Имд обернулась, поставила две чашки на стол и отрезала:
- Жены, служивый, нет. А теща есть.
Синяка подавленно смотрел, как она цедит из треснувшего чайничка
жидкую заварку. Тролльша, казалось, напротив, была страшно довольна
заполучить собеседника, и болтала без умолку. В основном она поучала.
- Запомни, - говорила она, шумно грызя печенье длинными желтыми
зубами. - Ты, Синяка, маг из рода магов. Какое тебе дело до этой мелюзги,
до людишек? Зачем ты с ними живешь? Срамота одна! Разве они тебе ровня?
- Так ведь я среди них вырос.
- Знаю, - с невыразимым ядом в голосе произнесла старуха. - В приюте
для неполноценных детей. Много они понимают, кто неполноценный.
- Слушайте, госпожа Имд, - сказал Синяка, - какое вам до меня дело?
Ну, жил бы себе и жил уродом, в назначенный срок умер. Что на меня тратить
драгоценное время?
Имд фыркнула в блюдечко, брызнув при этом на скатерть.
- Ты, служивый, сам напросился. А насчет всего остального ты полный
дурак. Ты могущественный, пойми. Ты всем нужен. И Торфинну, и мне. Понял?
- Она склонилась через стол и нацелилась на Синяку острым подбородком. - И
этим болотным господам тоже. Только ты их не слушай, Синяка. Подумаешь,
Орден Закуски! Великий Магистр! Название одно... Этот Ларс Разенна -
авантюрист и болван, он тебя быстро в гроб загонит своими трапезами. Ты
посмотри только, с кем он водится... Голь перекатная. Этрусские боги,
тьфу! Гони их в шею, если заявятся.
- Разенна спас мне жизнь, - сказал Синяка.
- Чушь, - отрезала теща Торфинна. - Он послужил орудием в руках
Высших Сил. Высшие Силы, - она подняла вверх корявый палец, - они ведь
тоже дорожат тобой. Ты слишком тяжелый груз на Весах Равновесия, чтобы
тобой можно было разбрасываться. Учти это.
- Учту, - сказал Синяка. - А скажите мне, мудрая госпожа Имд... - Он
заметил, что при этом обращении коричневое лицо старухи залоснилось от
удовольствия и повторил: - Многомудрая госпожа Имд, скажите, отчего не
исчез с болот Кочующий Замок? Что задержало Торфинна в наших краях? То
есть, я рад, что он здесь, но ведь замок кочует...
Имд глубоко и выразительно вздохнула, и Синяку окатило запахом тины.
- Потому что нужно обладать своей собственной мудростью, дабы оценить
мудрость других. Тебе, мой мальчик, это дано свыше; Торфинн же, мой
несчастный зять, увы, этого дара лишен. Говорила я ему: не сажай замок на
болото. Мало ли что? Стихия, то, се... Он не послушал. И в результате нас
засосало в трясину. Вес-то немаленький! В назначенный час мы не смогли
подняться. Охо-хо...
Она сокрушенно покачала головой и погрузилась в нечленораздельное
бормотание, суть которого сводилась к сетованию на неразумие младости.
Синяка хлопал ресницами и усердно пил чай. Ведьма внезапно замолчала
и посмотрела на него в упор вполне осмысленным взглядом.
- Вот так-то, батюшка мой, - заключила она и налила себе еще чаю.
- Сегодня утром в городе у складов было много убитых, - сказал
Синяка.
Старуха покивала.
- Война, а как же... Это очень даже часто бывает.
- Я хотел бы поговорить с Торфинном.
Старуха невероятно поразилась.
- Об чем поговорить-то? Об покойниках?
- Да.
- Чего об них говорить, служивый? Покойник - он и есть покойник. И
кушать не просит. - Глаза старухи снова помутнели. - А вот об тебе
поговорить требуется, солдатик. Я тебя хорошо вижу, хорошо... Ты родился в
последний год славы Ахена, когда высоко стоял Юпитер. Сказано было о годе
том: "Полководцы взаимно будут друг друга остерегаться", а что сие
означает, до сей поры неведомо. Привстань-ка...
Она выволокла из сундука большую книгу с застежками и раскрыла на
середине. Страницы вкусно захрустели.
