Тут Гупта пошарил под своей необъятной рубахой и два яйца извлек, од-
но побольше, другое поменьше. Разбил то, что поменьше, о свой лоб и мне
протянул. Я стал пить и на Гупту глядеть во все глаза. Гупта второе яйцо
тоже о свой лоб разбил и сам присосался. Сидели мы с ним над мертвым
Хродомером и пили сырые яйца. В меня словно новые силы вливались.
Гупта же вдруг захрюкал и с косогора на тропинку скатился, где Сван-
хильда лежала. Пошарил там, а после ко мне обратно залез. Горсть ко мне
протянул, а в горсти у него козий горох лежал.
И закричал Гупта:
- Нашел! Нашел! Вот они, яйца от стельной коровы!
И начал одним катышем себя в лоб бить.
Меня хохот разобрал. Я отбросил яичную скорлупу и стал смеяться до
слез. Глядя на меня, и Гупта засмеялся. Хродомера толкнул и спросил его:
- Что, Хродомер, почему не смеешься?
Поскольку же Хродомер молчал, сказал Гупта:
- Знаю, почему не смеешься. Стыдно тебе, Хродомер. Стар ты уже в норе
сидеть.
- Это не яйца, - сказал я, трясясь от смеха. - Это козье дерьмо.
- Понял, Хродомер? - сказал Гупта строго. - Это козье дерьмо. А ты
говоришь, что это хоромы просторные. Какие же это хоромы? У девки дырка
между ног - и та шире. Носила тебя эта гора долгие годы - и выродила. И
медведя лелеяла в утробе своей - и проспал зиму медведь в утробе горы и
вышел. Нет больше медведя. Псица свирепая выводок здесь вывела. И отлу-
чилась псица - а Хродомер тут как тут. Шалун Хродомер! Всех щенков по
одному повытаскал и в реку побросал. Экий глупый Хродомер! Слепые щенки
плавать-то не умеют! Одного только оставил. Щенка-убийцу оставил. Прибе-
гает псица в нору, а вместо щенков Хродомер сидит. Псица-то Хродомеру:
гав-гав! А Хродомер псице в ответ: кхе-кхе...
Я уже изнемогал от смеха. А Гупта продолжал:
- Зачем в нору ползешь, Хродомер? Нынче это чрево волчонка носило, да
вытащил я волчонка с клыком железным. Нанялся я вам тут в повивальные
бабки, помогать вашим горам волчатами разражаться?
Зачем в нору лезешь? Думаешь, старый влезешь, молодой вылезешь? В од-
ном чреве дважды не высидишь.
В селе беспорядок и в доме у тебя упадок. Упала крыша-то, вот упадок
и получился! А ты по косогору ползаешь. Иди домой, Хродомер.
После того поднялся Гупта на ноги, повернулся к Хродомеру спиной и на
Сванхильду уставился. Я к Гупте подошел поближе, Гупта взял меня за пле-
чо своей медвежьей лапой, встряхнул слегка и промолвил с огорчением:
- Да что ж такое! Никто слушаться не хочет! Всяк делает, что в голову
взбредет. Оттого и упадок в селе. Вон и девка упала, как дом хродомеров.
Хродомер-то старейшина-то хорош-то: гостей назвал, угощенья наобещал, а
сам из дома сбежал, дом спалил и в норе укрыться думает. При таком ста-
рейшине и девка от рук отбилась. Ишь, нарядилась да в путь пустилась.
Солнце садится, домой пора, матери помогать. Матери помогать, ложиться
почивать.
И стал к Сванхильде спускаться. Цепляясь за Гупту, я пошел следом.
Гупта встал на тропинке, широко расставив ноги, и неодобрительно покачал
головой.
- Бога Единого так не славят, - сказал он. - Не славят так Бога Еди-
ного. Нет, не нравится Богу Единому, когда его так славят. Плохо это.
Бог Единый сердиться будет, Бог Единый будет ногами топать.
С этими словами Гупта ухватился за железный крест, который пригвоздил
мою сестру к тропинке, и с силой выдернул его из живота Сванхильды.
Сванхильда подалась было следом за крестом, но, освобожденная, упала на
тропинку.
Я глянул на ее лицо с широко раскрытым ртом и вытаращенными глазами.
В углу рта запеклась кровь. Я вспомнил, что моя сестра мертва, и хотел
было попросить Гупту воскресить ее прямо сейчас. Но в этот миг Гупта по-
вернулся к Хродомеру и, погрозив тому крестом, пугнул:
- У-у-у!
И размахнувшись широким движением, бросил крест в реку.
