испытывала крепость его веры. Конечно,
существовала библия, но ведь библия -- это книга, как "Холодный дом",
"Остров сокровищ", "Этан Фром" и "Последний из могикан". Однажды он
случайно подслушал, как Данбэр сказал, что загадку мироздания,
возможно, разгадают круглые невежды, не способные даже понять,
откуда берется дождь. А что, если Данбэр прав? Неужели шесть тысяч лет
назад всемогущий бог со всей его безграничной мудростью действительно
боялся, что людям удастся построить башню до небес? И где вообще, черт
побери, находятся эти самые небеса? Наверху? Внизу? Но ведь ни низа,
ни верха нет в конечной, но беспредельно расширяющейся вселенной, в
которой даже огромное, горящее, ослепительное, царственное солнце
постепенно остывает, что в конце концов приведет к гибели Земли.
Чудес на свете нет. Молитвы остаются без ответа, и несчастья с равной