- Юпитер, - замогильным голосом провозгласила старуха. - Родившиеся в
этот год люди бывают добродетельны, справедливы, ласковы, набожны,
стыдливы, белотелы (тут она хихикнула), редкозубы, волосы темно-русые, к
женщинам склонны, зло ненавидят и до восьмидесяти доживают. Все, касатик.
До восьмидесяти тебе намеряно.
И решительно скрестила на груди руки.
- Все это замечательно, - сказал Синяка. - Ненавидеть зло и все
такое...
Имд мелко захихикала.
- Дурачок, - ласково сказала она. - Увидел пять покойничков и
примчался, волосья дыбом. В обитель Зла пришел, к Торфинну - разбираться,
что ли? Счет предъявлять?
- Предположим, - не стал отрицать Синяка. - Говорят, Торфинн летит на
Зло как муха на падаль.
Противу его ожиданий старуха не обиделась, затряслась в беззвучном
смехе.
- Да разве то, что ты видел сегодня утром, - это Зло? Так,
примитив... Кто-то кому-то дал по башке - это еще не Зло. И Торфинн не
имеет к нему никакого отношения.
Синяка хмуро сказал:
- Я хочу видеть Торфинна.
- Невозможно-с, - ответствовала ведьма и скроила отвратительную рожу.
В буржуйке снова возмущенно принялась бить хвостом саламандра. Имд
грохнула по жестяной печке кулаком.
- Цыц, ненасытная утроба!
Ящерица затихла.
- Почему же невозможно? - упрямо спросил Синяка.
- Запой-с, - еще более гнусным голосом произнесла Имд.
Синяка, сразу отяжелев, поднялся.
- Ну, я пойду, пожалуй.
Тролльша неожиданно вновь превратилась в туговатую на ухо бабусю.
- А? Иди, иди, солдатик, - проскрипела она. - Ты заглядывай к нам
по-соседски. Дело хорошее. Скучно без живого голоса. Мы теперь здесь
надолго поселились. Как бы к весне совсем в болото не затянуло...
Синяку никто не провожал, и он вышел из замка. Теперь, когда он стоял
к черному конусу спиной, ничто не заслоняло горизонт, и болото
простиралось почти до самых стен Ахена.
Постояв еще немного на ветру, Синяка пошел обратно, к людям.
Хильзен боком сидел на столе, рассеянно наблюдая за тем, как Тоддин
Деревянный умывает Хилле. Батюшка-Барин засалился так, что своей
неопрятностью выделялся даже на фоне Завоевателей. Несмотря на свой нежный
возраст, юный Хилле обладал изрядной физической силой, и справиться с ним
было весьма непросто. Однако Тоддин пустил в дело обман и коварство, и
теперь, держа несчастного за кудри, окунал его головой в воду и энергично
тер его физиономию шершавой ладонью. Хилле отчаянно отбивался и орал
страшным голосом, как будто с него заживо сдирали шкуру. При этом он
ссылался на темнокожесть Синяки. Одним, значит, можно быть смуглыми, а
другим, значит, нельзя!
Кругом все хохотали. Все, кроме Тоддина, делавшего свое дело с
чрезвычайно серьезным видом, и Хильзена.
В роду фон Хильзенов не принято было заботиться о ком-либо, кроме
ближайших сотоварищей. Одо фон Хильзен собирался нарушить традицию и не
знал, как к этому подступиться. Сейчас он переводил взгляд с одной
физиономии на другую. Сколько раз он видел этих людей рядом с собой:
жующими, спящими, орущими песни, налегающими на тяжелые весла "Медведя"...
Но теперь он поймал себя на мысли, что они кажутся ему чужими.
Единственный, с кем он мог бы поговорить, был Норг. Но это белобрысое
животное прочно обосновалось на Первой Морской улице и не баловало казарму
присутствием.
Сегодня утром, прогуливаясь по башне в поисках, с кем бы подраться,
воинственный граф обнаружил Синяку спящим возле жестяной печки на втором
этаже. Хильзен остановился над ним в задумчивости. А почему бы и нет? В
конце концов, Синяка - бывший солдат, хоть и выглядит обычным заморышем.
Он служил в той единственной ахенской части, которая пробуждала в душе
Хильзена чувство, похожее на уважение. Возможно, Синяка даже умеет
обращаться со шпагой и, следовательно, составит ему компанию нынче.