Подмигнул мне, скривив лицо на сторону, и пояснил громким шепотом,
что Бог Единый нарочно его, Гупту, попросил хорошенько Хродомера попу-
гать. Чтобы неповадно Хродомеру было.
Я решил не мешать Гупте воскрешать. Ему виднее, как делать.
Гупта наклонился взял Сванхильду на руки и сказал неодобрительно:
- Ишь, набегалась, коза! Мать-то ждет-пождет, проглядела все глаза! А
эта спать улеглась! Что надумала - на берегу спать! Хорошо, Гупта мимо
шел. Гупта тебя и нашел. А если бы недобрый человек нашел?
И стал укачивать на руках Сванхильду. Длинные светлые косы Сванхильды
раскачивались в такт гуптиным шагам. Все-таки очень здоров был Гупта.
Шел без всяких усилий со Сванхильдой на руках вверх по косогору, да еще
напевал и приплясывал по дороге.
Он колыбельную пел. Вернее даже не пел, а орал на все село, и прис-
вистывал, и причмокивал.
- Вырастешь большая, отдадим за вождя. Родишь ему сына. Пойдет он в
поход, привезет тебе золотые серьги... - И снова: - Вырастешь большая,
отдадим за вождя...
Я стал Гупте вторить, распевая во всю глотку:
- Родишь ему сына, пойдет он в поход...
Гупта обернулся ко мне и улыбнулся, кивая головой: так, мол, так!..
Беспрестанно повторяя колыбельную, мы поднялись наверх и пошли тем
путем, каким я прибежал сюда. Но с Гуптой я ничего не боялся. И я знал,
что чужаков в селе нет.
Возле дома Аргаспа, где в меня попала стрела, Гупта вдруг остановил-
ся. Пение прервал и спросил меня строго:
- Где то, что я дал тебе?
Я вытащил два обломка стрелы: тот, что Гупта из моей раны добыл, и
тот, что я еще прежде под рубахой спрятал, когда стрелу обломал. Гупта
не спеша уложил Сванхильду на землю, взял оба обломка, соединил их, по-
кивал над ними, побормотал что-то себе под нос, а после выбросил.
Аргасп так и лежал у себя на дворе, и копье торчало из его спины. Я
увидел, что у Аргаспа перерезано горло.
Гупта в сторону Аргаспа мельком только глянул и проворчал:
- Ишь, разлегся, бездельник! Все Богу Единому расскажу! Ужо вас всех
Бог Единый!..
А я смотрел на Аргаспа - и хохотал, хохотал, хохотал... и никак не
мог остановиться. Ужо тебя, Аргасп!.. Ты ведь в Бога Единого не веришь?
Так будет тебе от Бога Единого, глупый Аргасп!
Я сказал об этом Гупте. И Гупта захохотал тоже, пальцем в сторону Ар-
гаспа тыча. И толстый язык изо рта вывалил, чтобы Аргаспу обиднее было.
После опять Сванхильду на руки взял и дальше пошел.
Почти все дома в селе сгорели и курились дымком. Гупта сопел и вор-
чал, что воздух в селе испортили. И что поправить бы воздух надо. При
этом Гупта испускал ветры и шумно хохотал. И наклонившись, бородой щеко-
тал Сванхильде щеку и спрашивал ее:
- Что, коза, нравится?
А я смеялся.
Против дома Гизарны лежали трое - Оптила, сын хродомеров и двое рабов
хродомеровых, Скадус и Хорн. Земля под ними была темная. Напротив них,
прислоненные к плетням, сидели, скрестив ноги, трое мертвых чужаков. У
одного лицо было сплошь кровью залито. Перед каждым из мертвых чужаков
стоял горшок с кашей и пиво.
Оптила лежал на спине, одну руку широко откинув в сторону, другая
примостилась на груди. Он будто спал, широко раскрыв во сне рот. Только
глаза слепо смотрели и не видели.
- Ай да старейшины в селе! - закричал Гупта, негодуя. - Гостей назва-
ли, а сами перепились! Гости сидят, скучают, кашу есть не хотят! Как тут
пировать, коли хозяева спят, упившись и обожравшись! И воздух нарочно
испортили, из озорства пьяного, чтобы Богу Единому досадить! А потом ус-
нули! Разве так гостей принимают? Гость приходит от Бога Единого. Ай да
старейшины! Обидеть Бога Единого удумали! Ай да село!
И видел я, что прав Гупта: и вправду испортили воздух в селе, чтобы
Богу Единому досадить! Понимал я и то, что негодный старейшина Хродомер.
Разве так делается? Гостей назвал, а сам в нору полез.
