заметил Гизарна, как Валамир прокрадывается, жерди, ремнями в козлы свя-
занные, несет.
Нам с Гизульфом любопытно - что еще богатыри наши затеяли?
Дядя Агигульф Гизарне говорит: зачем, мол, тебе верхом ехать? Бери,
мол, телегу, запрягай козлов. Будешь, как Вотан, на козлах кататься. И к
козлам подскакивает, за рога их хватает. Спрашивает: который у тебя
Скрежещущий-Зубами, а какой - Скрипящий-Зубами?
Гизарне самому впору зубами скрежетать. Так и убил бы дядю Агигульфа,
но сдерживается. Нельзя ему убивать, в капище едет. Вот кабы из капища
ехал - тогда можно.
Гизарна спешился и, коня в поводу держа, к шутникам направился - к
Аргаспу с Теодагастом и дяде Агигульфу с телегой его. Желваки на лице
так и ходят. Пока кроткие речи сквозь зубы цедил, не заметил, как сзади
к коню Валамир подобрался. Конь вдруг заржал, вырываться стал.
Гизарна обернулся - новая напасть: Валамир под брюхо коню лезет и с
собой что-то тащит.
Гизарна все так же кротко спросил, что это сукин сын и внук сучий под
брюхом благородного животного делает? Не кобылицей ли себя возомнил? Так
его благородный конь не всякую кобылицу семенем своим почтить изволяет.
Посему пускай Валамир убирается и на своем подворье у петухов милости
просит, коли так уж приспичило ему.
Тут Валамир рожу дерзкую выпростал из-под брюха коня гизарнова и со
смирением притворным вопросил, отчего у благородного коня вотанова всего
четыре ноги, а не восемь, как поют про то в песнях? Негоже Вотану на
четвероногом коне разъезжать, коли положено на восьминогом. И он, Вала-
мир, смиреннейше хочет ошибку сию исправить - лишние ноги коню спрово-
рил, ночь не спал - трудился. Уж не откажи принять дар сей, великий Во-
тан!
И жердины протянул с умильным видом.
Гизарна аж затрясся. Видно было, что с радостью бы жердинами этими
огрел. Но нельзя ему, чист должен быть, дабы перед Вотаном предстать.
Ах, кабы из капища возвращался!..
Аргасп, Теодагаст и дядя Агигульф ржали почище десятка восьминогих
коней вотановых, все село перебудили, собаки лаять начали.
Озверел тут Гизарна. В седло вскочил, коня развернул, Валамира ногой
пнул и с места было взял. Да не тут-то было. Козлы в веревках запутались
и упали, поволоклись было за конем, Гизарна жеребца своего насилу оста-
новил.
Козлы в пыли бьются, орут, не распутаться им. Богатыри тоже по пыли
катаются - ржут. Аргасп так зашелся, что на собственный плетень рухнул и
завалил плетень. И тут же заорал на все село, чтобы Снага, раб его,
вставал и шел плетень чинить.
Дядя Агигульф, уже из упряжи выпроставшийся, на телеге сидел и ногами
по телеге колотил от восторга. Валамир же жердины к телеге пристраивал -
запрягал деревянные козлы в телегу.
А Гизарна сидел в седле, поводья бросил, голову понурил и выл от бес-
силия. Конь его шел неспешным шагом, козлов по пыли приволакивал, вста-
вать им не давал.
Так проводили Гизарну.
Обычай таков: когда воин в капище с таким делом едет, как от нас Ги-
зарна ехал, положено его со смехом и шутками провожать. От этого и Вота-
ну радость, ибо Вотан (дедушка говорит) сам до озорства весьма охоч. По-
теха это воинская, потому ее скрытно проводят, чтобы бабы не набежали и
дела не испортили. Потому у нашего дяди Агигульфа с Гизарной вражды не
будет.
У Теодагаста халупа перекошенная, зато кобыла добрая. Аргасп даром
что с Тарасмундом, отцом нашим, ровесник, ума не нажил. Все молодым себя
мнит. Что у Аргаспа, что у Теодагаста - у обоих в головах ветер да похо-
ды, а из походов ничего путного не приносят. Ох как не любит дедушка
Рагнарис обоих - за беспутность.
Теодагаст хоть и младше Аргаспа, но старше Валамира, Гизарны и нашего
дяди Агигульфа, потому редко они бражничают вместе. Хотя в озорстве да
охальничестве могут сравниться и часто соперничают. Но нашего дядю Аги-
гульфа трудно победить.
Наш Бог Единый все же лучше Вотана. Без всяких козлов что хочешь тебе
сделает, только упросить его надо, подход иметь. Так Одвульф говорит. Он
поэтому и хочет быть святым.
