Глава десять. Существует ли германская нация?
Рецензия на книгу Edmond Vermeil, Germany's Three Reichs (London: A. Dakers,
1944), опубликована в Time amd Tide, March 24, 1945, pp. 249--250. Хайек
отмечает, что "при цитировании я везде опускал курсив, изобилие которого
является единственным серьезным недостатком этой во всех остальных отношениях
замечательной работы". -- амер. изд.
-------------------------------------------------------------------------------
Обычному человеку очень трудно поверить, что все, что он слышал о немцах,
может быть правдой, и это почти невозможно для тех, кто непосредственно знаком
с определенными сторонами жизни Германии. Тем, кто имеет достоверное
представление о преступлениях, совершенных десятками тысяч немцев во время
<Второй мировой> войны, трудно поверить, что в этом не проявилась общая
природа немецкого народа, и они нередко пытаются забыть все иное, что они
знают о Германии. С другой стороны, те, кто когда-либо близко соприкасался с
лучшими свойствами немецкой жизни, вопреки всей очевидности пытаются уверить
себя, что все, что мы слышим сейчас, есть плод жуткого преувеличения и деяния
очень немногих. Все попытки опустить какие-либо факты ради стройности
понимания пагубны для понимания проблемы Германии. Любое истинное изображение
этого народа должно начинаться с осознания того, что оно включает и крайние
противоположности.
Громадным достоинством нового обзора немецкой истории, предпринятого
профессором Вермейлем, является отсутствие искажений, создаваемых стремлением
к фальшивой последовательности. Его книга, представляющая собой последний и
наиболее зрелый плод великой сорбонской школы германистики, замечательна во
многих отношениях. Она замечательна своим духом, всеобъемлюща по своему
интересу, в ней проявлена почти невероятная осведомленность о мельчайших
событиях немецкой истории и литературы, и она изумительна способностью
проявлять симпатию к довольно-таки странным явлениям. В очень сжатом виде
здесь рассмотрен огромный материал, а изобилие кратких напоминаний о мало
известных фигурах и событиях есть высокий вклад в образование французского
читателя, для которого книга и была написана. Такого рода путеводитель по
лесной чаще, который то и дело останавливает нас, чтобы при быстром
передвижении мы все-таки могли заметить характерные детали, не может быть
легким чтением. Возникающая картина напоминает порой части сложной мозаики,
слишком большой, чтобы всю ее можно было охватить взглядом. При всех видимых
недостатках, это, может быть, самое подлинное изображение того, что, возможно,
не является подлинной целостностью.
О чисто исторической части книги нечего сказать за исключением того, что
здесь есть все основные ингредиенты современной Германии: от "великолепного,
но короткого расцвета городов" в XIV и XV веках до принудительного развития
хозяйства при Бисмарке, который на место не существовавшей буржуазии поставил
класс nouveaux riches, "отчаянно пытавшихся обрести отсутствовавшие традиции";
интеллектуальное развитие от великой эпохи Лейбница и Баха, или Гете и
Бетховена до поздних работ Ницше и Х.С. Чемберлена [Houston Stewart
Chamberlain (1855--1297), автор Die Grundlagen des neunzehnten Jahrhunderts
(Munich: F. Bruckmann, 1899), переведено на английский как Foundations of the
Nineteenth Century (London and New York: John Lane, 1910) -- амер. изд.]; и
религиозное развитие от лютеранства до религиозного безразличия, так что
объектом обманутого и разочарованного религиозного инстинкта стали "наука,
искусство, литература или, наконец, народ, понятый как имперская общность".
Даже в тех случаях, когда высказывания ставят в тупик, как, например,
замечание о послушном большинстве, на которое Бисмарк рассчитывал, но которого
он никогда не имел, или о Гитлере, как о "человеке компромисса, который в этом
отношении, быть может, явился преемником Бисмарка", -- по некотором
размышлении они оказываются одновременно и верными и поучительными.
История Германии, однако, представляет собой только рамку, которая нужна
профессору Вермейлю для достижения его главной цели -- "объяснить
принципиальную агрессивность" третьего Рейха. Он не облегчает свою задачу, и
он определенно не слеп к возвышенным и привлекательным чертам истории
Германии. Он даже подчеркивает, что "всегда существовала, и за фасадом
гитлеровской империи продолжает существовать гуманистическая Германия", и что
"большинство немцев ненавидят превозносимую меньшинством войну, хотя и
принимают ее и участвуют в ней". Но все это есть лишь часть аргумента,
объясняющего, почему "немцы в качестве организованной нации делаются
невыносимыми". Некоторые отвергнут книгу как раз из-за той строгой
справедливости, с которой профессор Вермейль признает и даже подчеркивает все
хорошие качества немцев. Но для меня подлинная картина того, как смесь с таким
изобилием хороших элементов произвела нацистский ужас, является и более
поучительной и более страшной, чем если бы все было нарисовано только черной
краской.
Заключительная часть книги, под названием "Психологический очерк и будущие
перспективы", с описанием характерных различий между германскими племенами и
весьма глубоким сравнением Германии и России, представляет собой маленький
шедевр, который следовало бы прочесть даже тем, кому не хватит времени на всю
книгу. Но самые глубокие размышления появляются в тексте по мере постепенного
продвижения к выводам. Одним из самых плодотворных является короткое
рассуждение, в котором профессор Вермейль ставит на место обычного для немцев
противопоставления между "цивилизацией" и "культурой" истинную оппозицию
цивилизации и политики. Мне бы хотелось процитировать множество других, столь
же кратких и значительных высказываний, но придется ограничиться лишь одним.