Ну ничего, мы с Гуптой да с Богом Единым наведем здесь порядок.
У Валамира в воротах тоже мертвый чужак сидел с пивом и кашей. И у
Агигульфа-соседа двое таких сидели.
На нашем дворе воздух был хоть топор вешай, и тоже гости сидели -
трое. И от обиды угощаться не хотели. А перед ними отец мой Тарасмунд
развалился, забыв свой долг хозяйский. И стыдно было мне за наше село. И
заплакал я от стыда.
Гупта же повернулся ко мне и сказал:
- Ты не плачь. Но сам так не делай, как отец твой.
Я так рассердился на моего отца, что отвернулся и не стал на него
смотреть.
А Гупта понес Сванхильду мимо гостей. Гости же глядели прямо перед
собой, от оскорбления окаменев и не желая с нами говорить. Гупта шел ту-
да, где прежде наш дом стоял. Теперь там было длинное черное пятно-пепе-
лище, где сочились дымком длинная продольная балка и дедушкины боги,
торчащие из пепла как три обгоревших пальца.
Гупта своими босыми ногами встал на золу и, как был, со Сванхильдой
на руках, и стал что-то высматривать, бормоча:
- Где же мамка-то наша? Где она прячется? А, вот она, легка на поми-
не! Хороша! Отпустила дочку бегать, а сама тут спит.
Я подошел поближе и тоже ступил на золу. Она была такая горячая, что
жгла даже сквозь подошвы. Я увидел, как блеснуло что-то золотое. Это был
оплавленный золотой браслет, который Лиутпранд подарил Галесвинте. Обуг-
ленная рука выглядывала из-под почерневшего тела нашей матери Гизелы,
перебитой балкой почти пополам. Гизела лежала, раскинув руки, будто зак-
рывала собой Галесвинту.
Гупта бережно положил рядом с ними Сванхильду. Она была очень белая,
а вокруг все было черным. Одежда Сванхильды стала потихоньку тлеть, во-
лосы потрескивали, скручиваясь по одному. Я изумился: как Гупта босиком
стоит на таком жаре и не чувствует его. Я отступил с золы и понял, что
едва не обжег себе ноги. И вдруг я снова увидел, что они все мертвы: моя
мать и обе мои сестры.
Я перевел взгляд на богов, что поставил дедушка Рагнарис. Отец наш
Тарасмунд, хотя и спорил из-за богов с дедушкой, однако после дедушкиной
смерти не стал спешить выносить их из дома. Воздух над пепелищем дрожал.
И в этом дрожащем мареве плавали черные хлопья. Лица богов были обуглены
до неузнаваемости, но я все равно узнавал их: Вотан, Доннар и Бальдр.
Гупта тоже поглядел на них и пропел:
- И боги-то Бога Единого славят: у-у-у! у-у-у!
И снова принялся бродить вокруг, что-то бормотать себе под нос нев-
нятное и гудеть, как огромный майский жук.
А я все смотрел и смотрел на богов. Мне чудилось, что черных хлопьев
в дрожащем воздухе становится все больше и больше.
Гупта вновь начал гудеть и жужжать, то выше, то ниже. Звук то прибли-
жался ко мне, то снова удалялся. Постепенно я перестал его слышать.
Вокруг все начало темнеть. С каждым мгновением становилось все тем-
нее, хотя до этого казалось, что темнее уж некуда. Но чернота не иссяка-
ла. Ее было очень много и в конце концов она заполнила весь мир.
И снова, как вчера, была ночь и был туман. Но я видел сквозь ночь и
сквозь туман. И снова видел двух всадников, что ехали через село, когда
я стоял у ворот и грезил о золоте туманных карликов. Только сейчас я хо-
рошо видел, что это были вовсе не Гизарна и Теодагаст. И подивился я
собственной глупости: как я мог не приметить этого вчера? Миновали они
дом Теодагаста, затем дом Гизарны, будто это были вовсе и не их дома.
Правда, конь повернул было к дому Гизарны и хотел войти во двор, но
всадник потянул поводья и миновал эти ворота. Неспешно прошли они вдвоем
через все село, все высматривая и примечая - все, что можно было высмот-
реть в тумане. А после, миновав хродомерово подворье, скрылись.
И захотел я узнать, где же Теодагаст и Гизарна. И тотчас увидел их.
Они лежали к югу от села, за дальними выпасами, раздетые. Я увидел, как
погибли они, сраженные стрелами.
И вновь увидел этих двух всадников, которые надели на себя их одежду
и взяли их коней. Снова ехали они через село, но теперь я знал, какого
напряжения стоило им так спокойно ехать через село. Вдруг я понял, что у