Мы с братом договорились отцу нашему Тарасмунду не рассказывать, что
ходили с дядей Агигульфом провожать Гизарну в капище. Наш отец боится
Бога Единого. А мы с Гизульфом не боимся, мы будущие воины. Годья же го-
ворит: это у нас по молодости и по неразумию.
Дядя Агигульф с Валамиром на другой день отбыли. Долго наставляли их.
Рагнарис и Хродомер маялись - лучше бы им с гепидскими старейшинами раз-
говаривать, не сказали бы молодые сгоряча лишнего.
Вечером того дня, как Гизарна уехал, дедушка Рагнарис всех нас из до-
ма прочь изгнал и с дядей Агигульфом перед богами уединился. А что там
происходило, то нам неведомо. Дядя Агигульф сказал нам с Гизульфом
только, что дедушка голову мертвую спрашивал, не гепидская ли она.
Мы спрашивали, что же сказала голова ему и дедушке. Дядя Агигульф
нахмурился и молвил, что-де кричала голова: идет на село царь-лягушка. И
порты истлевшие на село идут, а кто в портах - неведомо. И много еще на-
пастей голова сулила, но Арбр чудесным образом с полки сковырнулся и го-
лову одолел, чтобы не болтала лишнего.
Гизульф этому не поверил, а я поверил и несколько ночей после того
ложился спать не на сеновале, а в дому, на лавке под отцов щит, что с
волшебным крестом, чтобы в случае беды оборонил.
И стали ждать, какие вести Гизарна из капища принесет, что Агигульф,
сын Рагнариса, с Валамиром скажут, с чем Одвульф из соседнего села прие-
дет. Странно показалось еще, что не только Агигульф-сосед припозднился;
все наши вестники задержались, хотя давно пора было им возвратиться.
В один из дней Фаухо-Лиска, хродомерова племянница, нам с Гизульфом
путь заступила и такую речь повела. Сладкая, мол, в лесу ежевика. Ягодка
к ягодке. Уж такая чудесная ежевика. Уж так охота ежевичкой полако-
миться. А одной идти боязно. Вдруг чужаки - кто ее, бедную Фаухо, оборо-
нит? Вот согласился бы Гизульф с ней, с Фаухо, в лес пройтись, сладкой
ягоды испробовать, - не пожалел бы о том.
Так она пела-заливалась.
Гизульфу же досадно стало: в лес тащиться, одежду о колючие кусты
ежевичные рвать - и все ради того, чтоб рыжая Фаухо ягод поела? Других
забот у него, Гизульфа, нет, что ли?
Послушал Гизульф, как Фаухо сладкой ягодой его в лес манит, после
наскучило слушать. Сплюнул и высокомерно присоветовал Атаульфа (меня то
есть) с собой позвать. Атаульф, сказал Гизульф, ягоды любит. Он до сла-
достей охоч.
Фаухо взглядом презрительным меня окинула и молвила:
- Не оборонит меня Атаульф.
И снова песню свою сладкоречивую завела. Выходило у нее, что Гизульф
даже нашего дядю Агигульфа во всем превосходит. И оружием-то он лучше
всех владеет - особенно копьем - и кабана-то он взял, жизнь своему роди-
чу Агигульфу спас. И удачлив-то Гизульф, и красив.
Гизульф на то сказал, что красив он и удачлив не для того, чтоб за
Фаухо по колючим кустам таскаться, руки царапать.
Фаухо засмеялась, нехорошо глазками засверкала. Сказала, что Гизульф
глуп и по руке его погладила.
Гизульф насупился и угрюмо молвил Фаухо, что заступать дорогу свобод-
ному человеку - за это и вергельд слупить можно. Есть, мол, в народе на-
шем такой обычай - Хродомер как-то говорил.
Фаухо закивала, стала вергельд сулить. Такой, мол, вергельд даст - не
пожалеет Гизульф. И опять по руке его погладила.
Тут из ворот Ильдихо вышла, руки в бока уперла и с ходу на Фаухо за-
вопила. И бесстыжая-то Фаухо, и руки тянет не к своему добру, и попор-
тить мальца норовит. Куда только Хродомер смотрит? Виданое ли дело, что-
бы мальцов средь бела дня ловить и к блудодейству склонять? Ей-то,
Ильдихо, все замыслы Фаухо видны, как на ладони. Крепкое рагнарисово се-
мя - вот на что Фаухо зарится. А там, глядишь, и самого Гизульфа в мужья
заполучить, ежели хитрость выйдет и дело сладится.