Мне кажется, что я верно толкую профессора Вермейля, когда выделяю в качестве
главного вывода книги то довольно рано появляющееся заключение, что "Германия
никогда не могла быть, не была, а в силу обстоятельств заведомо никогда не
будет подлинно национальным государством".
Может быть мне лучше проиллюстрировать значение этого вывода указанием на
факт, пониманием которым я косвенно обязан профессору Вермейлю, сделавшему для
меня наконец ясным то, что я прежде лишь смутно сознавал. Речь идет о
фундаментальном различии между национальными чувствами немцев и большинства
других народов, по крайней мере, всех более старых народов. Если англичанин,
француз или американец по какой либо причине захочет быть в большей степени
англичанином, французом или американцем, он посмотрит на близких и постарается
быть похожим на них. С немцем все иначе: он строит теорию того, чем должен
быть немец, а затем пытается подняться (или опуститься) до своего идеала --
сколь бы этот идеал ни был отличен от близких ему людей. Это звучит абсурдно,
но вопрос ведь стоит так: а что еще он может сделать? Все было бы просто, если
бы он попытался быть баварцем, швабом или пруссаком. Но что представляют или
представляли собой характерные черты, общие для большинства немцев? Бесспорно,
за последние 70 лет многие качества, которые принято было считать специально
прусскими, стали довольно распространенными по всей Германии. Но это не
сделало их популярными или желательными даже в Германии, и если они и
распространились, то только лишь в силу отчаянного стремления к выработке
общего национального характера, которое привело даже тех немцев, которые не
принимали ничего в программе Гитлера, к признанию, что есть "кое-что хорошее"
в нацистском движении.
Именно это отсутствие общих свойств объясняет, почему почти нельзя найти
такой добродетели, которую какой-нибудь немец не объявил бы чертой
национального характера, и едва ли есть такой грех, который бы они не
посчитали своим собственным, если только от этого у них появляется что-то
общее. Это страстное стремление стать народом представляется единственной
общей чертой современных немцев. Ужасно думать, что, может быть, действительно
Гитлер впервые в истории создал единый немецкий народ. Но не следует
опасаться, что этого результата уже не изменить, и что восторг перед новым
объединителем будет вечной опасностью. Конечно, новый длительный раскол
Германии почти наверное поведет к новой вспышке страсти к объединению. Но ведь
возможны и лучшие методы предотвращения того, чтобы объединенная Германия не
стала вновь невыносимой. Если любое центральное правительство, которое будет в
Германии после поражения, на долгое время останется под контролем союзников, и
развитие глубокой автономии ее земель сделается для них единственным путем к
независимости, и если для этих земель перспектива принятия в западную семью
народов будет зависеть от успехов в создании устойчивых представительских
институтов, тогда вполне реальна надежда, что без каких-либо формальных
запретов на воссоединение они в конце концов удовлетворятся слабыми
федеральными узами. Но это будет в конце концов зависеть от схемы организации,
которую предложит Западная Европа, то есть от того, в какой степени европейцы
сумеют за это время привести в порядок свой общий дом.
Глава одиннадцать. План для Германии
Опубликовано с подзаголовком "Децентрализация создает основу для
независимости", The Saturday Review of Literature, June 23, 1945, pp. 7--9,
39--40 -- амер. изд.
-------------------------------------------------------------------------------
Ни буква закона, ни ложный гуманизм не должны помешать полному возмездию по
отношению к виновным немцам. Тысячи, может быть десятки тысяч заслуживают
смерти; и никогда в истории поиск виновных не был столь легким. Положение в
нацистской иерархии почти заведомо свидетельствует об уровне виновности.
Союзникам следует лишь решить, сколь многих они готовы казнить. Если они
начнут с главарей нацизма, то почти наверняка они смогут хладнокровно
расстрелять гораздо меньше людей, чем следовало бы. Но с точки зрения будущего
Германии, да и всего мира, опасность в том, что мы можем дрогнуть перед этой
задачей, и, неудовлетворенные местью, мы позволим желанию возмездия влиять на
нашу долгосрочную политику, тогда как значение будет иметь только ее
эффективность. Немцы ведь так и останутся многочисленным народом, живущим в
сердце Европы; и если мы не сможем завоевать их для западной цивилизации,
война в длительной перспективе окажется проигранной. Если Германия останется
тоталитарной, за ней последует весь европейский континент.
Долгосрочная политика возвращения немцев в лоно Западной цивилизации имеет
три основных аспекта: политический, экономический и образовательный, или
психологический. Последний является, видимо, самым важным. И если я все-таки
начинаю с обсуждения желательного политического и экономического устройства,
то лишь потому, что убежден, что к проблеме переобучения нужно подходить
только косвенно. Но прежде чем приступить к этому, необходимо явным образом
отклонить некоторые бытующие заблуждения, в силу которых многие популярные
дискуссии тяготеют к крайним, равно неверным решениям. Так же как неверно, что
испорченность немецкого ума затрагивает только нацистское меньшинство, или что
она есть порождение развития, имевшего место после предыдущей войны, ошибочно
и то, что немцы всегда были такими. Существующее состояние умов было создано
длительным и постепенным процессом, который для большинства немцев начался 75
лет назад с того, что Бисмарк создал империю. Было бы трудно отрицать, что
сотню лет назад большая часть Германии все еще была составной частью западной
цивилизации, как правило, неотличимой от других. Но мы должны видеть и тот
факт, что сейчас большинство немцев окажутся в той или иной степени
зараженными нацистскими идеалами, в том числе большая часть тех, кто уверен,
что они-то сделали все, чтобы избежать воздействия нацистской пропаганды.
Трудно сомневаться, что в Германии мы почти везде будем находить моральную и
интеллектуальную пустыню. В ней обнаружатся изолированные оазисы, малые группы