Хильзен усмехнулся. Никогда нельзя знать заранее, что умеет и чего не
умеет Синяка.
Юноша спал прямо на голом полу, скорчившись и подсунув локоть под
ухо. Хильзен потыкал в него сапогом.
- Ты что разлегся? Вставай! Ночью будешь спать...
Синяка пробормотал что-то непонятное, потом простонал и перевернулся
на спину. Поднес к лицу руки, закрыл ими глаза.
- Синяка! Это я, Хильзен! Вставай, черт возьми!
Синяка с трудом сел и разлепил ресницы. Мутным взглядом он уставился
на Хильзена. Потом вздрогнул, как в ознобе, и обхватил себя руками. У него
тихо постукивали зубы.
- Приплыли, - пробормотал Хильзен.
Он уселся рядом, уткнулся лбом в колени. По старинным обычаям племен,
во время похода Завоеватели своих больных не лечили. Раненые - другое
дело. Раненого спасут, вынесут на себе из любого пекла, отдадут последнее,
лишь бы храбрый воин вновь смог взять в руки оружие. Но если кого-нибудь в
отряде подкашивала лихорадка, то с больным не церемонились. Рассуждали
просто: на корабле тесно, демону болезни ничего не стоит перебраться в
тела остальных и уничтожить весь отряд. Потому изгоняли супостата быстрым
и действенным методом, не требующим особой смекалки. В начале похода
Бьярни безжалостно выбросил за борт двух заболевших горячкой.
Хильзен и сам знал, что правильнее всего было бы сейчас поступить
согласно обычаю, а именно: прирезать Синяку и закопать подальше от жилья.
Имей парнишка в Ахене родню, можно было бы отвезти его к этой родне,
пускай выхаживают, коли не боятся. Но Хильзену хорошо было известно, что
никакой родни у Синяки нет.
- Ты что, болен? - на всякий случай спросил Хильзен, хотя и так было
ясно.
Синяка непонимающе смотрел куда-то вбок. Его била крупная дрожь, и он
хрипло дышал. Хильзен почесал нос, выругался, но эти меры не помогли.
Тогда он оттащил Синяку в сторону, загородив его от посторонних взглядов
доспехами, чтобы никто ненароком не проведал о хвори, покуда Хильзен не
примет посильного решения.
И вот теперь, наблюдая за экзекуцией над Хилле, юный граф был мрачнее
тучи.
Неожиданно он встрепенулся.
Сильно топая, по лестнице поднимался Норг, который что-то энергично
жевал на ходу и был до противного здоров, свеж и румян. Хильзен посмотрел
на него с неодобрением.
- Что ты опять ешь? - спросил он. - Воруешь из котла?
- Отнюдь, - победоносно заявил Норг. - Клянусь кудрями Ран, меня
угостили.
Он вынул из кармана еще один пирожок и аппетитно зачавкал. От него
пахло кислой капустой.
- За последнее время ты сильно растолстел, Норг, - сказал Хильзен.
- Возможно, - рассеянно согласился Норг.
- Идем, ты мне очень нужен, - произнес Хильзен.
- Одо фон Хильзен, тебе известно о том, что ты кровавый пес? Сейчас я
так обожрался, что ты побьешь меня одной левой.
- Я в любом случае побил бы тебя одной левой, - фыркнул "кровавый
пес", откровенно польщенный. - Идем. Дело сугубо мирное.
Норг был заинтригован. Хильзен и "сугубо мирное дело" в его
представлении слабо вязались. Он даже барышню себе выбрал - ого-го!
Желтоволосой чертовке только бы мечом махать. Интересно, если Хильзен на
ней женится, у них останется время делать детей?
Хильзен повернулся на каблуках и направился к доспеху. Норг слегка
вытянул шею, словно пытаясь разглядеть что-то за плечом друга.
- Отодвинь этого урода, - сказал Хильзен, указывая на плоскостопый
доспех.
Любопытство Норга достигло апогея. Он двинул доспех плечом, и
металлические пластины с грохотом рассыпались.
На полу возле печки лежал Синяка.
- И это все? - спросил Норг, не веря своим глазам. Попасться на такую
простую удочку! На его физиономии проступило горькое разочарование.
- Да, - сказал Хильзен. - По-моему, этого больше, чем достаточно.
Норг наклонился над Синякой, взял его за волосы и обратил к себе