Гизульф от изумления рот разинул. Ильдихо ему внятней внятного объяс-
нила, чего Фаухо добивается. С досады аж покраснел Гизульф: не артачился
бы по-глупому, шел бы сейчас с Лиской-Фаухо в лес для забавы.
А теперь стой вот и слушай, как вопит Ильдихо. Да дед еще браниться
начнет да допытываться: ходил - не ходил, а ежели ходил, то сколько раз
ходил...
Фаухо тоже в долгу не осталась, принялась Ильдихо честить визгливым
голосом. Фаухо послушать - это Ильдихо - тварь бесстыжая. На кого голос,
сучка, возвысила? Она, Фаухо, - старейшины Хродомера племянница, того
самого Хродомера, что село это основал. А Ильдихо - наложница рагнарисо-
ва, того Рагнариса, который к Хродомеру в новое село на все готовенькое
явился. Вот и лежала бы у старого Рагнариса под боком, пиво бы ему вари-
ла и вела себя тихо, подобающе. Если уж кто испортит мальцов, так это
она, Ильдихо - помяните ее, Фаухо, слово. Небось, сама только и думает,
как бы испортить их. Ей-то, Фаухо, все видно.
Ильдихо на то быстро нашлась и вскричала: прав был родич наш, Веле-
муд-вандал. Зло великое на косогоре вашем куется. Могучую породу Рагна-
риса изрушить надумали. Сперва Фрумо-дурочку за доблестного Агигульфа
выдать пытались. Но не вышло у вас. Так теперь иную гнусность измыслили
- золотушной кровью густую нашу кровь разбавить. Да и вода в колодце у
вас поганая.
А тут и дед недовольный подошел - поглядеть, что это Ильдихо глотку
дерет, честь рода нашего блюдя. Видя, что к нам дед направляется, Фаухо
повернулась и быстро-быстро прочь пошла.
Дед у Ильдихо осведомился, что стряслось. Ильдихо с готовностью расс-
казывать принялась о том, какие новые козни на подворье у Хродомера
изобрели, дабы навредить нашему роду. Издалека приступила Ильдихо.
Прежде всего проницательность свою похвалила. После расписывать нача-
ла многословно: как советовались хродомеровы дочери с племянницей, как
наставляли Фаухо сестры и мстительный Двала-раб, как пошла Фаухо, черные
мысли затаив, Гизульфа искать. Как дорогу Гизульфу заступила и лукавые
речи повела.
И тут-то ее, Ильдихо, будто подтолкнуло что - в доме она, Ильдихо,
была. Будто сказал ей кто-то из богов: беги, торопись, Ильдихо, пока
хродомерова племянница золотушная не нанесла ущерба роду рагнарисову! В
последний только миг успела она, Ильдихо, ибо уже к лесу обратились,
чтобы идти - Фаухо, Гизульф и Атаульф - уже ногу занесли, чтобы шаг сде-
лать... Сгубила бы их Лиска проклятущая, сгубила бы обоих!
Дед тяжелым взглядом в Гизульфа уперся. Хмур был дед. Спросил: в са-
мом ли деле хотел с Фаухо в лес пойти за сладкой ягодкой?
И признался Гизульф: сперва вовсе не хотел. Вот еще, по колючим кус-
там лазить - была бы охота. А после, как растолковала ему Ильдихо, что
это за ягода такая, - так и захотел, да уж поздно. И пояснил Гизульф,
видя, как дед уже багроветь начал: желает он, Гизульф, во всем на дядю
Агигульфа походить. А дядя Агигульф в походах юбки задирает. Так он сам
говорил. И дедушка Рагнарис за то хвалил дядю Агигульфа.
Хмыкнул дед, повернул к дому и нам велел за ним идти. А как вошли мы
в дом, поискал дед и вытащил мешок кожаный.
Мы с Гизульфом этого мешка как огня боимся. И вот почему. Мешок этот
еще к ульфовым мучениям служил. Когда Ульф был как мы сейчас - хиловат
был Ульф, так дедушка Рагнарис говорит. Тогда-то дед этот мешок
собственноручно и сделал.
Дед набивает этот мешок камнями, либо землей, за спину мешок тяжелый
вешает и с ним бегать или прыгать велит, смотря какое у деда настроение.
Дед говорит, что хочет из нас настоящих воинов сделать, а не таких дар-
моедов, что в бурге нынче Теодобада будто мухи обсели. Но по счастью на
то у деда не всегда достает терпения.
Дядя Агигульф нас тоже учит, но он и сам этого мешка побаивается. А
Ульф вечно на стороне, где-нибудь мыкается.
Когда же отец наш Тарасмунд в воины готовился, мешка этого еще не бы-
ло. Дед говорит: оттого тогда мешка не было, что мир был моложе и люди
